Жан-Жак Руссо - Юлия, или Новая Элоиза

• Название: Юлия, или Новая Элоиза
• Автор: Жан-Жак Руссо
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1968

Книга Руссо — манифест свободы чувства; подлинный манифест, в котором записаны золотые слова: «Пусть же люди занимают положение по достоинству, а союз сердец пусть будет по выбору, — вот каков он, истинный общественный порядок. Те же, кто устанавливает его по происхождению или по богатству, подлинные нарушители порядка, их-то и нужно осуждать или же наказывать».

Перевод с французского Н. Немчиновой и А. Худадовой под редакцией В. Дынник и Л. Пинского.

Перевод стихов В. Дынник.

Вступительная статья И. Верцмана.

Примечания Е. Лысенко.

Иллюстрации Юбера Гравело.

---

N. — Их уже нет? Значит, были?

R. — Нет, это условное умозаключение. Если они были, значит, их уже нет.

N. — Между нами будь сказано, эти тонкие уловки гораздо больше определяют, чей запутывают. Сознайтесь.

R. — Пусть они будут какими угодно, лишь бы не были коварными и лживыми.

N. — Право, как ни старайтесь, а вас и против вашей воли разгадают. Разве вы не видите, что уж один ваш эпиграф все раскрывает?

R. — Я полагаю, что касательно вопроса, занимающего вас, он ничего не раскрывает: кто же может знать, нашел ли я этот эпиграф в рукописи или сам его поставил? Кто может сказать, не мучает ли и меня такое же сомнение, какое беспокоит вас? Не притворяюсь ли я, не напустил ли нарочно таинственности — именно для того, чтобы скрыть от вас свое неведение в том, что вам так хочется узнать?

N. — Но хоть места-то эти вы знаете? Были вы когда-нибудь в Веве, в кантоне Во?

R. — Был несколько раз. И заявляю вам, что не слыхал там ни о бароне д'Этанже, ни о его дочери. Имени господина де Вольмара там тоже никто не знает. Я был в Кларане и не видел там никакого дома, похожего на тот, который изображается в письмах. Я был в Кларане проездом, возвращаясь из Италии, в тот самый год, когда произошло роковое событие, и, насколько мне известно, никто не оплакивал там Юлию де Вольмар или какую-либо другую женщину, похожую на нее. И, наконец, припоминая природу края, я заметил в письмах или нарочитые изменения в описаниях местности, или ошибки, — то ли автор не знал ее как следует, то ли хотел обмануть читателя. Вот и все, что я вам скажу по этому поводу, и будьте уверены, что и другие не вырвут у меня того, что я отказываюсь вам сказать.

N. — Всех будет разбирать такое же любопытство, как и пеня. Если вы напечатаете это произведение, скажите публике хоть то, что сказали мне. А еще лучше запишите наш с вами разговор и поместите вместо вся кого предисловия, — в нем читатели найдут все необходимые разъяснения.

R. — Вы правы, получится куда лучше, чем если б я сам придумал. Однако ж такого рода защита никогда успеха не имеет.

N. — Не имеет, когда видно, что автор в них щадит себя; но я постарался, чтобы этого недостатка тут не оказалось. Только я посоветую вам переменить роли: будто бы я уговариваю вас опубликовать сборник, а вы на это не соглашаетесь. Вы выставляете возражения, а я отвечаю на них, Это покажется скромнее и произведет более приятное впечатление.

R. — А скажите, подобные приемы тоже в моем характере, за который вы меня только что хвалили?

N. — Нет. Я хотел поставить вам ловушку. Пусть все остается, как оно есть.

СЮЖЕТЫ ГРАВЮР

В отношении большинства гравюр подробные указания даны не столько для того, чтобы они были воплощены в рисунке, сколько для того, чтобы сюжет стал художнику понятнее: ведь создать удачную иллюстрацию он может лишь в том случае, когда хорошо представляет себе изображаемое — и не только таким, каким оно ляжет на бумагу, но каким было в натуре. Карандаш не делает различия между блондинкой и брюнеткой, но воображение, которое руководит рисовальщиком, должно их различать. Резец плохо передает световые блики и тени, если гравер не видит в воображении цвета натуры. Точно так же, если желают изобразить фигуры в движении, надо ясно представлять себе, что предшествовало сему движению и что за ним следовало, представить движение во времени, иначе не уловишь, какое мгновение следует запечатлеть. Искусство художника в том и заключается, чтобы зритель увидел многое, чего нет на гравюре, а это зависит от умелого подбора переданных художником обстоятельств, которые зрителя наводят на мысль о других, не изображенных обстоятельствах.

Итак, думается нам, автору нечего бояться, что он, будучи полным невеждой в живописи, входит в излишние подробности, излагая сюжеты гравюр. Впрочем, вполне понятно, что все это написано не для публики; издавая гравюры отдельно, сочли необходимым добавить к ним и эти объяснения.

