Ярослав Иосселиани - Огонь в океане

• Название: Огонь в океане
• Автор: Ярослав Иосселиани
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Записки Я. К. Иосселиани «Огонь в океане» носят автобиографический характер. Капитан первого ранга, Герой Советского Союза, прославленный подводник Ярослав Константинович Иосселиани родился и провел детские годы в горной Сванетии. Грузины по происхождению, жители горной Сванетии в силу многих исторических, географических, и социальных причин оказались в отрыве и от высокой грузинской и от могучей русской культуры. Октябрьская революция принесла в Сванетию свободную и полнокровную жизнь, о которой веками мечтали свободолюбивые сваны. Жизненный путь героев книги — частный, но убедительный пример торжества ленинской национальной политики. Некоторые события и факты, о которых рассказывается в предлагаемой читателю книге, прежде были использованы автором в его произведении «Записки подводника», также построенном на автобиографическом материале. Однако в книге «Огонь в океане» они изложены по-новому, развернуто, в художественно обобщенной форме, рамки повествования значительно расширены. Имена и фамилии героев книги в том числе наших доблестных подводников, за очень немногими исключениями, подлинные.

---

С уходом Габо состязания продолжались. Дядя предупредил нас, чтобы мы далеко не отходили от него, так как Аблиани, близкие родственники Габо, могут отомстить за него.

Из борьбы дядя также вышел одним из первых и, таким образом, стал общим победителем. Мы с Ермолаем тоже попробовали побороться со сверстниками, но оказались побежденными, чем очень огорчили дядю. 

— Я так и знал, что вы проиграете, — ворчал он. — Вы только хлеб есть мастера да спать... Надевайте женские платки, зачем вам шапки, разве вы мужчины? Эх, позор, позор! И черт меня надоумил тащить вас на позорище!..

— Ты чем огорчен? — спросил отец, когда мы подошли к костру, где в котлах кипятилась вода.

За меня ответил дядя Еке:

— Да никуда эти два дармоеда не годятся, оба проиграли. Позор!

Отец добродушно рассмеялся:

— Ну, ничего, первый раз все проигрывают. Сюда приходят люди подготовленные, а вы сразу. Я тоже первый раз проиграл.

— Нам проигрывать нельзя, мы люди Шалиани, мы должны быть сильнее других, — не унимался дядя Еке.

— Шалиани не поможет, если сам не подготовишься, — махнул рукой отец.

— Что ты говоришь, сын мой? — вмешался в разговор дедушка, сидящий рядом с отцом у костра и куривший трубку. Сам он тайком от бабушки иногда поругивал богов за несправедливость, но от других таких упреков выслушивать не любил. — Шалиани всегда нам помогает, если бы не его помощь...

Дедушка не договорил. Видимо, пример не приходил ему в память.

Отец незаметно усмехнулся и сказал дяде Еке:

— Пойдите и попробуйте посостязаться еще раз. Теперь я уверен, получится значительно лучше, — причем я заметил, как он подмигнул дяде.

Я не имел никакого желания снова принимать участие в состязаниях, но, боясь, что меня заподозрят в трусости, поплелся вслед за дядей Еке и братом Ермолаем.

Не успели мы войти в ворота, как раздалась протяжная, монотонная молитва. Из ворот показалась процессия.

Мы сняли шапки и начали креститься. Монах, выйдя из ворот, начал кропить святой водой направо  и налево, медленно пробираясь среди быков, баранов и козлов, пригнанных для жертвоприношения.

Первыми ему попалась под руку пара хорошо откормленных быков, на рогах у которых горели восковые свечи. Он брызнул на них и на державших их людей. Затем монах подошел к другой группе людей, стоявших около своих быков.

Я старался рассмотреть нашего бычка Балду, но его нигде не было видно, — мы слишком далеко отошли от своего костра.

Люди привели к монастырю быков, козлов, баранов, петухов. Всех их монах брызгал святой водой.

Животные, видимо, чувствовали запах крови, сохранившийся от прошлых жертвоприношений, предчувствовали скорую гибель, надрывно выли и кричали. Крики эти сливались с голосами людей и молитвенным пением.

Дородный монах с круглым, лоснящимся от жира лицом горящей свечой крестообразно опалял шерсть обреченных животных. Небрежные и высокомерные жесты, независимый и гордый вид монаха говорили о том, что он придает своему делу великое значение. Окончив его, он повернул к монастырским воротам.

Тотчас же лес огласился множеством разноголосых криков и предсмертным воем. Началась резня скота.

Рядом со мной два дюжих парня схватили за рога крупного тупорылого быка, а третий опытной рукой вонзил в него кинжал. Бык свалился на землю. Свечи на его рогах вздрогнули, но продолжали гореть.

Мне представилась картина смерти бычка Балду. Слезы брызнули из глаз.

— Что ты? Разве можно сейчас плакать? Шалиани рассердится, молись скорее! — прикрикнул на меня дядя Еке.

Я принялся молиться. Раздался дикий, душераздирающий вой. Невдалеке от нас рухнул на землю еще один бык.

Хотелось зажать уши. Я было сделал такую попытку, но дядя Еке больно ударил меня по рукам.

Густая зеленая трава покрылась лужами крови. 

Кровь растекалась по траве. Телят, козлят и баранов убивали прямо на руках.

