Владимир Глейзер - Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала

• Название: Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала
• Автор: Владимир Глейзер
• Издательство: Symposium
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-89091-438-5

Эта книга — рассказы о веселых перепитиях чисто конкретного провинциала в Стране Чудес — Союзе Советских Социалистических Республик. В книге жизнеутверждается главный авторский принцип: только законченный пессимист с оптимизмом смотрит в будущее.

---

Сошлись мы с краснокожим на противоположном крутом берегу, когда, напрочь заблудившись в ахтубинских ериках и рисовых чеках, любовались на недоступный автопутешественникам дикий пляж на пологой другой стороне, обрамленный вековыми ветлами в высокой осоке. Индеец с белолицым подельником Николаем-Угодником подрулил к нам на катере с двумя моторами и громовым голосом предложил тотчас свежую осетрину в любом количестве, икру и балык на пробу, а также образец для последующего совместного изготовления.

Это была не любовь с первого взгляда, а циничный брак по расчету. В каждой из четырех пропыленных саратовских машин было как минимум по одному ребенку, кошке или собаке — прекрасное прикрытие для скрывающихся от рыбоохраны преступников — осетровых браконьеров. Матери и жены начали было визжать, беспокоясь о трудностях последующего воспитания подрастающего поколения на зоне. Однако здравый смысл, романтика и теория Ломброзо взяли верх, и в сопровождении Индейца на заброшенном пароме мы форсировали красавицу Ахтубу и прибыли на неожиданное место своего предназначения.

Притирались мы друг к другу недолго. Минут пять. До тех пор, пока интеллигентный Индеец в холщовых портах на веревке через плечо и с прямыми иссиня-черными волосами до лопаток вежливо не спросил меня:

— Ихтиофауну умерщвлять приехали? А на какую снасть?

— На универсальную, — небрежно ответил я и открыл багажник своей «копейки». Как профессионал профессионала, Индеец Джо зауважал меня сразу и безмерно. В чреве багажника стояли четыре ящика огненной воды.

Появившись из ниоткуда, подслеповатый Юра Архипов вежливо поздоровался и спросил:

— А водится ли здесь рыбка?

— Водится, водится, — сказал я. — Вон, видите, детишки с собачками купаются? Там куканы веревочные. Потяните и увидите вчерашний улов.

Юра закатал штаны, взял за руку лжеплемянника, подошел к толстому колу, торчавшему на отмели, и, в воспитательных целях изображая из себя сказочника, гнусным радиоголосом заверещал:

— Тянем-потянем, вытянем рыбку!

Когда двухметровая рыбка вытянулась и с метровыми брызгами ударила перед носом сказителя акульим хвостом, Юра упал в обморок прямо в воду. Очнувшись, председатель общества охотников и рыболовов сказал только:

— Хемингуэй какой-то, — и вновь впал в забытье.

Рыбные дни сменялись рыбными же вечерами. Дети плескались в чистейшей до неприличия воде, собаки для порядка шугали кошек. Кошки ловили беспечных кузнечиков. Индеец Джо в светлое время суток спал под ветлой мордой в траву. Ночью же, хлопнув стакан без закуски, выходил с Николаем, прибывавшим на катере, на дело. Дело это пахло керосином, но было спортивно увлекательным.

Джо знал донный рельеф браконьерской акватории лучше, чем эхолот. Примерно тридцатиметровая пологая отмель круто и извилисто обрывалась ямой метров в семь-восемь. Точно по этому обрыву на дно в ночной тишине опускалась с лодки на толстенной леске закидуха — грузило из пары связанных кирпичей с поводками, на которых крюки-трезубцы величиной с якорь заправлялись мальком с ладошку. Свободный конец закидухи через сигнальный колокольчик крепился к палке, забитой на метр в бережок. Однозвучно звенел колокольчик, и начиналось запретное действо.

Трехпудовый осетр — это вам не хухры-мухры под парусами, а дизельная подводная лодка. И вытащить такую субмарину на берег без полиспаста мог только слоноподобный Индеец Джо. Не меньше чем за полчаса. Я пробовал, но уходил торпедой под воду, хотя пудов на шесть тянул сам. Злодея-абортмахера интересовали только беременные особи. Никчемных мужиков он отпускал на волю волн. А девушек Джо потрошил без наркоза. Наружные их части он тщательно закапывал, предварительно срезая для нас лучшие куски на уху, шашлык и балык.

Набив наконец под самую завязку плотные полиэтиленовые мешки очищенной и подсоленной икрой, Индеец Джо, не попрощавшись, уносил на могучих плечах добычу в темную ночь через многочисленные подкупленные и не подкупленные кордоны. Николай-Угодник бежал впереди налегке, воровато подсвистывая груженому напарнику болотной птицей.

Первый таз свежеприготовленной черной икры даже под водку был для нас последним. Сынок Илюша, двенадцатилетний младенец, глаголющий истины, после съеденной миски сказал:

— Мама, я больше икру эту есть не буду. Никогда. В жизни.

И пока держит слово.

