Нина Тумаркин - Ленин жив! Культ Ленина в Советской России

• Название: Ленин жив! Культ Ленина в Советской России
• Автор: Нина Тумаркин
• Издательство: Гуманитарное агентство «Академический проект»
• Жанр: История
• Год: 1997
• ISBN: 5-7331-0058-3

В книге профессора Гарвардского университета Нины Тумаркин подробно изложена история формирования культа Ленина в СССР и его постоянной трансформации, раскрывается не только политическая, но и культурно-историческая и мифологическая подоплека этого культа.

---

Красноречивый источник, наиболее ярко описывающий взаимоотношения новой фракции со своим вождем — это мемуары Николая Валентинова. Один из профессиональных революционеров-провинциалов, присоединившихся к большевикам, Валентинов вспоминает, что по прибытии в Женеву из России в январе 1904 г. его глубоко поразила — вернее даже, потрясла «атмосфера поклонения», окружавшая Ленина. Лепешинский, к примеру, «обожал Ленина почти так, как сентиментальные институтки „обожают“ некоторых своих учителей». Он всем сердцем верил, что когда-нибудь Ленин совершит нечто великое:

«Все… увидят, какой он большой, очень большой человек. Старик наш мудр, — по всякому поводу говорил Лепешинский. При этом глаза его делались маслянисто-нежными, и все лицо выражало обожание»[107].

Религиозное почитание Ленина большевиками женевского периода смутило Валентинова — и он вознамерился препятствовать возникновению у себя подобных чувств. Ему это, однако, не удалось, и позже он признавался, что «влюбился» в Ленина[108]. Луначарский описывал такую влюбленность как неизбежную для всех:

«Люди, попадающие близко в его орбиту, не только отдаются ему, как политическому вождю, но как-то своеобразно влюбляются в него»[109].

Потресов объяснял «гипнотическое» воздействие Ленина на окружающих наличием у него необычайной воли и веры в себя:

«…никто, как он, не умел так заражать своими пламенными планами, так импонировать своей волей, так покорять своей личностью, как этот, на первый взгляд такой невзрачный и грубоватый человек… ни Плеханов, ни Мартов, ни кто-либо другой…»[110].

Естественно, что самые рьяные сторонники Ленина должны были быть наиболее привязаны к нему в начальный период основания партии, пока не схлынул энтузиазм, вызванный дерзко осуществленным расколом. Труднее судить о степени влияния Ленина на сотоварищей в позднейшие годы, воспоминания о которых не дают должного представления о предмете и нередко тяготеют к гиперболам. Даже лучшие мемуары, не исключая книг Валентинова, не избежали, по-видимому, этой опасности. Кроме того, харизматичность Ленина не была величиной постоянной: его руководство не всегда было достаточно эффективным, несмотря на прилагавшиеся им неустанные усилия. По иронии судьбы, первое же его столкновение с ситуацией, по-настоящему революционной, заставило некоторых его приверженцев поставить под вопрос его руководство, что обозначило начало разброда в рядах большевиков.

Когда растущее народное недовольство достигло кульминации во всеобщей стачке в октябре 1905 г., открывшей собой недолгий период существования самодержавной России в качестве конституционной монархии, многие революционеры-эмигранты поспешили на родину для участие в драматических событиях. Ленин прибыл в Санкт-Петербург поздно, только в ноябре. «Он действовал главным образом пером, — вспоминал Луначарский в 1919 г. почти не пытаясь скрыть своего тогдашнего разочарования. — Мне казалось, что Ленин вряд ли представил бы собой настоящего революционного вождя, каким он мне рисовался. Мне стало казаться, что эмигрантская жизнь несколько измельчила Ленина, что внутренняя партийная борьба с меньшевиками заслоняет для него грандиозную борьбу с монархией и что он в большей мере журналист, чем вождь»[111]. По оценке Луначарского, Ленин продолжал борьбу «в заграничном масштабе» — и не проявлял достаточного умения активно действовать в условиях непосредственной революционной реальности. Луначарский «начал бояться, что у революции нет настоящего гениального вождя»[112].

После 1905 г. Ленин оставался лидером большевиков, однако движение раздирали фракционные разногласия, усилившиеся после 1907 г., когда началась десятилетняя эмиграция Ленина. За границей наиболее заметным оппонентом Ленина был Богданов, резко критиковавший то, что он называл ленинским титаническим господством над партией. В продолжение всех лет эмиграции Ленин сохранял непоколебимую убежденность в правоте своих взглядов. Он недвусмысленно давал понять, что не остановится перед дальнейшим расколом, даже если это приведет к предельному сужению круга его соратников. Так, на партийной конференции его сторонников, созванной им в Праге в январе 1912 г., присутствовало только двадцать делегатов, самым видным из которых был Григорий Зиновьев. Подобная ситуация отнюдь не побуждала Ленина к компромиссу: напротив, он заявил, что Пражская конференция представляла всю российскую социал-демократию. Ленин, действительно, подразумевал именно это, и, — если принять во внимание его подход, — вовсе не преувеличивал. Ведь социал-демократия может поддерживать только одну генеральную линию: все прочие неверны по определению, а их авторы являются еретиками. Только первая мировая война, разразившаяся летом 1914 г., создала условия, при которых ленинское руководство смогло вновь гальванизировать большевистское движение, сплотить его, вдохнуть в него новые силы и привести к историческому взлету 1917 года.

