Уильям Таубман - Хрущев

• Название: Хрущев
• Автор: Уильям Таубман
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 987-5-235-03188-3

Никита Сергеевич Хрущев — человек, оставивший заметный след не только в советской, но и в мировой истории. Секретный доклад, положивший начало разоблачению культа личности Сталина, расколол страну, в глазах одних сделав его героем, в глазах других — предателем и выскочкой. Какой была его действительная роль в массовых репрессиях в Москве и на Украине, в восстановлении народного хозяйства СССР после Великой Отечественной войны, во всем том, чем запомнилась его эпоха? Автор, известный американский историк, тщательно и скрупулезно восстановил весь жизненный путь этого неординарного человека, собрав огромный, во многом уникальный материал, состоящий в том числе из архивных документов, а также записей бесед с людьми, хорошо знавшими Хрущева в разные периоды его жизни.

Книга вышла в США в 2003 году и в том же году была удостоена Пулитцеровской премии.

Издание второе.

Перевод осуществлен по изданию: William Taubman. Khruschev: The Man and His Era. New York — London, W. W. Norton & Company, 2003.

---

Однако и в Киеве ему было о чем тревожиться. Как и в Харькове, «киевская организация тогда у нас не считалась пролетарской, боевой». С другой стороны, в городе активно действовали как троцкистские элементы, так и националистически настроенная интеллигенция, группировавшаяся вокруг (украинской) Академии наук. Кроме того, как позднее вспоминал Хрущев: «Считалось, что там сложно работать, особенно русским: к ним не особенно хорошее было отношение. Поэтому я полагал, что, так как националисты считали меня безнадежным русаком, мне будет там трудно»94.

И здесь скромность Хрущева до некоторой степени искренна. Киев, с его сказочной историей, великолепными церквами, прекрасными зелеными парками на берегах широкого Днепра, всегда воспринимался как символ Украины, что создавало для Сталина и его присных некоторые проблемы. Ранее была объявлена политика «развития национальной культуры», легитимировавшая украинский язык и украинскую культуру. Однако к концу двадцатых годов Сталина начало тревожить распространение украинского национализма, особенно то, что национализм затрагивал и лояльных в остальном коммунистов95, а также беспартийных, во всем остальном согласных с советским режимом. В марте 1928 года советская пресса объявила об аресте более пятидесяти донбасских техников и инженеров, обвиненных во «вредительской» деятельности (например, в намеренном затоплении шахт и порче оборудования) и «экономической контрреволюции». В мае — июле в Москве прошел так называемый Шахтинский процесс, после которого по меньшей мере четверо осужденных были казнены96.

Эти обстоятельства помогают объяснить беспокойство Хрущева относительно Киева. В рабфаковской анкете, заполненной в 1922 году, он охарактеризовал свое знание Украины как «слабое»97. В Сталине, районе, населенном в основном русскими шахтерами, ему не требовалось говорить по-украински, да и в Киеве он мог объясняться по-русски. Однако незнание украинского языка в сочетании с недостатком образования не могло обеспечить ему симпатий в среде местной интеллигенции.

Однако все обернулось лучше, чем представлялось Хрущеву, отчасти потому, что первый секретарь горкома Николай Демченко взял контакты с интеллигенцией на себя, оставив Хрущеву рабочих и крестьян. И все же Хрущев скучал по Донбассу. Однажды в горком явилась делегация безработных: Хрущев предложил им работу — и они обрадовались, однако настроение их резко изменилось, едва они услышали, что работа — в Донбассе. «И вот целый год ходят они и готовы, видимо, еще год-два ходить. Но в Донбасс ехать не хотят: это провинция. Меня это возмущало, потому что я детство там провел и для меня Донбасс, Юзовка — это родная стихия, я скучал по шахтерам, сжился с ними…»98

Конец 1928-го и начало 1929 года Хрущев провел в Киеве, все это время не оставляя попыток перевестись в Москву. «В 1929-м мне уже стукнуло 35 лет, — вспоминал он позже. — Это был последний год, когда я мог еще думать о поступлении в высшее учебное заведение, а я окончил только рабфак, и меня все время тянуло получить высшее образование. Поэтому я стал добиваться посылки меня на учебу»99.

Коллеги Хрущева к этой идее отнеслись скептически. Некоторые считали, что он просто хочет оторваться от Косиора и последовать в Москву за Кагановичем. Другие полагали, что ему тяжело работать с Демченко. Хрущев уверял товарищей, что с Демченко у него «наилучшие отношения». Косиору он также объяснял: «„Мне уже тридцать пять лет… Поймите меня. Я прошу ЦК КП(б)У понять и поддержать меня и прошу, чтобы ЦК рекомендовал меня в Промышленную академию в Москве. Я хочу быть металлургом“. Косиор с пониманием отнесся к моей просьбе и согласился»100.

Из Сталино — в Харьков, из Харькова — в Киев, из Киева — в Москву; и все это — за полтора года! Однако мотивы и методы Хрущева по-прежнему не вполне ясны. Дыма без огня не бывает — а дыма (увольнение Моисеенко, напряженные отношения со Строгановым, предположение киевских коллег о ссорах с Демченко и Косиором, связь с Кагановичем) в этом периоде его биографии предостаточно. Однако коллеги Хрущева ошибались, если думали, что его желание учиться — лишь прикрытие для карьерных амбиций: к образованию Хрущев стремился искренне на протяжении всей жизни.

