Кэндес Бушнелл - Пятая авеню, дом один

• Название: Пятая авеню, дом один
• Автор: Кэндес Бушнелл
• Жанр: Современные любовные романы

Кэндес Бушнелл — знаменитая журналистка и писательница, автор «настольной книги современных женщин» — легендарного «Секса в большом городе» — и международных бестселлеров «Четыре блондинки», «Все на продажу», «Стервы большого города» и «Пятая авеню, дом один».

Обитатели лучшего дома на лучшей улице Нью-Йорка. Их считают счастливчиками все, кому не удалось купить или хотя бы снять там квартиру. Но так ли уж счастливы они в действительности?

Маститый сценарист, даже себе самому боится признаться, что давным-давно устал от романа с юной хищницей и по-прежнему любит актрису, с которой расстался много лет назад…

Озлобленная на весь свет журналистка выплескивает желчь в сверхпопулярном блоге…

Парочка нуворишей из провинции упорно — и не слишком удачно — старается вписаться в столичную светскую тусовку…

Мужья и жены. Любовники и соперники. Лучшие подруги и смертельные враги. Их судьбы снова и снова переплетаются самым причудливым, забавным и неожиданным образом!

Какой же будет развязка увлекательной пьесы под названием «Жизнь в доме номер один по Пятой авеню»?

---

Владелец салона по имени Питер делал Филиппу одну и ту же стрижку много лет. Он уже почти закончил, но Окленд тянул время. Зная, что Питер недавно вылечился от рака и возобновил ежедневные занятия спортом, он завел об этом разговор. Затем они побеседовали о доме Питера в горах Катскиллс и о том, как изменился их район Манхэттена. В глубине души Филипп жутко боялся предстоящего визита на съемочную площадку и неизбежной встречи своей прежней любимой и новой любовницы. Существует четкая разница между любимой женщиной и любовницей: первая считается уважаемой и благородной, вторая — временной и заурядной, а если речь идет о Лоле, то она еще и постоянно ставит его в неловкое положение.

Неприглядная реальность колола глаза. Чего стоил, например, обед с югославским режиссером. Обладатель двух «Оскаров» оказался глубоким стариком, пускающим слюни из дряблого рта. Его русская жена, одетая в золотое платье от Dolce & Gabbana (лет на двадцать моложе мужа — примерно та же разница, как у него с Лолой, прикинул Филипп), кормила режиссера супом с ложечки. Кинодеятель оказался брюзгой и грубияном, его жена — ходячим анекдотом, но все-таки югослав был живой легендой, несмотря на старческие причуды и глупую супругу, поэтому Филипп держался с глубочайшим уважением в продолжение всего обеда, которого ждал несколько месяцев.

Лола, напротив, вела себя отвратительно. Во время долгой беседы, когда режиссер объяснял суть своего очередного проекта (фильм о малоизвестной гражданской войне в Югославии в тридцатые годы прошлого века), Лола не отрывалась от своего айфона, рассылая текстовые сообщения, и даже ответила на звонок подруги из Атланты.

— Выключи сейчас же, — прошипел Филипп.

Обиженно взглянув на него, Лола подозвала официанта и заказала водку с «Джелло», объяснив сидящим за столом, что не пьет вина, поскольку вино — это для стариков.

— Прекрати, Лола, — одернул ее Окленд. — Еще как пьешь. Ты всегда делаешь то, что делают все.

— Красное я не пью, — возразила она. — А сейчас мне нужно что-нибудь покрепче, чтобы досидеть до конца этого обеда.

Затем она спросила режиссера, снял ли он хоть одно популярное кино.

— Популярное? — удивился старик. — Чито есть это?

— Ну как же, — ответила Лола, — кино для нормальных людей.

— А чито есть нормальные люди? — спросил оскорбленный в лучших чувствах режиссер. — Может, мои вкусы есть слишком сложны для молодой леди вроде вас?

Старик и в мыслях не имел сказать что-то обидное, но так уж вышло — языковой барьер и все такое, вот Лола и не упустила повода прицепиться.

— Это как же понимать? — начала она. — Я считаю, искусство предназначено для всех. Если люди не понимают кино, тогда зачем оно нужно?

— Вот в чем проблема Америки, — сказал режиссер, поднося к губам бокал вина. Испещренная коричневыми пятнами рука дрожала так сильно, что полбокала он расплескал на стол. — Избыток демократии — это гибель для искусства.

Остаток вечера сидевшие за столом Лолу попросту не замечали.

Возвращаясь домой в такси, Лола кипела от ярости, подчеркнуто отвернувшись к окну и теребя волосы.

— Что опять не так? — со скукой в голосе спросил Филипп.

— На меня никто не обращал внимания!

— Что ты имеешь в виду?

— Меня игнорируют, Филипп! Если я не ко двору, для чего меня всюду с собой таскать?

— С тобой бы все нормально общались, не сделай ты того глупого замечания по поводу фильмов этого югослава.

— Да он просто унитаз на подтяжках, кому нужно его кино? Ах, пардон, — ядовито поправилась она, — его фильмы!

— Он гений, Лола. Ему присуще своеобразие. И он по праву пользуется всеобщим уважением. Тебе надо научиться с почтением относиться к таким людям.

— Ты опять меня критикуешь? — завелась Лола.

— Я говорю, что ты в состоянии усвоить пару простейших жизненных истин!

