Михаил Пархомов - Тени на стене

• Название: Тени на стене
• Автор: Михаил Пархомов
• Издательство: Радянський письменник
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1972

Новая книга Михаила Пархомова возвращает нас к суровым дням Великой Отечественной войны. Ее герои — бойцы невидимого фронта, люди, которые скромно говорят о себе, что “причастны к разведке и контрразведке”. Автор рассказывает об их мужестве и настойчивости, о том, как они с честью выходят из самых сложных и запутанных положений. Он ведет читателя в осажденную Одессу, в снега Подмосковья, в пески Кара-кумов — туда, где в те неблизкие уже годы решалась судьба войны. С теплотой и симпатией раскрывает он сложные и вместе с тем цельные характеры военных моряков Василия Мещеряка и Петра Нечаева, судьбы которых прослеживаются в романе наиболее полно, а также тех, кого они встречали на своем ратном пути.

---

Он подползал к румынским окопам совсем близко, и когда кто–нибудь говорил ему: «Смотри, доиграешься…», беспечно пожимал высокими плечами. Нечего учить его уму–разуму. Что, рискованно? Но на войне иначе нельзя. Кашевара, который передовой и не нюхал, и то, говорят, убило во время бомбежки. Так что дело не в этом. «Была бы только ночка, да ночка потемней», как поется в песне.

В одну из таких темных ночей, когда они, вдоволь наслушавшись чужих разговоров, уже собирались отползти от вражеских окопов, Гасовскому попалась на глаза жухлая газета, в которую был завернут солдатский ботинок, Костя Арабаджи пнул его ногой, а Гасовский нагнулся и, вытряхнув из газеты ботинок, разгладил ее и спрятал, чтобы просмотреть на досуге. И надо же было случиться, чтобы именно в этой газете оказался датированный 19 августа декрет самого Антонеску об установлении румынской администрации на временно оккупированной территории между Днестром и Бугом.

Утром, развернув газету, Гасовский прочел:

«Мы, генерал Ион Антонеску, верховный главнокомандующий армией, постановляем…»

Декрет состоял из восьми параграфов, которые должны были, очевидно, навечно закрепить на захваченных землях новый порядок.

— Чиновники, назначенные на работу в Транснистрию, — медленно перевел Гасовский, — будут получать двойное жалованье в леях и жалованье в марках…

— Транснистрия? А что это за страна такая? — спросил Костя Арабаджи. — В первый раз слышу…

— Ты, мой юный друг, стоишь на ней обеими ногами, — сказал Гасовский. И повернулся к Нечаеву, вычерчивавшему кроки. — У тебя все готово?

— Почти.

Цветные овалы и полукружия густо лежали на толстой чертежной бумаге. Окопы, огневые точки, пулеметные гнезда… Нечаев приложил к бумаге линейку и провел карандашом жирную черту.

— А у тебя, Нечай, получается… Художественная картинка, — сказал Гасовский и выпрямился. — Ребятки, я забыл предупредить. Наведите глянец. Батя просил, чтобы мы все явились. Приведи, говорит, своих чертей…

Батей и Хозяином Гасовский называл командира полка.

— Всех? — удивился Костя Арабаджи. — А зачем?

— Наверно, наградить тебя хочет, — ответил Гасовский. — Тебе медаль или орден?

— Лучше орден, — Костя вздохнул и зажмурился, как бы ослепленный лучами Красной Звезды, которая возникла перед его глазами. Ему бы хоть одну звездочку!.. Красную, чтобы носить ее на малиновой суконке… Он представил себе, как разгуливает с орденом на фланелевке по Примбулю, как на него «с интересом» заглядываются девчата, и снова вздохнул, понимая, что этой мечте не так–то просто сбыться. Он, Костя, не был так наивен, чтобы предполагать, будто сам Михаил Иванович Калинин знает в Кремле о его подвигах. Да и то, какие же ото подвиги? Ну, ходил в разведку… Другие воевали не хуже.

Но он не был против того, чтобы и ему привалило счастье.

— Даю двадцать минут, — сказал Гасовский. — Стрижка, то да се. Эйн, цвей, дрей…

Сам он был чисто, до сизости выбрит, и его ботинки сияли.

Белая от пыли полуторка с расшатанными бортами стояла в ложбинке.

Усевшись рядом с шофером, Гасовский щелкнул крышкой портсигара и, не глядя, бросил папиросу в рот. Он явно кичился своим бравым видом, своей удачливостью. Планшетку он держал на коленях.

Мотор полуторки фыркал. В радиаторе булькала и хлюпала вода.

Когда полуторка выбралась на большак, шофер дал газ, и плоская степь завертелась под колесами.

Поначалу дорога была пуста. Но вот показался один грузовичок, второй, третий… Они шли навстречу. «Пополнение прибыло, — сказал шофер. — Из Севастополя».

На грузовиках сидели моряки в касках. В каждой кабине рядом с водителем виднелось курносое личико в синем берете.

Гасовский расправил плечи, приосанился. За те дни, которые он провел на передовой, из его памяти как–то выветрилось, что на свете есть девушки. Он и думать о них забыл. Но стоило ему увидеть первое курносое личико, как его снова «повело».

