Жозе Эса де Кейрош - Новеллы

• Название: Новеллы
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: "Художественная лит-ра",
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1976

Имя всемирно известного португальского классика XIX века, писателя-реалиста Жозе Мария Эсы де Кейроша хорошо знакомо советскому читателю по его романам «Реликвия», «Знатный род Рамирес», «Преступление падре Амаро» и др.

В книгу «Новеллы» вошли лучшие рассказы Эсы, изображающего мир со свойственной ему иронией и мудрой сердечностью. Среди них «Странности юной блондинки», «Жозе Матиас», «Цивилизация», «Поэт-лирик» и др.

Большая часть новелл публикуется на русском языке впервые.

---

«Это я, — говорит голос, — я, твой старый добрый товарищ, огонь. Это я, твое древнее таинственное божество. Я, горячо любящий тебя и давший тебе то, что есть в тебе великого и праведного, — семью и работу. Моя история печальна, сияюща и грозна, нечестива и трепетна. Я был твоим спутником в ночи странствий по Индии, твоим исповедником и утешителем; я был Молохом религий древней Африки, трагическим и окровавленным — а ныне я раб, которому ты велишь приводить в движение машины.

Всегда сокрытый и безмолвный, найдя скромный приют в каком-нибудь углу твоего дома, я возникаю, радостный и лучистый, когда ты зовешь меня, и остаюсь с тобою в черные часы боли и страданья, молча стелясь у ног твоих, как верный пес. В Индии — помнишь? — я в первозданной ночи был твоим добрым Агни, что освещал тебя, что отгонял шакалов и тигров и охранял, как сокровища храма, простодушную религию твоей любви. Я прятался в камнях и сухих ветках: так, куда б ни направил ты шаг свой, один или в толпе, ты всегда находил меня рядом, как доброго и кроткого соседа. И это возле меня создал ты человечью троицу семьи.

И это возле меня отдыхал ты от варварских своих трудов в начале всех начал, когда бескрайная природа побеждала тебя. И я был единственным другом твоим, лучезарным твоим союзником. И мне поверил ты исповедь первых твоих поцелуев. И я знал всю боль твою и весь твой страх.

Все вкруг тебя проникнуто было враждою: дремучий темный лес, что позже стал для тебя колыбелью, дровами, жилищем и кораблем, твоею силой и защитой, был тогда отверстой могилой. Когда ты удалялся от меня, от твоей хижины, смиренно смотрящей на солнце, ты становился одинок средь непреклонных недругов — и море грозно ворчало на тебя, и колючие растения кусали, и дождь леденил, и снег одевал в саван. Всё под тяжелым мечом солнца было для тебя враждебною силою или сверкающим воплощением зла. И лишь когда возвращался, обретал ты снова свой добрый огонь, который сушил тебя, светил тебе, давал тебе хлеб, силу и веру. Я и женщина, моя небесная, моя молчаливая спутница, оставались дома, ожидая усталого твоего прихода. Она пряла, мыла пол в хижине, носила воду и качала сына на белой груди, как на воздушной постели; я был тих и усерден, прогоняя ночную темь, побеждая коварную сырость, и ткал полог из жизни и света, чтоб оберечь твой сон, и дарил хижине мирный покой, а твоей усталости — рай тишины, тепла и отдохновенья.

Вкруг меня родилась семья твоя, человек. Я был твой помощник и искупитель. Я был добрый бог, что всегда рядом, что оплодотворяет души, наливает силой руки, утешает в часы печали.

Я все еще испытываю к тебе ту любовь, льстивую и раболепную, чье величье — в самоотречении; любовь, что достигает экстаза, унижаясь. Когда ты удаляешься, когда покидаешь меня, я тоскую и замираю, и великая пламенная моя душа, что так жарко любит тебя, угасает, и лишь уголья еще чернеют, точь-в-точь как черный пепел забвенья.

Но когда ты возвращаешься ко мне, когда протягиваешь руку навстречу, словно для привета, когда пытаешься расшевелить меня, — я просыпаюсь, воскресаю, пою гимны света, изгибаюсь, как женщина, что отдается, и мои порывы пылки, а искры мои подобны поцелуям; и если у девушки, к которой вернулся неверный возлюбленный, вся ее печаль обращается в радостный смех, у меня, несчастливца, лишенного звонкой зари смеха, рождающейся на губах, вся моя боль и все мое унынье отлетают черным дымом!

Из-за тебя вершил я зло. Это я убил Джордано Бруно, Яна Гуса, стольких святых, и стольких мучеников, и стольких одержимых! Это я сжег, в таинственных городах Африки, младенцев и девственниц на алтаре Молоха.

Из-за тебя я, что есмь мир, был разрушение. Я устал. Веками бывал я тебе сожитель, друг и раб, твой верный пес, и страж и наперсник, твое тепло и хлеб, вся жизнь твоя! Не принуждай меня быть твоим палачом! Я мог следовать за тобою незаметно — очаг, если твоя любовь раздувала меня, пожар, если то был твой гнев, — в те времена, когда сам ты был безотчетной и неодолимой силой. Но ныне ты — сознанье. И я вступлю в союз с тобою лишь затем, чтоб быть верою, утешеньем и миром. Будучи миром и верою — так облегчу я рабскую твою долю.

