Алексей Хомяков - Полное собрание сочинений Алексея Степановича Хомякова. Том 2

• Название: Полное собрание сочинений Алексея Степановича Хомякова. Том 2
• Автор: Алексей Хомяков
• Издательство: Университетская типография
• Жанр: Философия
• Год: 1886

Разбивка страниц настоящей электронной книги сделана по:

От С.-Петербургского Комитета Духовной Цензуры печатать дозволяется. С.-Петербург. Февраля 11 дня, 1885 года.

   Цензор Архимандрит Тихон.

Первое издание богословских статей А. С. Хомякова, составляющих второй том издаваемого нами «Полного Собрания его сочинений», появилось в 1868 году в Берлине. Определением Святейшего Синода от 22 Февраля 1879 года том этот разрешен к обращению в России. Печатая его ныне третьим изданием, мы должны напомнить читателям, что «неопределенность и неточность встречающихся в нем некоторых выражений произошли от неполучения авторами специально-богословского образования».

   Петр Бартенев.

---

Однако, я позволю себе заметить, что в одном месте он был несправедлив ко мне, или, лучше сказать, к Церкви, начала которой я защищаю. «Вынужденное единство в ущерб истине, вынужденное повиновение авторитету без свободы веры и совести, вот чего вы всегда требуете, вы Латиняне, вы Православные» — говорить автор. Может быть, эта погрешность происходить от моей вины, от недостатка ясности в моем изложении; но несомненно, что Церковь не заслуживаете этой укоризны. Мне кажется, я даже предупредил се следующими словами: «Единство Церкви свободно. Оно есть сама свобода в стройном выражении ее внутреннего согласия». — «Нет! Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос; ибо всякий авторитет нечто для нас внешнее; не авторитет, говорю я, а истина и в то же время жизнь христианина, внутренняя жизнь его и т. д.». *) Наконец, большая часть моей второй брошюры посвящена раскрытию той мысли, что само Христианство есть не иное что, как свобода во Христе, и

*) См. выше стр. 54.

198

что, между прочим, история соборов была ничем иным «как величавым засвидетельствованием, данным Божественной истине от человеческой, благодатью просвещенной, свободы». Думаю даже, что, сделав из моего воззрения очень не трудный вывод, можно было понять, что я признаю Церковь более свободною, чем Протестанты; ибо Протестантство признает в Св. Писании авторитет непогрешимый и в то же время внешний человеку, тогда как Церковь в Писании признает свое собственное свидетельство и смотрит на него, как на внутренний факт своей собственной жизни. Итак крайне несправедливо думать, что Церковь требует принужденного единства, или принужденного послушания; напротив, она гнушается того и другого ибо в делах веры принужденное единство есть ложь, а принужденное послушание есть смерть.

«Однако, ведь вы же требуете согласия?» Конечно требуем; ибо согласие есть условие жизни, и без него органическая жизнь невозможна. — «Стало быть, вы навязываете согласие?» Миллионы людей смотрят на солнце и соглашаются в том, что оно блестит. Слепой может в этом сомневаться; но следует ли из этого, что согласие зрячих им навязано? Взаимная любовь, дар благодати, есть то око, которым каждый христианин зрит Божественные предметы, и это око никогда не смыкалось с самого того дня, когда огненные языки низошли на главы апостолов; оно и не сомкнётся никогда дотоле, пока Верховный Судия сойдет и потребует отчета у человечества в истине, которую Он дал ему, запечатлев ее Своею кровию. Доля духовного ясновидения, даруемого в меру каждому христианину, находит свою полноту в органическом единении всех, и ни в чем ином, как я сказал в моей второй брошюре.

Следующее место в книжке докт. Капфа, кажется мне, также произошло от недоразумения. Он обвиняет меня за мои слова, что «Протестантство, разбитое на бесчисленное множество разбегающихся в разные стороны верований, есть не более как нестройный субъективизм».