Семья Хрущева жила на седьмом этаже «партийного» многоквартирного дома на улице Ольгинской, на полпути от Крещатика к приднепровскому парку. Квартира Хрущевых по меркам того времени была роскошной. В ней было пять комнат, не считая маленькой кухни и ванной. Одна из комнат служила супружеской спальней и кабинетом Хрущева; комнатой, спроектированной как кабинет, он никогда не пользовался. В третьей — спальне для Юли и Лени — семья обедала; хотя еще две комнаты оставались пустыми, Хрущев не задумывался о том, чтобы выделить детям отдельные комнаты (тем более — по комнате для каждого). Вместо этого в оставшихся двух комнатах поселилась подруга Нины Петровны Вера Гостинская со своей пятилетней дочерью101.

Нина Петровна познакомилась с Гостинской в 1926 году, когда обе женщины получали педагогическое образование (Нина Петровна — по специальности «политэкономия», Гостинская — «история») в Педагогическом институте имени Крупской в Москве. Они были землячками и скоро очень сблизились. После выпуска в 1928 году обеих распределили в Киев (Нину Петровну — читать лекции в Киевской партшколе, Гостинскую — готовить учителей для местных польских школ), куда к тому времени уже перебрался Хрущев. (В отсутствие Нины Петровны в 1926–1928 годах Хрущев снова отправил детей в Сталино, к дедушке и бабушке.) Когда Гостинская объявила, что не может жить в крошечной комнатке в общежитии и лучше вернется в Москву, Хрущевы предложили ей «лишние комнаты» у себя в квартире.

К этому времени Юле и Лене было, соответственно, тринадцать и одиннадцать лет. После стольких лет, проведенных в загрязненном донбасском воздухе, они часто болели да и вели себя не слишком хорошо. Леня, вспоминала Гостинская, был «ужасным хулиганом». Однажды он вытащил револьвер, который отец хранил в шкафу, собрал соседских ребятишек и повел их «на завоевание новых земель» — а Нине Петровне пришлось всю ночь успокаивать их перепуганных родителей.

Нина Петровна все больше времени проводила дома, особенно после рождения Рады (4 апреля 1929 года. Первая ее дочь, Надя, родившаяся в 1927-м, умерла трехмесячной102). Хрущев редко бывал дома и даже в выходные не отрывался от работы — не считая двух или трех месяцев, когда он заболел, да так серьезно, что пришлось выписывать врача из Германии. («До этого, — вспоминала Гостинская, — он был красивым, но после этого гриппа с осложнениями очень изменился и подурнел».) После каждого Пленума ЦК Хрущев объезжал множество заводов, фабрик и других предприятий, везде разъясняя и продвигая в массы линию партии. Перед этим он обязательно приглашал Гостинскую, убежденную коммунистку, в пятнадцать лет — в 1920 году — вступившую в компартию Польши, вместе с ним почитать протоколы пленума и подумать, как лучше преподнести его решения рабочим. «Он любил все делать коллективно», — рассказывала она.

Не следует думать, будто Хрущев был неспособен понять и растолковать решения пленума в одиночку. Напротив, хотя марксизм-ленинизм он изучал не по учебникам, Гостинская отзывалась о нем как о не только очень умном («гораздо умнее» своей жены), но и «высококультурном» человеке. Ни она, ни Нина Петровна «никогда не ощущали своего превосходства, хотя у нас и было высшее образование. Может быть, он меньше нашего понимал в научных вопросах — однако в том, что касалось политики, самообразованием достиг больших высот. Он был необыкновенно интересным человеком».

В свободное от работы время Хрущев любил ходить в театр, где сидел в «начальственной» ложе. Нравилось ему и выходить «в свет» вместе с Демченко, его женой (которую Гостинская описывает как очень интеллигентную женщину) и Ионой Якиром, командующим Украинским военным округом. Демченко жили на том же этаже, что и Хрущевы, Якир занимал квартиру в том же доме; оба часто заходили к Хрущеву поболтать или поиграть в шахматы. Должно быть, Хрущев не раз вспоминал эти посиделки менее десяти лет спустя, когда оба, и Демченко, и Якир, были расстреляны как «враги народа».

Вспоминала Гостинская и о том, как Хрущев в первый раз заговорил о переезде в Москву. «Если не уехать, — говорил он, — сделают меня первым секретарем в какой-нибудь Шепетовке, где придется возиться с мужиками. А мне это ни к чему: я ведь в крестьянском хозяйстве ничего не понимаю».

«Он мечтал быть директором завода, — добавляет Гостинская. — И он сказал: „Поеду в Москву, постараюсь поступить в Промакадемию и, если удастся, выбьюсь в директора. Директор из меня выйдет, а вот партсекретарь в деревне — ни за что!“»103

Глава V ЛЮБИМЧИК СТАЛИНА: 1929–1937