Весь балык, развешанный для обретения кондиции в дебрях осоки, через пять дней протух и был торжественно захоронен нами на женском рыбьем кладбище.

А дядя Юра утонул в арыке, отправившись на своем «москвиче» воровать помидоры. Лжеплемянник насквозь мокрым прибежал в лагерь и сообщил подробности.

Природофил дядя Юра заслушался птичку и с ровной, хотя и узкой дороги сполз в глубокий арык в перевернутой на крышу машине. Мы помчались на место происшествия. Дядя Юра на самом деле не утонул, а утопил очки минус семь диоптрий. Он сидел посреди арыка на заднем мосту помятого «москвича» и плакал. Сквозь отчаянные рыданья доносилось старушечье причитание:

— Павлик, Пашенька, мальчик мой, сынок, где же ты? Что я скажу нашей маме?

Павликом звали чудом спасенного дитятю.

— Дядя Юра, — заплакал растроганный отеческой заботой доселе чужого человека герой-октябренок, — я здесь, наверху, и нашей мамы сестра тоже.

Я поехал в Харабалинский совхоз за трактором. Машину с трудом, но вытащили. И тут обнаружилось, что дядя Юра не только утопил очки, но и растворил в арыке всю соль, весь сахар, супы в пакетах, а также сухое молоко. Весь этот НЗ он держал в багажнике.

Так счастливо для одних и несчастливо для других окончился отпуск.

— В нашей стране по статистике каждая вторая семья отдыхает в санатории, доме отдыха или профсоюзной здравнице. Вова, почему наша-то всегда первая — сказала мне жена по пути домой, в очередь со мной качая ручным насосом в надцатый раз спустивший скат.

НАУКА УМЕЕТ МНОГО ГИТИК

Научные конференции в СССР были одним из популярных видов оплачиваемого отдыха. Многие писали статьи в журналы и набивались к другим в соавторы только по причине возможного бездумного времяпрепровождения где-нибудь в Одессе или Тарту.

В Ростове большая группа молодых до старости ученых расположилась в гостинице «Южная». Проснувшись утром после «прибывальной», я с удивлением обнаружил что-то неуловимо знакомое в окружающей среде, хотя ни в этой гостинице, ни в самом Ростове-на-Дону никогда не бывал. Я поведал об этом своему соседу по размещению ученому великану Толе, который уже бывал в этом южном городе. Знающий много лишнего Толя прищурил глаз и вышел за дверь, повелев мне не вылезать из кровати. Вдруг дверь резко распахнулась, и пулей влетевший посланец дико заорал:

— Не стреляй! Володя!

— Ты что, очумел? — поразился я.

— Да нет, просто мы с тобой в номере, где снималась знаменитая сцена с Высоцким в кинофильме «Служили два товарища», где он от неожиданности убивает своего друга Бурляева!

За причастность к прекрасному было совсем не грех выпить. И так как наши доклады, к счастью, делали соавторы, мы пошли на знаменитый ростовский колхозный рынок, единственное место в незнакомом городе, где наверняка можно было, как и в любом другом, спозаранку удовлетворить свою насущную потребность.

Нежнейший из добрейших ученый великан Толя Зборовский, друг мой сердешный, носил меня на руках. В буквальном смысле. Когда он видел, что от застолья я впадаю в меланхолическую усталость, он передавал в мои ослабевшие руки оба наших портфеля, брал меня под мышку или на плечо и нес по ночному городу, нежно ведя со мной культурную беседу, куда-нибудь «выпить по чашшечке коффэ по-таллиннски» — не с акцентом, а с коньяком.

Нас развела с ним судьба в лице безмерно опекающей и любящей Толиной жены Татьяны Марковны, убежденно принимавшей наш совместный досуг за первый синдром супружеского недуга, каждый Божий день ожидая перехода стабильного мужнина пьянства в наследственный по отцу алкоголизм.

Ростовский базар начала семидесятых впечатлял не только широтой станичного ассортимента, но и самим казачеством, представленным широченными в груди и бедрах казачками. Белотелые и черноглазые, они не только торговали дарами природы, но и выставляли на прилавки самих себя, как эти дары, во всем великолепии пестрых цыганских нарядов и безудержного белозубого веселья. Это был праздник, которым было стыдно пренебречь. И мы с великаном Толей начали жить на базаре. Гостеприимные хозяюшки поили нас до отвала самогоном и кормили от пуза салом и соленьями только за то, что видели в наших глазах зеркальное отражение их праздника — с болтовней ни о чем и взаимными подковырками на грани фола в области подола. В гостинице мы практически не ночевали, а об участии в международной конференции напрочь забыли. Поверьте — мы искренне плакали вместе с лучшей половиной Войска донского, когда уходили с растолстевшим Толей на прощальный банкет, проводившийся на белом двухпалубном пароходе. Судно было арендовано лично ректором Ростовского университета Юрием Андреевичем, родным сыном убиенного врачами-вредителями члена Политбюро тов. А. А. Жданова и вторым зятем товарища Сталина по Светлане Аллилуевой. Возможно, поэтому, а может, и нет, но и пароход, и банкет поражали социалистической роскошью.