Во времена соборов, когда у тебя ничего не было, ни любви, ни свободного хлеба, ни голоса, ни сна, ни надежды, я дал тебе то, что более всего любезно рабу, — право властвовать. Вкруг меня семья твоя упадала на колени при звуке твоего голоса, молилась под твоим взглядом, подымала просвиру любви к твоему сердцу. Ты был раб и обладал таким высокомерьем: это я даровал тебе его. Как? Чрез веру, чрез мир, чрез утешение, чрез узы неразрывные. Для тебя я ратовал за человеческую сущность. Я защищал на суде всего сущего дело твоей жизни.

Исходящий от меня упорный свет любви постепенно рассеял мистицизм. Я есмь добро. Семья, работа, воспитание чувств — эта таинственная троица жизни, — всё во мне. Все счастье человеческое поет, любит, молится в кругу моего света. Всё вне его — тень, тень на стене и тень на душе. Ты ищешь идеала в религии, в захвате, в искусстве — напрасно! Ты трудишься, болеешь, умираешь, превращаешься в прах — бесполезно! Единственные истинные и значимые мгновенья твоей жизни были те, когда ты пребывал возле меня, глядя чистым взором на жену, уча читать ребенка. Тогда ты достигал идеала, приобщался богу-символу, что религии чертят, а критическая мысль стирает.

Помнишь Индию?

Там была у тебя хижина, была твоя жена, белая и нежная, как пух ягненка, твой сын, таинственное воплощение любви душ, и мое теплое присутствие. Ты работал, согревался, любил, забывался сном. И душа в тебе полнилась предчувствием.

А потом жил ты легендарною жизнью сражений и завоеваний, свершений и религий, идеалов и открытий.

И что прибавилось от этого? Ничего: только тоска, упадок, боль и зло.

Ты был здоров и крепок — теперь ты хил и слаб. Ты был силен — теперь ты чахл. Ты был покоен — теперь ты истерзан. Твой добрый смех стал грустной ухмылкой, твой долгий пытливый взор стал беглым взглядом недовера.

Природа была врагом твоим. Победил ты ее? Нет. Ты впитал ее. И все, что было у нее устрашающего и гнетущего, есть ныне у тебя: отчаянная независимость моря, страдальческая тайна леса, горестный плач воды, неупокой ветра, дикость хищников, суеверная темнота планет, — все ныне заключено в тебе, в твоем глухом раздражении, в твоем неудержном протесте. Все здесь. Всякий раз, когда ты удалялся от меня, от моего отдохновенного тепла, ты возвращался с новою раной.

Ты отправился создавать мистицизм — ты вернулся с неизбывною тоской. Ты пытался основать Права Человека — ты обрел божественную боль по имени Свобода, что всегда бежит от тебя и лишь изредка оборачивается внезапно, чтоб окропить тебя кровью! Ты намеревался создать культ тела и человеческого превосходства — ты обрел стихию, разъедающую силы, и животный эгоизм. Ты не отступил от меня ни на шаг, чтоб это было к добру. Все твое творение вне меня огромно, насыщенно, противоречиво и бесполезно. У тебя отяжелели крылья, и тебе трудно продолжать полет.

Меня ты покинул.

Но я не угас. Во время переворотов и схваток я влекся, растерянный, жалкий, задавленный бесчестьем, и, чтоб существовать, продавался палачу!

Но я все храню мое девственное, приветное пламя, ожидая дня, когда ты, печальный, захочешь вернуться, чтоб обсушиться у моего тепла от крови твоих братьев.

Приди ж ко мне. Я целен. Я отвечаю всем твоим инстинктам, светлым и святым, или грубым и низким. Я даю тебе хлеб, тепло, опору, даю виденья, что суть поэтический взлет души, даю томную дремоту, источающую любовь, даю тебе ясность духа, располагающую к созерцанию, и силу, побуждающую к труду. Я — умный и добрый врачеватель природной твоей болезни. Я свечу тебе в горестных твоих бдениях. Когда ты скован страданьем, я, маленький и робкий, дрожу у ног твоих. Когда ты умираешь и душа твоя готовится отлететь, я освещаю ей путь к богу. Я окружаю светом Христа на алтаре, чтоб ты лучше видел его. Когда ты уходишь в море, я рождаюсь издалёка голосом света, зовущим тебя пристать к берегу.

А чем платишь ты за всю любовь мою, что отдана тебе, что творит и очищает? Ты топчешь меня. Делаешь рабом машин. Меня, что успокаивал душу, заставляешь вращать сталь. Покой — это любовь, вращение — это сила: два начала твоей жизни — чистота и разложение! Я, что жил, освещал, созидал на свободе, теперь закован в тяжкие цепи индустрии. Ты сделал меня мотором нищеты. Надрывающиеся на фабриках хилые подростки, золотушные дети, изнуренные, стонущие женщины — вот мои жертвы. Я — твой пособник в пытках, каким ты их подвергаешь. Ты, человек, берешь огонь, священное чудо, в помощники палача при казнях! И в уплату даешь мне позор. Ты делаешь из меня разрушительные взрывы, принуждаешь опустошать все вокруг в твоих беспощадных войнах.

Я есмь чистота, труд, семья, первозданная страсть — Ты преображаешь меня в злобу, вдовство, плач и боль! Я окружен свитой карет скорой помощи и носилок — я, что был подножием колыбелей! Нет! Будь проклято дерево, что согласилось стать палицей, и огонь, что согласился стать взрывом!