Михаил Чванов - Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции

• Название: Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции
• Автор: Михаил Чванов
• Издательство: ООО «Издательский дом «Вече»
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9533-2091-7

В 1912 г. Северным морским путем отправилась парусно-паровая шхуна «Св. Анна». Возглавил эту экспедицию лейтенант флота Георгий Львович Брусилов. Отплыв летом из Санкт-Петербурга, уже в октябре судно попало в ледовый плен у берегов Ямала и начало дрейф на север. На Большую землю вернулись только два человека — штурман Валериан Альбанов и матрос Александр Конрад. Их четырехсоткилометровый переход по дрейфующим льдам к Земле Франца Иосифа вошел в историю полярных исследований. Для писателя Вениамина Каверина Альбанов стал прототипом штурмана Климова в романе «Два капитана».

В настоящее издание включены две работы — книга-расследование писателя Михаила Чванова об экспедиции Г. Л. Брусилова и книга штурмана В. Альбанова, давно ставшая библиографической редкостью.

---

Очень много ходило по этой полынье белух и полосатиков[26]. Поминутно слышалось их пыхтенье, и эти небольшие киты носились здесь и там по нескольку штук за раз, один за другим, то показывая спину, то исчезая под водой.

Тюленей на этой полынье показывалось тоже много, но слишком далеко. Впрочем, если им начать подсвистывать так, как подсвистывают лошадям, которых поят, то они, видимо заинтересованные, подходят ближе, стараясь высунуться выше из воды. Таким способом нам удалось убить четыре или пять тюленей. Теперь мы были обеспечены топливом на несколько дней, а мясо ели и жареное, и в похлебке с молотым горохом.

Тюленье мясо в вареном или жареном виде по цвету напоминает дичь. Оно темного цвета и мягкое. На вкус оно довольно приятное, по крайней мере, я говорю про тех тюленей, которых я ел севернее Земли Франца-Иосифа. Не думаю, чтобы оно казалось мне приятным от голода или потому, что мои вкусовые ощущения притупились. Нет, этого сказать нельзя. Когда мы убивали в Карском море тюленей или даже «зайцев», то, несмотря на то, что употребляли в пищу только «катары» — ласты, вымачивая их предварительно в уксусе и жаря на масле, все-таки попадались куски мяса, положительно отзывающего и пахнущего ворванью[27]. Медвежье мясо, которого мы ели много и на судне, и в пути, которое, конечно, лучше тюленьего, если оно холодное и давно сварено, тоже иногда отзывает ворванью, в особенности в тех местах, которые прилегают близко к костям. Суп, сваренный из костей старого уже медведя, по-моему, всегда пахнет ворванью.

Так что я не думаю, что мои вкусовые ощущения были утрачены или попорчены тогда, когда я ел тюленей, даже жаренных на тюленьем же жире, и не замечал никакого неприятного привкуса.

Не зависит ли это от места, где жил убитый тюлень, и чем он питался?

В желудках всех тюленей, нами убитых к северу от Земли Франца-Иосифа, а убили мы их порядочно, мы ни разу не нашли остатков рыбы, а всегда только мелких рачков, бокоплавов или «капшаков», как их зовут на Мурмане. В тюлене, по-моему, все съедобно. Печенка тюленя — это даже деликатес. Ее мы с удовольствием ели на судне все, еще тогда, когда у нас было много разной провизии. Мозг тюленя очень вкусный, если его прожарить в кипящем масле. Тюленьи «катары», самые оконечности, хорошо пропеченные, очень похожи на телячьи ножки.

Первое время мои спутники сильно злоупотребляли тюленьим салом, нарезав его мелкими кусочками и сильно прожаривая. Получалось то, что называется «шкварками». Если бы они ели эти «шкварки» с сухарями, то много, конечно, бы не съели, так как скоро насытились бы. Но сухари мы берегли и «шкварки» ели без сухарей, с одной солью. Для непривычного желудка такое лакомство действует как сильное слабительное. Но желудок ко всему приспосабливается, в конце концов и «шкварки» не оказывали особенного действия на наши желудки.

У этой большой полыньи, так сильно напоминающей очень дальнюю дорогу куда-то на восток, мы простояли два дня. За это время в западной, более узкой части ее накопилось много уже молодого тонкого льда, который набился друг под друга и достаточно окреп. По этому тонкому льду мы и переправились через полынью. Взяли немного восточнее, надеясь, что там будут полыньи, идущие на юг и соединяющиеся с большой полыньей на востоке, но этого не случилось.

Попадались маленькие полыньи, дававшие нам, правда, пищу, но плыть по ним было нельзя.

4 Гибель Баева

Опять пошли торосы, опять пошел глубокий снег, опять наше движение вперед за день было около 3 верст. Хуже всего этот глубокий снег, в котором нарты вязнут по самые нащепы и часто ломаются. Чуть не каждый день приходится заниматься починкой то тех, то других нарт. После каждой такой починки нарты становятся все тяжелее и тяжелее на ходу. Хорошо еще, что мы все полозья обтянули широкими железными шинами, а то была бы беда. Теперь же, как только ломается полоз, мы отвинчиваем шину, очень скоро делаем нужные накладки на перелом, не гоняясь особенно за чистотой работы, скрепляем их, а железная шина, привернутая на место, скрывает все недочеты.