Собаки лакали теплую кровь, ворча от жадности и удовольствия. Маленькие ребятишки хлопали по ней своими пухлыми ручонками, пачкая себя с ног до головы.

Вот показалась долговязая фигура монаха. Он сделал свое дело и теперь шел по лужам крови обратно. Полы его ризы были уже не золотыми, а кровавыми. Кругом валялись туши убитых животных. Их начали разделывать.

Религиозная часть празднества закончилась. Но народное веселье, состязания в ловкости, силе, грациозности продолжались.

Мужчины, свободные от разделки туши, стали водить хороводы. Они держали друг друга за пояса и танцевали простой, но необыкновенно бодрый и веселый танец. Все одновременно они приседали на одну ногу, выбрасывая при этом другую вперед, потом поднимались и опять приседали в такой же фигуре. Танец сопровождался пением.

На плечи танцующих вскочила новая группа людей. Образовался как бы второй этаж. Верхние танцоры правой ногой стояли на левом плече внизу стоящего, а левой на его правом плече. У некоторых костров танцевали даже в три яруса. Дядя Еке оторвал меня от этого увлекательного зрелища, дернув за рукав.

— Повернись, видишь, монах идет? Креститься надо.

Я повернулся, и стал креститься.

— Сын мой, — обратился ко мне монах, — креститься надо не левой рукой, в ней сатана, а правой.

Я увидел рядом с собой холодные глаза монаха с жирным лоснящимся лицом. Эти пустые, холодные глаза так и остались у меня на всю жизнь в памяти и всегда вспоминались, когда я видел что-нибудь жестокое, бессмысленное, дикое.

— Это родственники большевиков, они даже и креститься-то не умеют, — проговорил внезапно появившийся около нас Габо.

Я тут же отметил про себя, что у этого человека была особенность появляться внезапно, из-за угла, выбирая удобный для него момент.

— Каких большевиков? — монах глянул на длинное лицо Габо, нервно моргнув выцветшими ресницами.

— Ефрема и Аббесалома Иосселиани, зачинщиков, кого же?

— Он врет! — гневно воскликнул дядя Еке и сделал шаг по направлению к ненавистному Габо.

Габо отскочил назад.

— Вы родственники Ефрема и Аббесалома? — сурово спросил монах.

— Родственники, — односложно ответил дядя.

— Так значит не врет? — монах захихикал, отчего его толстые щеки затряслись, точно студень, но глаза оставались все такими же холодными и неживыми. — Да поможет вам Шалиани образумиться, — все тем же суровым голосом проговорил монах и брызнул на всех нас святой водой.

Дядя сквозь зубы бросил вслед Габо:

— С этим шакалом я рассчитаюсь!

— Ты не знаешь, что такое большевик? — тихо спросил меня Ермолай, когда мы подходили к своему костру.

— Это хорошие люди, раз Ефрем и Аббесалом с ними и раз их так не любит Габо, — ответил за меня дядя Еке.

— А монах их почему не любит? — спросил Ермолай вполголоса, чтобы окружавшие нас не расслышали.

— Наверное, потому, что они не пьют араку, а кто араку не пьет, того монах не любит, ругает. Я так думаю.

Дядя Еке пожал плечами: вероятно, он не был уверен в справедливости своих слов.

У нашего костра сидели женщины и дедушка Гиго. Мужчины были рядом на площадке в хороводе.

Я бросил беглый взгляд на дымящийся котел и понял, что нашего Балду уже нет в живых.

Дедушка привлек меня к себе. 

— Ничего, мой Яро, зато путь ваш будет счастливым! Пойди посмотри, как твой папа здорово танцует и поет.

Отец действительно хорошо танцевал. На его плечи взобрались два ряда других танцоров, однако он с легкостью двигался в такт танцу, свободно и громко пел.

Трехэтажный хоровод кружился и пел. Все три этажа его состязались друг с другом в исполнении припевок. Чаще всего в них говорилось о танцующих в хороводе. Почти после каждой припевки раздавался веселый смех зрителей и танцующих.

Много было пропето смешных припевок. Я уже стал подумывать о том, когда же, наконец, хоровод остановится. Вероятно, отец, да и стоящие с ним на первом этаже устали. Вдруг нижний ряд по какому-то непонятному сигналу сбросил верхних танцующих на землю. Танцоры встали, отряхнулись и продолжали смеяться.

Больше всех почему-то смеялся наш сосед Али, прозванный Хромым. Было непонятно, почему его так прозвали, ходил он совершенно нормально и танцевал не хуже других.

— Мне порвали штаны, — хвастался он, подходя ко всем и показывая выдранный во время падения с плеч другого танцора кусок материи. — Это очень хорошо, я буду в этом году счастливым...

— Я штаны каждый год рву, а счастья пока что то не вижу, — посмеиваясь, бросил отец, направляясь ко мне.

Он тяжело дышал и беспрестанно вытирал с разрумянившегося лица обильный пот. Отец поднял меня на руки, поцеловал в обе щеки и повел к нашему костру.

— Папа, а разве Хромой Али в этом году не будет счастливым? — спросил я.

— Что ты, Яро! Если бы рваные штаны помогали найти счастье, то на этом празднике давно бы все ходили в лохмотьях. Я бы и сам разорвал не только штаны, но и подштанники.