Михаил Чванов - Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции

• Название: Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции
• Автор: Михаил Чванов
• Издательство: ООО «Издательский дом «Вече»
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9533-2091-7

В 1912 г. Северным морским путем отправилась парусно-паровая шхуна «Св. Анна». Возглавил эту экспедицию лейтенант флота Георгий Львович Брусилов. Отплыв летом из Санкт-Петербурга, уже в октябре судно попало в ледовый плен у берегов Ямала и начало дрейф на север. На Большую землю вернулись только два человека — штурман Валериан Альбанов и матрос Александр Конрад. Их четырехсоткилометровый переход по дрейфующим льдам к Земле Франца Иосифа вошел в историю полярных исследований. Для писателя Вениамина Каверина Альбанов стал прототипом штурмана Климова в романе «Два капитана».

В настоящее издание включены две работы — книга-расследование писателя Михаила Чванова об экспедиции Г. Л. Брусилова и книга штурмана В. Альбанова, давно ставшая библиографической редкостью.

---

Целую дорогих ребят! Ваша Мима.

Если вам не жалко письма, попробуйте написать в село Гольчиху, Енисейской области, а другое в Якутск, — может быть, получу».

— Обратите внимание, как она тепло отзывается о Георгии Львовиче, — сказала Ирина Александровна, когда я осторожно положил письмо на стол, и вздохнула — Словно она предчувствовала, что больше никогда не вернется… А Арабик — фронтовой конь отца Она рвалась к отцу в Порт-Артур. Скорее всего, потому и окончила курсы сестер милосердия.

— Но в то время ей было всего 13–14 лет.

Ирина Александровна пожала плечами:

— Она была такая сорвиголова!

— А сохранилось письмо, которое она передала с Альбановым, когда тот уходил со «Св. Анны»?

— Он не принес оттуда никакого письма.

— Но, может, оно просто затерялось?

— Нет, — покачала головой Ирина Александровна. — Насколько я знаю, никакого письма не было.

— А от Георгия Львовича — матери?

— Кажется, тоже не было никакого письма… Конечно же не было. Иначе и мы, и Брусиловы что-то бы да знали, что случилось на «Св. Анне».

— Странно, — растерянно сказал я. — Альбанов ведь сам писал, что они отправили с ним почту. — Я стал листать принесенную с собой книгу В. И. Альбанова. — Вот: «Георгий Львович, Ерминия Александровна и Шленский заняты другим делом: они пишут. Боже мой! Что они пишут с утра до вечера вот уже целую неделю? Мне иногда становится страшно: каких размеров, какого веса дадут они нам почту отсюда в тот далекий мир, где люди живут и настоящим, а не только прошедшим и будущим, как у нас на „Св. Анне“. Но, к моему удивлению, почта оказалась очень невелика, не более 5 фунтов». И почта, и судовые документы вроде бы были в одной запаянной банке. Судовые документы сохранились, а писем нет… А как он объяснял, почему он не принес письма?

— К сожалению, я этого не знаю… А вот и Лев Борисович, — представила она мне осторожно вошедшего пожилого мужчину.

— Нет, никаких писем он не принес, — подтвердил Лев Борисович. — Вот тут и загадка. Или они на самом деле погибли, или не в его интересах их было приносить. Может, они каким-то образом компрометировали его? Он, правда, почти сразу же по возвращении в Александровск написал Екатерине Константиновне, но никакого письма от Георгия Львовича не было.

— А сохранилось это письмо Альбанова?

— Сохранилось. Вот оно:

«Ваше Превосходительство! Я не мог раньше сообщить Вам интересующие Вас сведения по той причине, что не знал Вашего адреса, и, узнав его сегодня от г-на вице-губернатора, спешу Вас успокоить, насколько могу. Когда я покинул шхуну на широте 83 градуса 17 минут и долготе 60 градусов восточной, то все оставшиеся на шхуне, то есть Георгий Львович, Ерминия Александровна Жданко и одиннадцать человек матросов, были здоровы, судно цело и вмерзло в лед, с которым и продолжает дрейфовать на запад и северо-запад. Лед этот представляет собой очень большие поля, достигающие местами значительной толщины. Среди одного такого поля и стоит спокойно шхуна „Св. Анна“, или она стояла с осени 1912 года до самого моего ухода.

