Мортеза Каземи - Страшный Тегеран

• Название: Страшный Тегеран
• Автор: Мортеза Каземи
• Издательство: ЯЗЫЧЫ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1980

Роман иранского прозаика М. Каземи охватывает события, происходившие в Тегеране в период прихода к власти Реза-шаха. В романе отражены жизнь городской бедноты, светский мир Тегерана. Автор клеймит нравы общества, унижающие человеческое достоинство, калечащие души людей, цинично попирающие права человека, обрекающие его на гибель.

Об авторе [БСЭ]. Каземи Мортеза Мошфег (1887-1978), иранский писатель. Один из зачинателей современной персидской прозы. Сотрудничал в журнале "Ираншахр", издававшемся в Берлине с 1924, позднее редактировал журнал "Иране джаван" ("Молодой Иран"), в котором публиковал свои переводы с французского. Его социальный роман "Страшный Тегеран" (1-я часть "Махуф", опубликован в Тегеране, 1921; 2-я часть под названием "Память об единственной ночи", опубликована в Берлине в 1924; рус. пер. 1934-36 и 1960) разоблачает отрицательные стороны жизни иранского общества 20-х гг., рисует бесправное положение женщины. Романы "Поблёкший цветок", "Драгоценная ревность" и др. менее значительны и не затрагивают острых социальных проблем [Комиссаров Д. С., Очерки современной персидской прозы, М., 1960; Кор-Оглы Х., Современная персидская литература, М., 1965.].

---

— Помилуй бог, баджи-джан, ты не думай, что я неверной стала, я чистая. Хоть сейчас перед тобой, вот, семь шагов к Мекке шагну и поклянусь, что я порядочная мусульманка. Я только рассказала, что своими глазами видела. Успокоившись, мать Джелалэт велела ей зачураться, сказав «эста-ферулла», то есть «не приведи бог».

— Сама себя обругай да язык прикуси и больше так не говори, а то обязательно в ад попадешь.

Произнеся «эста-ферулла», женщина обещала больше об этих вещах не заговаривать.

Мало-помалу, однако, сказанное в тот день этой женщиной изгладилось из памяти матери Джелалэт. Видя, что у жилицы всегда в руках четки, что она читает молитвы, что всякий раз, когда ее звали курить кальян, она отвечала: «Надо намаз читать», старушка решила, что эта женщина еще не поколеблена в вере и черт не унес еще у нее разума.

Прошло два месяца. В уплате за квартиру жильцы проявляли величайшую точность. Через два-три дня по истечении месяца они уже платили за следующий месяц. Мать Джелалэт удивлялась и даже спросила:

— Зачем это вы вперед деньги вносите?

Они ответили:

— А это у френги такой обычай. Сааб всем слугам жалованье вперед платит.

Мать Джелалэт, довольная, чуть было не сказала:

«Раз френги так хорошо деньги платят, так какие же они поганые?!»

Деньги производили поистине удивительное действие. Мать Джелалэт совсем переменилась. Больше она уже не сердилась, не раздражалась и иногда даже сама расспрашивала эту женщину, что та видит у френги.

И та всякий раз рассказывала ей подробно обо всем и доказывала невежественной старухе, что хотя они и мусульманки и должны оставаться мусульманками, но нужно заимствовать у европейцев их цивилизацию и хоть, по крайней мере, раз в несколько дней чистить зубы щеткой.

Так как Джелалэт была молода, она, естественно, была больше расположена к таким вещам. Она часто присутствовала при этих разговорах и хотели знать все о том, как живут френги. Особенно ее интересовало, как это так френги едят лягушек и раков и как раки им в горло проходят. Женщина эта, хотя она за последнее время больше сидела дома, отлично все знала, между прочим, рассказала им, что сааб недавне купил много забавных иранских фотографий и намеревается послать их печатать в европейские иллюстрированные журналы. Мать Джелалэт сказала:

— Не дай бог, если там есть фотография женщины, френги будут глядеть на них своими нечистыми глазами.

Все эти беседы так раздразнили любопытство Джелалэт и матери, что им наконец мучительно захотелось посмотреть, как же на самом деле живут френги. Жилица сказала:

— Ну, так что ж? Жена сааба очень добрая, а теперь к тому же выучилась персидскому языку и всегда ищет случая попрактиковаться. Если хотите, можно будет как-нибудь туда пойти. Только я должна вас предупредить, что это далеко, и конка туда не ходит.

Из-за дальности пути мать отказалась от мысли познакомиться с «ханум-сааб». Джелалэт же твердо решила во что бы то ни стало к ней пойти.

Джавад продолжал заходить к ним. Видя, что пишхедмет редко бывает дома, он совсем уверился, что никто не расставляет сетей его Джелалэт.

Джелалэт все время намеками напоминала матери, что через два месяца нужно будет отказать жильцам и позаботиться о свадьбе. Мать же для виду обещала ей, а сама думала:

«Если даже и отложить свадьбу дочери на годик, на другой, ничего с ней не сделается, не состарится. А я зато ей капиталец соберу».

В конце концов решили, что Джелалэт пойдет с жилицей поглядеть на житье-бытье френги. Визит этот назначили на понедельник третьего Хута.

Мать Джелалэт так полюбила жилицу, что даже и не задумалась над тем, что она отпускает дочь одну с чужой женщиной. Только все сокрушалась, что дочери придется идти пешком до ворот Юсуф-Абад, а денег на проезд не хотелось тратить.

Однако третьего Хута идти не пришлось: помешали события.