В гравюрах повторяются четверо-пятеро персонажей — других фигур там почти нет. Важно, чтобы они явно отличались друг от друга и наружностью и характером одежды, чтобы легко было каждого узнать.

1. Юлия — главный образ. Белокурые волосы, кроткие, нежные черты; сама скромность, само очарование. Природная прелесть, ни малейшего жеманства; в одежде — изящная простота, даже некоторая небрежность, которая, однако, ей идет больше, чем самый пышный наряд; мало украшений, всегда много вкуса; грудь прикрыта, но как то подобает скромной девице, а не как у ханжи.

2. Клара, или кузина. Задорная брюнетка; вид более лукавый, более энергичный, более веселый, чем у Юлии; одевается более нарядно и почти кокетливо, и все же в облике ее должны чувствоваться скромность и благонравие. Ни та, ни другая никогда не носят фижм.

3. Сен-Пре, или друг. Молодой человек обыкновенной наружности, — ничего изысканного; лицо, однако, интересное и говорит о чувствительности. Одет очень просто; довольно застенчив и в обычном состоянии смущается, не знает, как себя держать, но в минуты страстного волнения весь кипит.

4. Барон д'Этанж, или отец. Появляется только один раз, — ниже будет сказано, каким он должен быть.

5. Милорд Эдуард, или англичанин. Облик величественный, что исходит больше от душевного склада, нежели от сознания своего высокого ранга; черты отмечены печатью мужества и добродетели, но вместе с тем некоторой резкостью и суровостью. Вид строгий и стоический, под которым Эдуард с трудом сдерживает чувствительность. Одет по английской моде; платье на нем подобающее знатному человеку, но не роскошное. Недурно было бы добавить ко всем этим штрихам еще и довольно воинственную осанку.

6. Господин де Вольмар, муж Юлии. Вид холодный и сдержанный. Ничего фальшивого или натянутого. Делает мало жестов, очень умен; взгляд довольно проницательный; изучает людей без всякой нарочитости..

Таковы должны быть характеристические черты действующих лиц. Перехожу к содержанию гравюр.

Первая гравюра Часть I, письмо XIV

Сцена происходит в роще. Подарив своему другу поцелуй cosi saporito[374], Юлия едва не лишилась чувств. Видно, что она в истоме клонится, падает в объятия своей кузины, а та спешит ее поддержать, что, однако, не мешает ей с улыбкой смотреть уголком глаза на своею друга. Сен-Пре протягивает к Юлии обе руки — одной он только что обнимал ее, другой хочет поддержать; шляпа его упала на землю. Вся его поза и выражение лица должны быть проникнуты чувством восхищения, живейшего восторга и вместе с тем — тревоги. Юлия млеет от блаженства, но она не в обмороке. Картина должна дышать страстным упоением и в то же время скромностью, от которой она становится еще более трогательной.

Подпись под первой гравюрой:

Первый поцелуй любви.

Вторая гравюра Часть I, письмо LX

Сцена происходит в весьма просто убранной комнате. На гравюре — пять действующих лиц. Милорд Эдуард без шпаги, с тростью в руке, становится на колени перед другом, — тот сидит у стола, на котором лежат его шпага и шляпа, а ближе к нему — книга. В смиренной позе англичанина не должно быть ни самоуничижения, ни робости, — напротив, на лице его можно прочесть гордость, чуждую надменности, и высокое мужество; он пришел не для того, чтобы своим смирением пристыдить Сен-Пре, и не потому, что боится его, — к благородному поступку его побуждают уважение к самому себе и чувство справедливости. Видя англичанина у ног своих, друг поражен, взволнован и в великой тревоге в смущении пытается его поднять. Трое свидетелей (все трое при шпагах) выражают, каждый по-своему, удивление и восхищение. Суть избранного сюжета в том, что человек, стоящий на коленях, внушает всем остальным глубокое уважение, — кажется, что они сами готовы стать перед ним на колени. Подпись под второй гравюрой:

Героизм добродетели.

Третья гравюра Часть II, письмо X

Сцена происходит в номере гостиницы, в отворенную дверь видна другая комната. У камина, за столом, на котором горят две свечи, сидит милорд Эдуард в халате, перед ним лежат несколько распечатанных писем и один еще не распечатанный пакет. Уронив от удивления руку, в которой зажато письмо, Эдуард смотрит на вошедшего в комнату молодого человека в верхней одежде, в шляпе, надвинутой на глаза; в одной руке у гостя шпага, другою он с запальчивым и угрожающим видом указывает на шпагу англичанина, положенную им на кресло подле себя. Англичанин левой рукой делает резкий жест, выражающий холодное презрение. В то же время он смотрит на горячего юношу с явным состраданием, взгляд его способен образумить безумца, и поза последнего должна показывать, что он уже начинает приходить в себя.