Может быть, „Св. Анна“ освободится в этом году, но, по моему мнению, вероятнее, что это произойдет в будущем году, когда она пройдет меридиан Шпицбергена и будет приблизительно в том месте, где освободился ото льда „Фрам“. Провизии у оставшихся еще довольно, и ее хватит до осени будущего года. Во всяком случае спешу уверить Вас, что мы покинули судно не потому, что его положение безнадежно. Когда я уходил с судна, Георгий Львович вручил мне пакет на имя начальника теперь Главного гидрографического управления. Я думаю, что в этом пакете подробно изложены история плавания и дрейфа шхуны „Св. Анна“. Сегодня я отправляю пакет в Петроград начальнику Гидрографического управления и предполагаю, что Вы узнаете из него все подробности. 27 августа я выеду в Петроград, но где остановлюсь — пока еще не знаю.

С совершенным уважением готовый к услугам Валериан Иванович Альбанов. 22 августа 1914 г., Архангельск».

Странно, почему в этом письме Альбанов ничего не сообщает о судьбе писем? Если он их все-таки принес — он непременно написал бы. Если бы они по каким-нибудь причинам погибли в пути — тоже. Выходит, что они были в пакете на имя начальника Главного гидрографического управления? Но я только что читал письмо начальника Главного гидрографического управления Михаила Ефимовича Жданко матери Георгия Львовича — Екатерине Константиновне. В нем тоже ни слова о письмах. В чем же дело? Надо еще раз внимательно проследить судьбу почты по «Запискам…» Альбанова. Может, я что пропустил. Может, ее все-таки потеряли беглецы?.. Нет: «…Все украденное оказалось в целости, конечно, кроме сухарей, которые давно были съедены. Даже большая жестяная банка с документами и почтой оказалась нераспечатанной…» Она пропала вместе с Дунаевым и Шпаковским? Тоже вроде бы нет. «На том каяке была наша единственная винтовка, все патроны и некоторые документы…» Все правильно, на мыс Флора они приплыли с почтой: «Прежде всего надо подвести к поселку каяк, оставленный версты за две отсюда, вытащить его в безопасное место и взять в домик все остатки нашего снаряжения, которого, правда, осталось немного: компас, бинокль, хронометр, секстант, две книжки, паруса, топор, спички да две или три банки, из которых одна была с почтой».

Может, он все-таки принес почту?..

— А Альбанов был у Брусиловых? — спросил я.

— Да, был, — Ирина Александровна осторожно положила последнее письмо на край стола. — Даже несколько раз. У всех о нем сложилось впечатление как о порядочном и интеллигентном человеке. Конечно, какая-то настороженность к нему была: сам пришел, они остались… Он, как мог, старался успокоить, говорил, что у «Св. Анны» все шансы в скором времени выйти на чистую воду…

— Тут еще вот что, — добавил Лев Борисович. — Конрад настойчиво избегал встреч с Брусиловыми. Ему несколько раз писали, приглашали, но он под всяческими предлогами избегал встреч. Так ни разу и не пришел. И вообще, как известно, он упорно отмалчивался, когда его кто-то расспрашивал об экспедиции.

— А Альбанов?

— Альбанов охотно и довольно подробно рассказывал, но деликатно уходил в сторону, когда речь заходила о причинах конфликта. Говорил, что их и не было, все складывалось из несущественных мелочей, осложненных болезненной раздражительностью… Тут невольно складывается впечатление, что не наказал ли Альбанов Конраду строго-настрого молчать, как бы тот нечаянно о чем не проговорился. Или не случилось бы каких разногласий в рассказах. Все-таки что-то случилось на шхуне. А что?.. — Лев Борисович развел руками. — В 1936 году мой дядя, Сергей Львович (брат Георгия Львовича), — он жил в Архангельске и преподавал в техникуме, — взял и поехал сам к Конраду, который тоже жил тогда в Архангельске, в Соломбале. Тот сначала немного растерялся. А потом, вспоминая, они выпили. Конрад пошел провожать Сергея Львовича, вызвался сам перевозить через рукав Двины там, что ли. Ну и вот, посередине с ним случилось что-то вроде алкогольного затмения. Ему вдруг померещилось, что на корме лодки сидит не Сергей Львович, а Георгий Львович. И он стал сбивчиво бубнить: «Георгий Львович, это не я стрелял, не я…» Но потом снова пришел в себя и замкнулся. О чем он бубнил? Что имел в виду? Может, это каким-то образом относилось к конфликту между Георгием Львовичем и Альбановым?.. Сергей Львович через какое-то время снова поехал к нему в Соломбалу, но ему сказали, что Конрад уехал в деревню.

