Жозе Эса де Кейрош - Новеллы

• Название: Новеллы
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: "Художественная лит-ра",
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1976

Имя всемирно известного португальского классика XIX века, писателя-реалиста Жозе Мария Эсы де Кейроша хорошо знакомо советскому читателю по его романам «Реликвия», «Знатный род Рамирес», «Преступление падре Амаро» и др.

В книгу «Новеллы» вошли лучшие рассказы Эсы, изображающего мир со свойственной ему иронией и мудрой сердечностью. Среди них «Странности юной блондинки», «Жозе Матиас», «Цивилизация», «Поэт-лирик» и др.

Большая часть новелл публикуется на русском языке впервые.

---

Меж тем река все больше мелеет, течение ее замедляется, и вода становится все более мутной. На ней уже не зеленеют острова, и ее заводи не поят сочных лугов. В бескрайней дали, одетые низким туманом, скрываются безбрежные пустынные земли, и оттуда временами долетает влажный ветер. Наш достопочтенный праотец вонзает свои ноги в рыхлую почву речных наносов и заросших топей, где, к его вящему ужасу, шлепают, яростно квакая, огромные лягушки. Вскоре река вливается в обширное болото, темное и безжизненное, — воды, оставшиеся от тех, над коими носился дух божий. И тогда человеческая печаль сжимает сердце нашего праотца. Среди огромных пузырей, вздувающихся на гладкой поверхности мертвых вод, то и дело возникают страшные смерчи: они выбрасывают из глубин зеленые водоросли, которые громко пыхтят и затем вновь погружаются в глубины, словно их тащит назад липкая донная грязь. А когда из высоких черных зарослей тростника поднимается, пачкая румянец вечера, пронзительная туча кровожадных оводов, Адам бежит, оглушенный, увязая в илистой грязи, раздирая себе кожу о побелевший, искривленный ветром чертополох, скользя по прибрежным камням и гальке, и наконец, почувствовав под ногами мягкий песок, останавливается. Он переводит дух, и его большие уши шевелятся, прислушиваясь к безбрежному гулу, который там, за песчаными холмами, катится, обрушивается и откатывается вновь… То было море. Наш праотец перелез через песчаный холм — и перед ним открылось море!

Сверхъестественный ужас объял его. Одним прыжком, судорожно колотя себя в грудь кулаками, он отскочил назад к трем высохшим и голым соснам, ища у них привычного убежища. Почему они нападали на него, угрожающе вздуваясь, эти зеленые валы со своей пенной гривой, и, набрасываясь, дробились, бурлили, жадно лизали прибрежный песок? Меж тем вся остальная необъятная вода пребывала в неподвижности, словно мертвая, и по ней растекалось толчками кровавое пятно. Кровь эта лилась из раненого солнца, круглого и красного, истекавшего кровью высоко в небе, коему тоже были нанесены глубокие и уже залитые кровью раны. Сквозь молочную мглу, висевшую над солеными болотистыми топями, куда морские валы докатывались плоскими длинными языками, виднелась гора: она курилась и выбрасывала пламя. И повсюду, куда достигал взор Адама, зеленые гребни зеленых валов наступали, грохоча, и устилали прибрежный песок водорослями, ракушками и мертвенно-бледными медузами.

И все это обитало в море! Затаившись подле сосны, наш достопочтенный праотец бросал во все стороны испуганные и тревожные взгляды: то на покрытые водорослями утесы, где неповоротливые тюлени лениво переваливались с боку на бок; то на громадные водяные валы, взлетавшие почти до красных облаков и затем падавшие сверкающим дождем; то на целую армаду раковин, огромных белоснежных перламутровых раковин, шедших в бейдевинд и огибавших изящным маневром гряду утесов… Адам в изумлении взирал на них, не ведая, что это Аммониты, и не догадываясь, что ни одному человеку после него не доведется увидеть великолепную розовую армаду, идущую под парусами по морям едва сотворенного мира! Он еще созерцал ее, и, быть может, в нем просыпалось первоначальное ощущение красоты окружавшей его природы, как вдруг белопенный кильватер содрогнулся и весь чудесный флот опрокинулся! Тем же неспешным толчком подбросило спавших на утесах тюленей, и они, перевернувшись, полетели кувырком в бездонную глубину. И какой-то неведомый ужас пронесся: он шел из морских глубин и был столь всеобъемлющ, что стая альбатросов, безмятежно сидевших на высокой скале, насмерть перепуганная, с оглушительными криками взмыла в воздух.

