Абузар Айдамиров - Долгие ночи

• Название: Долгие ночи
• Автор: Абузар Айдамиров
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1000
• ISBN: 1

Пожалуй, во всей истории чеченской литературы нет такого произведения, которое имело бы такой успех у читателей, как роман "Долгие ночи". Тираж книги разошёлся в считанные дни. О ней говорили, спорили. Десятки и сотни людей специально научились читать по-чеченски, чтобы только прочитать этот роман.

---

Нет, нужно спасать семью от Сибири. Сам-то Мачиг не холода страшится, а надругательства над верой: ведь в Сибири заставят своему Богу молиться. А чтобы этого не случилось, надо переселяться в Турцию.

Протяжно заскрипела дверь, сильнее потянуло холодом, вошел Кюри. Мать подняла голову, попросила сына поплотнее закрыть дверь. Кюри стряхнул снег с одежды, черкеску и шапку повесил на гвоздь.

— Где пропадал? — спросил отец, чуть скосив на сына темные глаза под нависшими черными бровями.

— У Кайсара.

— Много народу было?

— Не очень.

— Что за парень приехал к ним?

— Сын Олдама, Алибек. Из Симсира. Прошлым летом мы с ним вместе в горах были.

Мачиг об этом парне слышал. Кажется, Арзу рассказывал, хвалил его.

Кюри разделся и ходил босиком взад-вперед, спать не ложился.

Мачиг чувствовал, сын хочет о чем-то спросить его, но молчал, ждал.

— Дада, завтра товарищи собираются в горы, на зимние ученья, — начал сын.

Мачиг уже понял, о чем пойдет речь.

— Ну и что?

— Мои сверстники учатся воевать, я же, как девчонка, сижу дома.

— И что?

Голос отца становился резче. Сын это чувствовал, но и остановиться уже не мог.

— Неудобно мне плестись в хвосте…

— Мы все постоянно плетемся в хвосте! — Мачига словно прорвало. — Бедный всегда в хвосте! Разве тебе это не известно? А коль стыдно, то заткни уши, чтобы не слышать, что о тебе говорят другие. Тебе с ними не равняться. Они все верхом поедут, а ты что, на хворостине поскачешь?

Кюри готов был уже сорваться на крик, только умоляющие жесты матери немного охладили его, и он спокойно обратился к отцу:

— Дада, попроси коня у Али…

Мачиг открыл было рот, чтобы отчитать сына, но в последнюю минуту остановил себя. "Удивительное дело, — подумал он, — взрослый парень, а не понимает, не хочет понять, в каком положении я нахожусь".

— Попросить можно, — сказал Мачиг, понизив голос — Али мне не откажет. Но подумай, удобно ли. Нельзя же каждый раз, когда тебе вздумается ехать в горы, тревожить человека одной и той же просьбой. Совесть надо иметь. И обижает меня твое легкомыслие: ведь ты уже не мальчик, Кюри. Нет у нас ни коня, ни быка. Плохо это, понимаю. Иначе я не таскал бы дрова на себе. Но меня больше беспокоит другое: как накормить и одеть вас? В доме-то у нас пусто. Если бы не Айза, дети легли бы спать голодными. Вот о чем нужно тревожиться. А ты — в горы…

В избе стало тихо. На нарах посапывали дети, да ветер тянул за окном все ту же песню, похожую на стон. Шипело в очаге сырое полено. Кюри молчал. Возразить ему было нечем. Отец прав. Действительно, живут они плохо, бедно. В прошлую весну он неделю работал на Товсолта, чтобы потом вспахать свое поле.

Посеял с грехом пополам, но едва появились всходы, как их пожгло солнцем. Корова и бычок — вот все их хозяйство. Продать корову — дети останутся без молока. Кюри знал, что в доме нет ни зернышка кукурузы. До сих пор соседи как-то помогали, не давали умереть с голоду. И сами в долг брали. А до весеннего сева целых два месяца.

— И вот еще что, — продолжил Мачиг после нескольких минут раздумий. — Не нравится мне твое поведение. У тебя много друзей, это хорошо. Но держись подальше от тех, у кого с языка не сходят слово "оружие" или призыв "освободим свою бедную родину". Это пустые разговоры, и они к добру не приведут. Мой дед Мааш, мой отец Мантак погибли в борьбе с русским царем.

Я сам потерял здоровье и постарел в такой же войне. Запомни это и будь осторожен.

Кюри подсел к очагу, опустившись на одну чурку и положив на другую закоченевшие на холодном полу босые ноги. Он был голоден, хотя и поел в гостях фасоли без хлеба. Кстати, еду эту там приготовили специально из-за гостей…

Мать молча глянула на сына и опять принялась за дело.

Преждевременно постаревшее лицо ее с землистым оттенком показалось ему безжизненным, застывшим в ожидании непонятно чего. Кюри очень любил мать, ему всегда хотелось хоть как-то облегчить ее жизнь, взвалив на свои плечи хоть часть забот.