На шестой день Хута жилица вошла в комнату Джелалэт.

— Слава богу, в городе спокойно, — сказала она, — больше никого не трогают. Сын говорит, что сегодня ханум-сааб дома и очень хочет нас видеть.

Джелалэт была счастлива. Мать согласилась без воркотни. Только сказала дочери:

— Смотри, на обман не поддавайся: лица своего саабу не открывай, чтоб я тебя не возненавидела и начальство тебя палками бы не отдуло! Да не пей и не ешь там ничего, и быстро возвращайся.

Дочь приняла все это к сведению. А жилица сказала:

— Ну, баджи-джан, уж эти разговоры ни к чему. А я-то на что? Как говорится: «Хоть белого хлеба не едали, так у людей видали». Самой-то мне бог дочерей не дал, ну, а за девушками смотреть-то все-таки научил. Я и сама своих седых волос саабу не покажу, так что же с твоей дочерью сделается? Она ведь вроде как моя собственная дочь.

Мать Джелалэт извинилась:

— Я ведь так сказала... потому, что молода она. Боюсь, захочет да лицо перед саабом и откроет. А то я знаю, что Джелалэт для вас как дочь и что вы за ней присмотрите.

Около четырех часов пополудни, то есть уже близко к заходу солнца, они отправились. Мать проводила их до ворот и вернулась в комнаты довольная, что дочь хоть разочек развлечется и прогуляется. Но, как только вошла в комнату, сразу же стала чувствовать себя по-другому.

— Ой, что со мной будет? Дочь-то куда пошла!

Она быстро побежала к воротам, открыла калитку, выглянула: их не было. Она вскрикнула:

— А если с ней что-нибудь случится, что я буду тогда делать? Разве я знаю, что это за сааб. Не знаю даже, где он живет!

Жилице-старушке она доверяла, но боялась сааба. «Вдруг возьмет да посадит мою дочь на аэроплан, — она иногда, когда выходила на крышу, видела аэропланы, — да увезет в свое государство и что-нибудь там с ней сделает?»

Но, так как уже ничего поделать было нельзя, она утешилась тем, что стала читать свои всегдашние молитвы, уверенная, что если бы даже тысячи железных стрел впились в тело ее дочери, молитва, как стальной панцирь, защитит ее от всего.

А потом, заправив кальян, бросив в чайник несколько чаинок и вскипятив самовар, принялась за чай к курение и как будто немного успокоилась.

Джелалэт, когда вышли на хиабан, тоже забеспокоилась: и уже хотела сказать женщине:

«Раздумала я к френги идти». Но, вспомнив, что их ждет жена сааба, ничего не сказала.

У перекрестка Хасан-Абад жилица вдруг сказала:

— Смотри-ка, какой случай: сын мой там на углу стоит. Пойду спрошу, в чем дело.

Оставив Джелалэт, она подошла к сыну, стоявшему на перекрестке у каких-то ворот, поговорила с ним и вернулась довольная.

— Ты знаешь, что ханум-сааб сделала? Послала сына за нами, чтобы привез нас в экипаже. Он был у нас дома, не застал и пришел сюда. Экипаж тоже здесь, и мы можем поехать.

Джелалэт, увлекшись и не подумав даже, что раз есть экипаж, то можно было бы заехать домой и захватить мать, спросила:

— Где? Где?

Жилица сделала сыну знак, и тот подозвал стоявшего возле кладбища извозчика. И Джелалэт, «поцеремонившись» немного с жилицей, — кому первому сесть, — влезла на дрожки. Пишхедмет шепнул кучеру адрес, и они поехали.

Через две-три минуты, когда удовольствие от езды в экипаже стало проходить, Джелалэт снова забеспокоилась:

— Как это мы, две женщины, без мужчины едем? — спросила она жилицу. — А если извозчик завезет нас не туда? Вдруг да у него что-нибудь дурное на уме?

Жилица разуверяла ее, но Джелалэт так и не могла успокоиться. Несмотря даже на то, что едут в дом френги и увидят там всякие диковинки, она была крайне встревожена.

Проехав довольно большое расстояние, экипаж на половине Хиабана Баг-э-Шах повернул направо, проехал до конца весь Хиабан Шейх-Хаджи и свернул влево. После нескольких поворотов остановился у калитки дома, низенький забор которого напоминал забор огорода.

Все здесь было ново и странно для Джелалэт. И так непохоже на ее родной квартал с его высокими стенами.

Обе поспешно соскочили с пролетки. Извозчик, не спрашивая с них денег, повернул лошадей и уехал. Жилица пошла вперед. Три раза постучала в калитку и стала ждать. Через минуту к калитке подошел молодой слуга и спросил:

— Вы что, гости ханум?

Старуха ответила:

— Да, а что, разве ханум дома нет?

— За полчаса до вашего приезда за ней заехала одна подруга-европейка и так просила, чтобы ханум поехала с ней кататься верхом, что ханум пришлось согласиться. Просила сказать вам, чтобы вы подождали.

— Ну что ж! Ничего, — ответила жилица. — Мы подождем, пока она придет. Пойдем, доченька.

И они вошли.

Простота и бедность домика поразили Джелалэт. Она сказала себе:

«Уж так расхваливали этот дом сааба, а он вон какой».

Старуха, отгадав, должно быть, ее мысли, сказала:

— Ты не думай, что это весь дом. Так как они живут в мусульманской стране, они и решили все устроить по-мусульмански: бируни и эндеруни. Здесь у них бируни, а жилые комнаты там, внутри.