— Мне кажется, не стоит особенно-то принимать всерьез рассказ Сергея Львовича, — осторожно добавила Ирина Александровна. — Во-первых, он тоже был, мягко говоря, навеселе. А отчасти тут, может, сыграла родственная настороженность. Мало ли что мог иметь в виду Конрад! Да так ли именно он говорил. Неясного, конечно, много, но подозревать в чем-то Альбанова, мне кажется, нет никаких оснований. Да, тут какая-то загадка с письмами. Но ведь они на самом деле могли погибнуть во время этого страшного перехода. Что касается его конфликта с Георгием Львовичем, мне кажется, он довольно ясно и деликатно объяснил это в своих «Записках…». И, наверное, ему неприятно было лишний раз вспоминать, и тем более рассказывать, о касающихся только их двоих или троих деталях. Что же до самого Георгия Львовича, характер у него, по всему, был далеко не легкий. Если даже судить по его матери. Женщина она была замечательная, но характер у нее был совершенно несносный…

Невероятно уставший и даже немного подавленный от избытка впечатлений, я возвращался в гостиницу. Я знал, что о многом забыл спросить, многое упустил, может, даже самое важное, но теперь уже поздно: Ирина Александровна через полчаса уезжала на дачу — она приезжала только на встречу со мной, и возникшие вопросы я смогу задать ей только осенью. Но черный червь сомнения больше не глодал меня. Более того, мне было даже немного стыдно за когда-то проявленную слабость. Да, писем он не принес. Но он мог бы соврать в своих «Записках…», что почту потеряли беглецы или что она погибла вместе с Луняевым, — поди проверь. В конце концов он мог бы вообще скрыть, что между ним и Брусиловым были какие-то стычки, да мало ли как можно было объяснить уход с судна… Мне было ясно главное: причина трагедии экспедиции в той простой и страшной вещи, которую мы теперь называем психологической несовместимостью. Она, словно раковая опухоль, медленно, но необратимо разрушала собранный по принципу случайности экипаж «Св. Анны». Зачем далеко ходить. Возьмите пример арктической экспедиции — на лыжах к Северному полюсу под руководством Дмитрия Шпаро. Десять лет они притирались друг к другу, десять лет! И то случались стычки. Десять лет, в результате которых Шпаро мог сказать: «Мы относились друг к другу не просто хорошо, а нежно». А тут: люди и познакомились-то, по существу, уже во время экспедиции. И, наверное, даже неэтично подозревать в чем-то Альбанова, нашедшего простой, безжалостный для себя и, вероятно, единственно возможный способ покончить с этой несовместимостью. Или, как об этом точно и жестко сказал в свое время Валентин Иванович Аккуратов: «Обреченность того похода одиночки по страшному в своем коварстве льду океана они понимали оба. Это было приговором к смерти, но, ослепленные гневом, другого выхода они не видели». Нет ничего проще и безнравственней объяснять, чем более судить поступки людей, полтора года находящихся в ледовом плену на грани жизни и смерти, комнатной логикой, когда тебе ничто не угрожает. Все дело в обыкновенной психологической несовместимости, осложненной болезнями и неведомым будущим, И, разматывая загадочный клубок этой несчастной экспедиции, может, даже неэтично пытаться до конца разгадывать мелочные детали этих ссор, все равно к главному мы ничего не добавим. Разумеется, Альбанову было неприятно вспоминать об этих горьких минутах, и, разумеется, задним числом он чувствовал себя виноватым — и казнил себя, и снова все перебирал в своей памяти, и снова казнил себя, даже, может, даже в том, в чем совершенно не был виноват.