Давно мечтал о том дне, когда ему исполнится пятнадцать лет и он сам сможет поговорить с отцом как взрослый со взрослым.

Теперь это время наступило…

— Дада, — нарушил тишину спокойный голос Кюри. — Мне уже пятнадцать…

Мачиг поднял голову и удивленно посмотрел на сына. Но Кюри не обернулся, хотя и чувствовал устремленный на него взгляд.

Поборов робость, он так же спокойно продолжал:

— Я знаю, как тебе трудно. Ты уже стар, да и здоровье твое неважное. Мы все время мечтаем о еде, смотрим на голых детей и на себя. Мать наша изводится, но она не может чем-либо помочь нам. Так вот, отец, до сих пор ты кормил меня, спасибо, но теперь позволь побеспокоиться о том и мне.

При последних словах сына угрюмое лицо отца просветлело. Два решения он принял сегодня: ехать в Турцию и определить Кюри до весны в работники к Хорте. Но об этом знает только он, Мачиг. Объявить семье о решениях он никак не мог отважиться.

Вернее, его пугало второе решение, касавшееся сына. Даже не столько пугало, сколько вызвало стыд. Послать своего любимого сына батрачить! У какого отца хватит духа на это: никто в их роду никогда ни на кого не батрачил. А вот теперь дожили, приходится… И это было унизительно для Мачига. Но это был единственный способ сберечь семью, спасти ее от голодной смерти. Разве ради семьи нельзя поступиться честью, забыть о достоинстве и гордости? Конечно, Мачиг знал последствия такого шага. Но беда не в том, что на него будут указывать пальцем.

Ему это не так уж и страшно. Но детей было жаль, им труднее переносить позор…

Жена, не прекращая работу, прислушивалась к разговору мужа и сына.

— Что ж, Кюри, на тебя теперь вся моя, наша надежда. Умереть с голоду мы не должны. Нужно как-то продержаться до весны, а там недалек уже и день отъезда в Турцию.

— В Турцию! — Кюри вскочил, словно его обожгло огнем.

Ни Зазу, ни Зару не вымолвили ни слова. Мачиг отвернулся к стене и тоже молчал. Слова его застали всех врасплох. Но вот Зару вскрикнула и потянулась к матери. Зазу, еще не до конца осознав сказанное, машинально прижала ее голову к своей груди.

— Ничего, ничего, доченька, успокойся… Отец пошутил…

— Нет, дада не шутит, — сказал Кюри тихо, почти шепотом. Лицо его побелело, губы дрожали.

— До того времени один из нас — ты или я — наймется в пастухи к Хорте… — продолжал Мачиг. Он решил высказать все сразу, чтобы больше не возвращаться к тяжелому разговору.

— Батрачить? — вскричал Кюри.

Мачиг укоризненно покачал головой.

— Теперь уже и это все равно.

— Нет, отец! Нет, только не это!

"Батрачить на Хорту? Пусть из него душу вытянут клещами, но он не станет батраком. Какой стыд! Неужели отец не понимает?

Ведь люди никому из них проходу не дадут… И Ровза… Как же он тогда ей в глаза смотреть станет?.."

Он любил ее тайно. Но Ровза об этом догадывалась, знала. Ни слова не было сказано между ними, лишь взглядами объяснялись они друг с другом. Встречались на улице, молча проходили мимо, но Кюри не мог сдержать себя и не обернуться. Он подолгу глядел ей вслед, восхищался ее стройной, тонкой фигуркой. А она уходила медленно, гордо вскинув голову, словно тяжелая черная коса, сползавшая по гибкой спине, была тому виной. Хотя Кюри и робел при ней, но он успел заметить и ее длинные, черные ресницы, и веселые круглые глаза, и румянец во всю щеку, и красивые, чуть припухшие губы, и белую тонкую шею, и даже маленькую темную родинку на правой щеке. Короче, все, что было в ней так дорого ему и что виделось ему ночами. Он злился на нее, винил ее в чем-то, а в чем и сам не мог объяснить. Но оттого, что ничего не смеет сказать ей и объясниться, от собственной робости и стеснительности он ругал ее в душе за то, что не дает она никакого повода ему, Кюри, поведать о своем чувстве, сказать ей хотя бы раз одно только слово.

Такие слова он подбирал и заучивал наизусть, но заученные слова не произносились. Каждый раз при встрече он не только забывал их, он не мог рта раскрыть; единственное, на что хватило у него смелости — молча пройти мимо и робко взглянуть ей в лицо. Он знал, что сделать первый шаг нужно ему, иначе какой же он мужчина! И хотя ему исполнилось пятнадцать лет и он считал себя вполне взрослым, но перед этой девчонкой терялся и ничего с собой поделать не мог. Конечно, как мужчина он должен быть сильнее ее, тверже. Не приведи Аллах подать даже виду, что он, мужчина, теряет из-за нее голову. Но он терял. А оттого и злился, сам не понимая, на что. Ему доставляло удовольствие даже просто видеть ее. Ни о чем другом он пока не мог и думать. Только любить. Пусть даже так, молча.