Неизвестно - Черняев 1988

• Название: Черняев 1988
• Автор: Неизвестно
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Так вот. Все смолчали. А М.С. отрезал: «Не буду я делать то, что ты предлагаешь!»

А теперь я узнаю следующее... М.С. едет в Польшу. В списке сопровождающих, подготовленном Медведевым, Отделом науки, Яковлевым значился академик Лихачев (М.С. предстоит там большая встреча с учеными и деятелями культуры). Там был и Сагдеев. Не думаю, что список составлялся без ведома М.С. И вдруг он (уже дня три спустя после конференции) вычеркивает и того и другого. И предлагает... Бондарева. И это, несмотря на то, что ему сообщили, что оба академика уже собрали чемоданы и очень польщены таким доверием... В ответна наше «нехорошо получилось»... М.С. был тверд. К чести Медведева - он решительно уперся против Бондарева и не допустил его включения: мол, поляки не поймут... это же отъявленный великорусский шовинист! Но академиков из списка убрали... Подозреваю, что тоже работа Р.М., которой Лихачев ее «начальник» по Культурному фонду, видимо, чем-то ей уже не угодил.

Страшная слабинка в этом пункте (Р.М.) у М.С. и опасная для его авторитета. Поговаривают, что и Фролова он любит и смотрит сквозь пальцы на его наглое безделье и эксплуатацию своего положения помощника в академических целях потому, что Раиса Максимовна училась вместе с его женой и они чуть ли не подруги в прошлом.

М.С. готов выполнять мгновенно малейший ее каприз. Он чуть не прогнал Гусенкова, когда во время контактов Р.М. с Нэнси Рейган (Гусенков отвечал за «женскую программу») что-то ей показалось не совсем так, как ее подают на ТУ. Сама она говорила с Гусенковым «повышенным» тоном, выговаривала ему и намекала: «может нам (!) расстаться». Словом, зарывается.

Это очень плохо. Яковлев давно увидел опасность отсюда - я тогда думал, что он преувеличивает.

Ну, а я-то сам? Доволен ли я своей работой за эти месяцы подготовки и проведения конференции. Да, доволен. Я, действительно, много делал помимо международных разделов и тезисов, и доклада, и первой резолюции. Во всех трех случаях он принимал мое «с первого предъявления» и не передиктовывал, хотя и сгладил некоторые мои слишком критические углы.

Словом, международные разделы почти не отняли лишнего времени у самого М.С. и у всей Ново-Огаревской и Волынской бригады.

Но не только в этом... Яковлев - бригадир давал мне на переделку все остальные разделы (кроме экономики), причем, дважды. А Фролове кие куски я просто переписал (да и писал-то их не он сам, вызывал из «Коммуниста» своих белых рабов - Лациса и Колесникова). Фролов, не моргнув, выдал их за свои, хотя и не знал, кто их переписывал... Видимо, решил, что Яковлев - бригадир.

И при проходке-передиктовке всех текстов - доклада и резолюций я вторгался не раз, вызывая раздражение М.С. (Он позволяет себе довольно невежливо меня «сажать на место», хотдлжрызаюсь, и никогда - Фролова, ^ академик! - и опять же - не обидеть бы Р.М.!)

М.С., взял меня в первую комиссию - по первым двум главным резолюциям. И поскольку никакого «аппарата» при ней (165 чел.) не было, результаты дискуссии в комиссии превращал в текст я. И М.С. практически все принял, в том числе и знаменитую клятву, что «КПСС никогда больше не допустит ничего подобного культу и застою». Весь мир обратил на нее внимание: «КПСС этим достигла вершины разрыва с прошлым» («Массаджеро»).

Словом, я доволен своим анонимным вкладом в это «переломное событие» нашей истории.

О Русте. Еще в Ново-Огареве по какому-то поводу зашла о нем речь.

М.С.: «Что с ним делать?» Я сразу встрял: «Отпускать надо. Сразу после конференции - как демонстрация гуманизации, которой она даст импульс. И не надо это - не дай Бог! - делать близко к визиту Коля или Геншера».

Меня сразу поддержали Лукьянов и Яковлев.

М.С. тут же решил - отпускаем. И велел Болдину позвонить Чебрикову, чтоб готовил. Прошла конференция. А бумаги на этот счет нет. Вчера после встречи с президентом Индии в Екатерининском зале я говорю ему: «Михаил Сергеевич, Вы уезжаете в Польшу. Сейчас окунетесь в последнюю подготовку. А у меня дела».

Он: Вот пойдем сейчас в ЦК, там и поговорим.

Я: Как пойдем?