Примечательно, что с самого начала войны Ленин занял позицию, резко отличавшую его от большинства социалистов — как российских, так и европейских. В то время, как большинство российских социалистов либо поддерживали ведение войны («оборонцы»), либо требовали немедленного прекращения военных действий без победителей и побежденных («интернационалисты»), Ленин уловил громадные возможности войны для разжигания социальных конфликтов во всех странах-участницах. Он был убежден, что война является конечной стадией в развитии капитализма, и возвещал наступление мирового экономического кризиса, ведущего к мировой социалистической революции. Таким образом, долг социал-демократов состоял в содействии подъему революционных настроений, изначально присущих сознанию народных масс, в помощи трудящимся, уясняющим себе эти настроения, в углублении и оформлении таковых. Подобная задача находит единственно верное выражение в лозунге «превратить империалистическую войну в гражданскую»[113].

Ленин повторял этот лозунг с яростной настойчивостью, столь для него характерной. Но на этот раз Ленин сражался не только со своими русскими соперниками, но также и со столпами европейской социал-демократии. На международных социалистических конференциях, состоявшихся в Циммервальде в сентябре 1915 г. и в Кинтале в апреле 1916 г., Ленин упорно отстаивал свою радикальную позицию, невзирая на сильнейшее сопротивление. Человек, обладавший в 1903 г. «решимостью» расколоть зарождающееся русское революционное движение, теперь провозгласил банкротство Второго Интернационала и призвал основать Третий Интернационал с тем, чтобы объединить мировое социалистическое движение и смело повести его к решающему историческому моменту, наступившему благодаря схватке алчных империалистов. Парадоксально, однако, то, что Ленин был убежден: Не Россия, но Европа и в особенности Германия первыми воспламенят зарево мировой социалистической революции. В январе 1917 г. Ленин обратился к швейцарской молодежи в цюрихском Народном Доме с обзором событий 1905 года, назвав российскую революцию прологом грядущей европейской революции[114].

Всего лишь месяц спустя бастующие рабочие и мятежные солдаты свергли русское самодержавие. Есть нечто знаменательное в том, что творец большевизма находился в Цюрихе, вынужденный узнавать о новостях из газет, причем консервативного толка. Ленину не терпелось вернуться в Россию, где с головокружительной быстротой разворачивались не вообразимые ранее события: ведь именно в России, как видел Ленин, социалистическая революция ждала тех, кто имел мужество и ясность взгляда, достаточные для необходимых действий.

Ленин в 1917 году

Февральская революция не выдвинула одаренных вождей ни во Временном правительстве — органе власти, учрежденном временным комитетом Государственной Думы — ни в Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, стихийно возникшем образовании, притязавшем на то, чтобы представлять «народ». В тот революционный год стремление к народному представительству все более возрастало. В процессе распада страны местные комитеты и советы росли по всей бывшей империи как грибы — по мере того, как революция распространялась из столиц в провинцию. Узы лояльности, привычки и страха, скреплявшие обширную многонациональную империю, исчезли, едва только Россия раздробилась на мелкие части.

Стандартные описания 1917 года советскими историками изображают усиливающуюся анархию как фон деятельности В. И. Ленина — бога, буквально явившегося ex machina, — приехавшего поездом на Финляндский вокзал Петрограда в ночь на 3 апреля с тем, чтобы спасти революцию от призрака реставрации царизма. Безусловно, важность руководства Ленина в 1917 г. трудно переоценить. Октябрьская революция непредставима без его тактического гения и неукротимой энергии. Однако и то, и другое следует рассматривать вкупе с другими факторами, объясняющими успех переворота: это — многочисленные ошибки Временного правительства, организационный и ораторский дар Троцкого, прибывшего в Петроград в мае и только позднее формально присоединившегося к большевистской фракции; эффективность партийной военной организации — и, конечно же, простое везение. Более того, хотя Ленин прилагал максимум усилий и употреблял всю свою партийную власть, дабы убедить своих сторонников поддержать его позицию (даже если она претерпевала ошеломляюще быстрые изменения), он далеко не всегда добивался успеха — вплоть до самого конца.