— Привет, сестричка!.. — крикнул он, высунувшись из кабины, какой–то черноглазой девчонке. — На чем прибыли?

— Здравствуй, братик. На «Ташкенте», — послышалось в ответ, и, прежде чем Гасовский нашелся что сказать, встречная машина пропала в облаке пыли.

Дорога снова опустела и мягко ложилась под колеса полуторки.

— Везет же людям, — с легким вздохом сказал Гасовскому шофер. — Приятно, когда рядом с тобой такая… Женщины, они как–то облагораживают…

— Это ты правильно заметил, — сказал Гасовский. — С ними веселее.

И умолк. Ему захотелось снова увидеть ту, черноглазую, и он тут же дал себе слово, что непременно разыщет ее, где бы она ни была.

От этой мысли он стал почему–то серьезным и до самого штаба уже не проронил ни слова.

Когда полуторка остановилась возле штаба, Гасовский спрыгнул на землю и подмигнул молоденькому вестовому, чтобы тот доложил Бате о том, что разведчики прибыли… Было рои но двенадцать.

Вестовой подкрутил светлые усики, казавшиеся приклеенными, и, нагнувшись к Гасовскому, доверительно сообщил, что Батя настроен миролюбиво. Паренек благоволил к Гасовскому.

Выслушав эту ценную информацию, Гасовский кивнул.

— За мной не пропадет, — сказал он, зная, что вестовой мечтает о трофейном парабеллуме.

Вестовой скрылся в дверях, чтобы через минуту снова появиться на крыльце и кивнуть Гасовскому, что можно идти. Он даже распахнул перед ним двери.

Полковник сидел не за столом, а на кровати, застланной цветастым крестьянским рядном. Лицо у него было доброе, заспанное.

— Что нового, лейтенант? — спросил он, потягиваясь. — Все живы–здоровы?

— Все, — ответил Гасовский. — Явились по вашему приказанию.

— Так, так… — Полковник поднялся и застегнул китель. — Пусть войдут.

Они остановились у двери.

— Садитесь, в ногах правды нет, — сказал им полковник. — Должно, умаялись?

Вдоль стены тянулась длинная деревянная лавка. Нечаев, Белкин, Костя Арабаджи и Сеня–Сенечка уселись рядышком. Только Гасовский продолжал стоять.

— Докладывай, лейтенант.

— Есть кое–что новенькое, — Гасовский открыл планшет.

Доложив результаты ночной разведки, он шагнул к столу.

— Вот… — сказал он. — Последний приказ Антонеску. Требует взять Одессу в течение пяти суток.

— Ишь ты… — сказал полковник.

Водрузив на нос очки в простой оправе, он с минуту вглядывался в бумагу, которую передал ему Гасовский. а потом, зевнув, взял карандаш и размашисто написал на приказе румынского главнокомандующего: «Попробуй!..»

— Вот, возьми, — сказал он, возвращая бумагу Гасовскому. — Вернешь ему при случае.

И сразу стал серьезным, жестким. И Гасовский понял: настоящий разговор только начинается.

— У меня к вам просьба, разведчики, — сказал полковник, поднимаясь из–за стола. — Выручайте.

На этот раз он не приказывал, а просил. И оттого, что он по–отечески просил его выручить, тем самым признаваясь, что ему тоже не сладко, разведчики вскочили, вытянув руки по швам.

Полковник подошел к карте, висевшей в широком простенке между окнами.

— Буду с вами откровенен, — сказал он.

Положение на фронте в последние дни изменилось к худшему. В районе Гильдендорфа противник рвался к станции Сортировочная. На других участках были отмечены ночные атаки. А тут еще самолеты… Вот уже который день они сбрасывали на город сотни зажигательных бомб. Поэтому начались пожары. В Романовне, на Молдаванке…

Когда полковник назвал Молдаванку, Нечаев искоса глянул на Белкина. У того побледнели скулы.

До сих пор Нечаев и его друзья знали только то, что делается на их участке фронта. Что они видели перед собой? Несколько километров пыльной степи, изрезанной окопами и ходами сообщения… Казалось, будто на этих километрах и развертывается главное сражение. А сейчас они поняли, как огромна война.

— Мы, как вы знаете, вынуждены были отойти на несколько километров, — продолжал между тем полковник. — Вот здесь… — он описал рукой полукруг, — между Большим Аджалыкским и Аджалыкским лиманами. И румыны воспользовались. Они подвезли и установили в этом районе тяжелую батарею, — он ткнул пальцем в карту. — Где–то здесь она стоит, проклятая. И теперь они могут обстреливать не только город, но и порт. А в порту… Не мне вам говорить. Сами понимаете, сколько там сейчас кораблей. Порт имеет для нас жизненно важное значение. Ведь подкрепление идет с моря. Вся наша надежда — на корабли. А румыны лупят по кораблям. Пробовали ставить дымовые завесы — не помогает. Фок–и грот–мачты все равно торчат. А противнику лучших ориентиров и не надо.

Стало слышно, как тикают часы на столе.

— Батарея, как я уже сказал, где–то здесь… — повторил полковник. — К сожалению, мы ничего о ней не знаем. А мне вот так, — он провел рукой по горлу, — надо знать ее расположение. И я очень прошу… Знаю, что это не просто. Но мне эти данные нужны, понимаете? К среде…