199

От этого, конечно, я не отрекаюсь, и авторитет знаменитого Неандера, на которого я сослался, достаточно оправдывает мое уверение. «Субъективизм стремится по крутому скату, на котором нельзя удержаться, в полное неверие». И этот вывод считаю я также неотразимым. «Протестантское поклонение Библии, в сущности, есть ничто иное как идолослужение (фетишизм); ибо оно обращено к мертвой букве, смысл которой совершенно безразличен для Протестантов». В этом, кажется, я был понята превратно и потому объясняюсь. Я не думаю ни утверждать, что Протестанты относятся равнодушно к истолкованию Св. Писания (это была-бы клевета недостойная честного человека), не думаю также отрицать достоинства их трудов по этой отрасли человеческого знания (это доказало бы с моей стороны или глубокое невежество или непростительную неблагодарность); но я говорю, что Библия представляет характер фетиша, поколику она служит связью для Протестантского мира: ибо в и истолковании ее, по самым важным предметам, он далеко не согласен сам с собою. Мир видимый, как и мир умопостигаемый, есть откровение Бога, его Творца; но это откровение понималось различно различными народами. Они находили в нем все возможные формы религий, начиная с истины Израиля и кончая безумием самого грубого многобожия. Предположите, что все эти народы соединились бы в одном учении, именно: что мир есть откровение верховной силы, внутреннее свойство которой остается для них неопределенным, и предположите также, что эти народы вообразили бы себе, что вера у них единая: вы сказали бы конечно, что весь смысл откровения ушел в его форму; что для каждого лица или народа, порознь взятого, мир может быть предметом изучения, но для всех народов и лиц, взятых вместе, сделался общим кумиром (фетишем). Это представляется мне истиною очевидною и неопровержимою. Также точно относится к Библии весь Протестантский мир, поколику он заявляет притязание на единство в вере. Итак, я имел полное право сказать, что Римский мир есть ничто иное, как

200

единица без живого содержания, с терафимом в виде папы; а мир протестантский ничто иное как единица без содержания реального, с фетишем в виде мертвой буквы. Таково неизбежное последствие системы, отринувшей живое начало неизменной веры, открытой взаимной любви. Романизмом совершено это преступление, Протестантством оно унаследовано. Что до меня, то, предприняв изъяснить моим западным братьям, в каком свете представляются нам их учения, я обязан был выставить во всей его яркости факт, служащий к уразумению внутренней жизни Церкви; в этом случае, моему почтенному противнику потому уже не приходится отвергать моего заключения, что самое сильное, задушевное его желание и главная цель всей его деятельности состоит, как кажется, именно в том, чтобы воображаемое единство Протестантства обратить в единство реальное и заменить связь мертвой буквы связью живого духа. Современная мудрость надеется привести к благополучному концу дело, которого по ее мнению, не умели совершить апостолы: желание благое, но нет-ли в нем доли кощунства, хотя и бессознательного?

Скажу вкратце. Протестантский мир, в своей совокупности, обнимающей бесчисленное множество сект (начиная от Англиканца и Лютеранина и доходя до Квакера и Унитария) не имеет в настоящую минуту другой связи, кроме известного рода почитания, воздаваемого мертвой букве Писания (как я сказал в моей второй брошюре). И этот мир давно-бы разбился на осколки, чуждые даже собирательного названия, если бы общий протест против Римского мира не заставлял его до некоторой степени держаться за призрак единства (как я сказал в первой брошюре).

Кстати заметить, что Протестанты ни как не хотят отдать себе совершенно ясного отчета в том, что именно они принимают, принимая Библию (я говорю теперь даже не о смысле Писания, а о Библии в ее вещественной форме). Они называют ее Священным Писанием, священным по преимуществу; но с какого права они

201

так ее называют? Почему оказывают они такую безусловную доверенность книге, которая есть не более как сборник отдельных писаний, приписываемых различным авторам, имена которых не представляют часто никакого за себя ручательства? Происходит-ли эта доверенность от исторической достоверности написанного? Но такого рода достоверность, если бы она и была вполне доказана критикой (чего далеко нет), могла бы иметь важность только для исторической части, т. е. для весьма малой части Писания, и не представляла бы никакого ручательства в пользу части догматической, т. е. части наиболее важной. Или, может быть, имена авторов внушают Протестантам полную доверенность? Но эти имена весьма часто неизвестны или сомнительны, и нет возможности представить хотя-бы тень основания, почему бы Св. Марк, или Св. Лука, или Св. Апполос (по мнению некоторых, автор послания к Евреям) должны были внушать более доверия, чем Папий, или Св. Климент, или Св. Поликарп; а между тем, сказания и послания последних не признаются за авторитет? Не происходит ли доверенность от чистоты учения, выраженного в книге? Но в таком случае есть нормальное учение, предшествующее Библии и служащее мерилом ее святости. А если так, то Протестантство само себя осуждаете. *) Канон, один канон, установляет Библию как Св. Писание, и пусть самая утонченная логика попытается отделить канон от Церкви. А канон идет не от времен апостольских, которым в крайности еще могло бы быть придано особенное преимущество; он идет даже не от времен ближайших к этому времени; он опирается единственно на доверии к Церкви, уже значительно удаленной по времени от своего начала, к Церкви, уже обуреваемой внешними невзгодами, раздираемой отпадени-

*) Это очень хорошо понято и выражено в брошюре, заглавия которой не припомню, одним ученым, если не ошибаюсь, Женевским профессором. Честная совестливость, которую я осмелюсь назвать христианской, не смотря на его анти христианство, воспрепятствовала ему принять кафедру богословия.