Он: Так вот и пойдем, ногами. Вышли из здания и пошли. Охране он велел «отскочить подальше», чтоб «не мельтешили». Идем вдвоем. Еще в Кремле - народищу, экскурсанты, туристы. Ошеломление полное. Кто в растерянности останавливается, жмется к стене, кто бросается жать руки, бабы - так те прямо на шею кидаются. Он пытается говорить с ними, у них, конечно, дар речи исчезает. Что-то восхищенно восклицают, хлопают. Подходит к одной группе, затевает разговор - о жизни, о конференции, спрашивает кто откуда, реагирует на их реплики. Попалась группа молодых французов, с ними пообщался. У Александровского собора сбежалась огромная толпа: свои - от Хабаровска до Минска, болгары, чехи, ГДР’овцы. Каждый норовит себя назвать, пожать руку, прикоснуться к нему. Когда подошел к французам, подлетела какая-то наша провинциальная тетка, говорит: «А я? А я?» Он ее обнял, что-то сказал, так и простояли они обнявшись, окруженные ликующими, восклицающими и фотографирующими французами. У колокола еще с одной толпой поговорил... и быстро пошел к Спасской башне. Народ бежит к нему со всех концов - от пушки и сада. Прошли Спасские: вся Красная площадь сразу заколыхалась. Я ему говорю: Вот здесь Руст сел. Помните, Вы хотели покончить с этим... Да, да, говорит, хорошо, что ты напомнил. Сейчас придем - позвоню. (И действительно, как пришли - позвонил Шеварнадзе, Чебриков в отпуску) и велел «сегодня же» представить бумагу.

Очередь у Василия Блаженного рассосалась. Люди ринулись к ограде. Тут какие- то шведы - обнимаются, говорят что-то. Один мужик положил ему руку на плечо, говорит: «Михаил Сергеевич, поменьше работайте, берегите себя, видно ведь, как Вы устали» М.С. тоже похлопал его по плечу: «Ничего, говорит, друг. Выдюжим. Только сейчас и работать. Отдохнем потом». Народ - сотни - из-за ограды храма орут: «Михаил Сергеевич, мы с Вами, держитесь. Всегда с Вами. Хорошо. Спасибо». «Пойдем, говорит, по улице Разина. Мимо «России» хочу пройти. Я всегда тут останавливался, когда из Ставрополя приезжал». Перешли дорогу к дому интендантства. Итальянцы навстречу, человек 25... Те уж совсем не стесняясь повисли на нем со всех сторон. И я заметил - из 25-30 сколько их было - каждый либо руку пожал, либо обнял, либо подержался за локоть, за талию. Кричат. Зовут в Италию... Восторг неподдельный.

Прошли по ул. Разина перед изумленными прохожими. А начиная с Ипатьевского

- перед изумленным аппаратом ЦК, который в это время массой двигал в столовую.

Так вот дошли до подъезда, он забрал, меня в кабинет на текущие дела. И тут я узнал, что с 1 августа он идет в отпуск. «И ты собирайся, поедем опять вместе... И, может

опять что-нибудь придумаем»... (Намекал.на то, что в |98йходу^_^^ Рейкьявик, в 1987 - Книгу «Перестройка» и доклад о 70-летии).

13 сентября 88 г.

В сентябре М.С. собрался в Красноярск. А я оказался на Мичуринском, в больнице с сердцем. Опишу на досуге, что было в Крыму.

С 1 августа до 4 сентября - в «Заре» (возле Фороса). В четвертый раз М.С. берет меня на свой отпуск. Это - на диком пляже возле Тессели, где я отдыхал в свое время, плавал за скалу. Но прихвачена и вся территория до маяка (Сарыч). Царский дворец в «Ливадии» - пошлый сарай по сравнению с тем, что здесь изготовлено. Я его спросил на другой день: нравится здесь? Он сказал: да... только, правда, кое-какие излишества понаделали, например, эскалатор к морю, но это не на меня было рассчитано (намек на Брежнева или Черненко). Лукавил: тессели-форосские жители говорят, что все было сооружено за полтора года.

Зачем это ему? Слухи не только в Крыму, но и в Москве: стоило то ли 189 млн, то ли около того. И еще молва, - в Мессерах (возле Пицунды) еще одна «дача» - 132.млн. Возможно цифры накручены... Но пусть даже в два раза меньше, а меньше «Заря» не стоит. Плюс целая армия охраны и обслуги... Зачем это ему? Или и здесь он не может устоять перед нравами и вкусами Р.М.? - с ее провинциальной психологией: раз уж дорвалась... и раз уж муж такой великий и себя не жалеет для страны!... Под впечатлением этой «Зари» у меня впервые по крупному закралось сомнение, как бы эт- сказать, в бескорыстии что ли подвига перестройки, .. но подвига. Это слово я записывав без всяких кавычек.

Изменились и наши отношения... даже не по сравнению с Пицундой (там уже были признаки) - с прошлым летом. Непосредственности в нем еще много. Он увлекся, например, стенограммами первых съездов партии после 1917 года, VIII, XI, XII. И когда приглашал нас с Тамарой Прокофьевной (стенографистка), на этот раз никогда одного меня, - увлеченно, как начинающий студент читал вслух куски, комментировал, делал выводы для нас сегодня, очень точно философствовал по поводу полемики на тех, ленинских съездах...

Но, в отличие от прежнего, он уже не «разговаривал» запросто и, когда я начинал что-то такое, с чем, как ему казалось с первых слов он все равно не согласен, он тут же перебивал и довольно безапелляционно излагал свое, давал понять, что на этом дискуссия и закончена.