— Слушай, Филипп, если ты еще не понял, я не признаю авторитетов. Мне плевать, какие у кого достижения. Я не хуже их, ясно? Да будь у него хоть три «Оскара»! Неужели ты считаешь, что награды ставят кого-то выше других?

— Да, Лола, я так считаю, — ответил Филипп.

В дом они вошли в полной тишине. Впрочем, эта размолвка тоже закончилась сексом. Лола знала: когда Филипп сердит на нее, ей обязательно удастся отвлечь его внимание новой сексуальной уловкой. В тот вечер она вышла из ванной в трусиках с вырезанной ластовицей, выставив эпилированный воском лобок — любовнику «на закуску». Филипп не устоял перед искушением, и на следующее утро все стало как раньше.

Филипп покачал головой, вспоминая Лолу. Парикмахер прошелся щеткой по его пиджаку, стряхивая срезанные волосы. В этот момент Филипп увидел за окном проходившего мимо Джеймса Гуча. Филиппа передернуло — еще один собрат по перу. Когда же это кончится? Сглазили его, что ли? Они с Гучем много лет прожили в одном доме и всегда сосуществовали самым мирным образом — не замечали присутствия друг друга. Но после достопамятной встречи в Paul Smith Окленд натыкался на Гуча чуть ли не каждый день. Он не собирался сближаться с соседом, но все яснее видел, что этого не избежать: типы вроде Гуча липнут тем настойчивее, чем решительнее их отталкиваешь. Вот и сейчас Гуч заметил его над выставленными в окне париками и, не в силах скрыть удивления, вошел в салон.

— Как поживаете? — радостно спросил он.

Филипп кивнул, стараясь избежать разговора. Если он заговорит, сосед не отвяжется.

— Не знал, что здесь и мужчин стригут, — сказал Джеймс Гуч, оглядывая фиолетовые бархатные кресла и драпировки с бахромой.

— Сто лет тут мужской салон, — буркнул Филипп.

— Как близко от дома! Может, я тоже буду сюда ходить, а то по старой памяти езжу к мастеру в Верхний Уэст-Сайд.

Филипп вежливо наклонил голову в знак одобрения.

— Там мы жили раньше, — продолжал Джеймс Гуч. — Жена спасла меня от однокомнатной квартиры и раскладушки. Если бы не Минди, мы до сих пор ютились бы в Верхнем…

— Ну, вы преувеличиваете, — перебил Филипп, вставая.

— А вы? — не отставал Гуч. — Вы всегда жили в центре?

— Да, я всю жизнь прожил в доме номер один, — ответил Филипп. — Я здесь вырос.

— Прекрасно, — восхитился Джеймс. — Кстати, как вам Райсы? Пол Райс, по-моему, большой засранец. Треплет нервы моей жене, устанавливает у себя аквариум на две тысячи галлонов…

— Я не привык вникать в размолвки соседей, — сухо сказал Филипп. — Это прерогатива моей тетушки.

— Вы, кажется, знакомы с Шиффер Даймонд? — сменил тему Джеймс. — И даже встречались когда-то?

— О, очень давно. — Филипп расплатился и быстро вышел на улицу. Однако Джеймс тут же выскользнул за ним, и теперь Окленду предстояло целую вечность — два квартала — шагать до дома в компании этого человека.

— Нам нужно как-нибудь пообедать вместе, — сказал Джеймс. — Я с женой и вы с подругой. Как ее зовут, я забыл?

— Лола, — ответил Филипп.

— Молоденькая, — как бы невзначай заметил Джеймс.

— Двадцать два года.

— Надо же, совсем девочка, — умилился Гуч. — Годится вам в дочери.

— Боже сохрани! — вырвалось у Филиппа.

У самого дома Гуч повторил предложение пообедать семьями.

— Почему бы не сходить куда-нибудь поблизости, в «Никербокер», например?

Филипп не видел иного выхода, кроме как согласиться. Не мог же он сказать: «Меньше всего на свете я хочу обедать с тобой и твоей женой»?

— Может быть, после Рождества, — неопределенно ответил он.

— Отлично, — просиял Гуч. — Значит, на первой или второй неделе после Нового года. Моя книга выходит в феврале, позже мне предстоит поездка.

— Что ты делаешь на Рождество? — спросил Браммингер по телефону у Шиффер Даймонд.

— Пока никаких планов, — ответила она, выпрямляясь на стуле в гримерке. У них с Браммингером уже было четыре свидания; после четвертого ужина они решили переспать, чтобы разделаться наконец с этой проблемой и решить, подходят ли они друг другу. Секс оказался прекрасным — зрелым и технически совершенным. Процессу слегка не хватало молодой страсти, но в целом все было хорошо. Кроме того, Браммингер был умен и довольно приятен, хотя ему недоставало чувства юмора. Воспринимать смешное мешала еще не забывшаяся обида из-за увольнения два года назад и последовавшая за ним борьба — необходимо было преодолеть то, что Браммингер считал утратой статуса. Если он не президент корпорации, если на визитке под фамилией не значатся два волшебных слова, то кто же он? Годичное путешествие научило его, что поиски своего предназначения — хорошо, а обретение — лучше, и он вернулся в Нью-Йорк начинать все сначала. Сейчас Браммингер пытался вести дела с другими бывшими руководителями, которых отправили на покой к шестидесяти годам. «Клуб экс-президентов», — шутил он.