Наступал май месяц.

Уже два дня Баев приставал ко мне, уговаривая взять правее, т. е. западнее. С какого-то очень высокого ропака он увидел, по его словам, на SSW совершенно ровный лед, который потом тянулся на юг очень далеко. Ропаков на этом льду совершенно нет, и все торосы остаются далеко влево. 2 (15) мая утром, уйдя на разведку с Максимовым, Баев, по его словам, дошел до этого ровного молодого льда, который тянулся на юг, насколько мог видеть глаз с высокого холма. Снегу на этом большом поле было очень мало, и то крепкого. Как выражался Баев «такая ровнушка, что копыто не пишет».

Но напрасно мы целый день забирали правее, напрасно я с торосов разглядывал окрестность, «ровнушка» как в воду канула. Баев не сдавался: он все стоял на своем, что «есть ровнушка», но только он, должно быть, сбился с дороги и не может ее найти. «Сам своими глазами видел, господин штурман, сам шел по ней. Такая „ровнушка“, что конца-края не видно! Не иначе, как до острова!»

На следующий день, 3 (16) мая, утром, мы пошли на SSO поискать дорогу, не желая более забирать вправо. Должна же она где-нибудь быть за ропаками! Баев же отпросился у меня попробовать поискать свою «ровнушку» правее.

Мы нашли дорогу, хотя и неважную, и повернули обратно. Когда мы пришли часа через три к своему бивуаку, то Баева еще но было. Настал полдень, а его все нет. Часа в 4 дня мы решили, что дело неладно: надо идти на поиски пропавшего.

Взяв с собой сухарей, мы отправились вчетвером: я, Регальд, Конрад и Шпаковский. Баев не любил ходить на лыжах и ушел без них. Следы его пим хорошо были видны на глубоком снегу.

Сначала они повели нас на SW, но мало-помалу склонились на W. Верстах в пяти от нашей стоянки действительно пошел нетолстый лед, около полутора футов, на котором снега было очень мало. Баев шел по левой стороне этих полей, по-видимому, ожидая, что через некоторое время поля повернут левее, т. е. на S, но ропаки по-старому не пускали его влево. Тем временем погода начала портиться и пошел снег. Стали появляться неширокие каналы, через которые нам на лыжах переходить было нетрудно, но Баеву приходилось прибегать к помощи мелких льдин! Далее каналов стало попадаться больше. Так шли мы по следам Баева в один конец два часа, и, я считаю, сделали не менее 10–12 верст. Наконец, следы повернули обратно, но Баев уже не придерживался своих старых следов и почему-то забирал левее. Наш флаг, который мы всегда ставили у своего становища на ропаке, давно уже не был виден за торосами. Следы пимов Баева очень слабо отпечатывались на тонком слое крепкого снега, и скоро их запорошило шедшим снегом. Идя на некотором расстоянии друг от друга шеренгой, мы иногда находили слабый след, но скоро окончательно его потеряли. Снег начинал заносить и наши следы, которые были значительно резче. Стали мы кричать, свистать и стрелять из винтовки, но безуспешно.

У Баева была с собой винтовка-магазинка и штук двенадцать патронов. Если бы он был где-нибудь поблизости, он услышал бы наши выстрелы и ответил бы на них. Но ничего не было слышно.

Надо было торопиться обратно и принять меры, если Баев еще не вернулся.

Часов в 9 вечера мы были уже у палатки. Баев не вернулся.

Из мачт каяков, лыж, лыжных палок и запасных реек мы связали мачту вышиною в 5 сажен, прикрепили к ее вершине два имеющихся у нас флага и с помощью длинных оттяжек укрепили эту мачту на вершине холма, вышиною сажен в две. Эти флаги были далеко видны, и если Баев ходит где-нибудь вокруг нашей стоянки, он должен увидеть наши сигналы.

Подняли мы эту мачту часов в 10 вечера, т. е. через 15 часов после ухода Баева.

Погода тем временем стала улучшаться, и снег перестал.

На следующий день мы ходили опять на поиски пропавшего, причем описали вокруг нашей стоянки целый круг радиусом до 4 верст, надеясь напасть на свежие следы Баева на глубоком снегу. Если его следы были занесены снегом на тонком льду, где след был очень слабый, то этого не должно было быть на глубоком снегу, если бы Баев ушел с ровного молодого льда в торосы, на глубокий снег. Но все наши поиски остались безуспешными. Куда он мог деться, один Бог знает. В том месте, где мы видели каналы, он переходил их благополучно, это мы видели по его следам. Возвращаясь обратно, он не пошел по своим старым следам, а взял левее и мог заблудиться в ропаках. Но трудно предположить, что, долго идя по одному направлению по глубокому снегу, где хорошо сохраняются следы, он не вернулся бы назад, когда убедился бы, что не туда идет. Тогда его следы привели бы его к тому месту, где уже видна была наша высокая мачта. Переправляясь через какую-нибудь полынью, он мог свалиться в воду, но такие купания были для нас не редкостью. Обыкновенно сейчас же выкарабкаешься на лед, выжмешь воду из одежды и бежишь к становищу. Помню я, что Баев не раз жаловался на свое сердце, по-видимому, он страдал пороком.