Наш достопочтенный праотец вцепился что есть силы в сосну и, дрожа, озирал необъятную морскую ширь. Там, вдали, под бледным отсветом скрывшегося солнца, медленно всплыла похожая на вытянутый холм исполинская спина, усаженная черными, острыми горбами, напоминавшими обломки скал. И эта спина приближалась! Впереди нее вздымался водяной вихрь, разлетавшийся мириадами брызг, и сквозь водяную завесу мало-помалу обрисовалась издававшая глухой рев бесформенная морда с огромной полуоткрытой пастью, в которой, сверкая чешуей, исчезали заглатываемые единым духом косяки рыб…

Чудовище, ужасное морское чудовище! И можно с легкостью предположить, что наш праотец, начисто забыв о своем человеческом (столь недавно обретенном) достоинстве, в отчаянии в один миг вскарабкался на самую вершину сосны. Но и там, в привычном ему убежище, его мощные челюсти судорожно стучали от страха перед возникшим из глубин чудовищем. Сотрясая все вокруг, расплющивая раковины, гальку и ветвистые кораллы, чудовище выбралось на берег и, глубоко вдавливаясь в песок, выпрямило свои передние лапы, толщиной превосходившие тиковые стволы; когти их были увиты морскими водорослями. Из похожей на пещеру пасти, усеянной страшными зубами, зелеными от застрявших в них тины и мхов, вырвался тяжкий вздох то ли усталости, то ли гнева, от которого, крутясь, разлетелись во все стороны сухие водоросли и раковины помельче. Голову чудовища, покрытую броней твердокаменной чешуи, украшали два черных, коротких и тупых рога. Его бесцветные стекловидные глаза походили на бледные луны. Неимоверной длины хвост с зубчатым гребнем волочился еще далеко в море, и каждое его неторопливое движение поднимало настоящую бурю.

По всем этим малопривлекательным чертам вы, верно, уже узнали Ихтиозавра, самое страшное китообразное, созданное Иеговой. Да, это был он, и, может статься, самый последний, продержавшийся в пучине океана до того достопамятного дня, двадцать восьмого октября, чтобы дать нашему праотцу хоть какое-то представление о происхождении жизни на земле. И вот он высится перед Адамом, связывая древнейшие времена с новыми, и громоподобно ревет, вздыбив свой страшный гребень. А наш достопочтенный праотец, обвившись вокруг высокого ствола, визжит от невыносимого страха… И вдруг со стороны окутанных туманом болот зловещий, яростный свист, подобный свисту ураганного ветра в горном ущелье, прорезает небеса. Что это? Еще одно чудовище? Да, Плезиозавр. И тоже, по всей вероятности, последний, вышедший из болотных глубин. И для вящего изумления первого на земле человека (и удовольствия палеонтологов), между чудовищами разгорается битва: в доисторическую эпоху такое побоище было все равно что стихийное бедствие. Вообразите себе диковинную голову Плезиозавра, кончавшуюся птичьим клювом, но клювом величиной в две морские сажени и более острым, чем самое острое копье; голова эта сидит на чрезвычайно длинной и тонкой шее, на которой она извивается, изгибается, свистит и нападает с устрашающей грацией. Два словно бы окостеневших плавника передвигают это бесформенное тело, мягкое, скользкое, все в морщинах и бледно-зеленых наростах. И столь огромно оно и так плотно прижато к земле, что вместе с вытянутой шеей на фоне песчаного холма, где растут сосны, укрывшие Адама, тело Плезиозавра тоже кажется черным песчаным холмом, на котором возвышается одна-единственная сосна. Плезиозавр приближается, разъяренный. И вдруг раздается какой-то ужасающий хаос звуков: рев, свист, гром ударов, песчаная буря и яростные всплески взбаламученных вод. Наш достопочтенный праотец перепрыгивает с одной сосны на другую и трясется от страха так, что вместе с ним дрожит и могучий ствол. А когда рев усиливается и он все же дерзает взглянуть на побоище, он видит в пенной белизне, уже облитой струями крови, двух свившихся в исполинский клубок чудовищ: и клюв Плезио целиком погружен в мягкое брюхо Ихтио, чей вздыбленный хвост судорожно извивается под бледным испуганным небом. Наш достопочтенный праотец вновь обреченно и поспешно укрывается за стволом сосны! Смертельная схватка двух чудовищ на песке подходит к концу. Содрогаются прибрежные холмы, и на их толчки отзываются подземные глубины. И вдруг воцаряется покой, лишь Океан рокочет умиротворенно и с облегчением. Адам снова выглядывает из-за веток: раненый Плезио уже укрылся в теплой грязи своих болот, а мертвый Ихтио покоится на прибрежном песке, словно холм, одетый вечерней мглой.

Тут наш достопочтенный праотец осторожно спускается с дерева и приближается к чудовищу. Весь песок вокруг него изрыт невообразимо, и повсюду — в длинных бороздах и глубоких ямах — дымится еще не впитавшаяся кровь. Ихтио столь огромен, что Адам, даже задрав любопытствующую морду, не может разглядеть гребень чудовища, вздымающийся вдоль его покатой спины, из которого острый клюв Плезио вырвал немало массивных, превосходящих своей тяжестью каменные плиты, чешуи. Но дрожащие руки Адама натыкаются на вспоротое брюхо, откуда струится кровь, течет жир, вываливаются гигантские внутренности и свисают куски окровавленного мяса. Плоские ноздри нашего достопочтенного праотца, озадаченно расширясь, жадно нюхают воздух.