Юрис Леон - Суд королевской скамьи

• Название: Суд королевской скамьи
• Автор: Юрис Леон
• Жанр: Историческая проза

---

А сколько наград Эйб получил в школе! Никто из членов семьи не сомневался, что Эйб гений. В свое время он станет великим американским еврейским писателем.

— Бен, — увещевал Моррис, — да опусти ты задницу на стул и подумай. Все свои школьные годы ты пользовался лишь одним методом — грубой силой. Теперь ты не хочешь быть пекарем. Ну так у меня не будет болеть голова на этот счет. Но пятнадцать колледжей, включая университет Западной Вирджинии, просто умоляют тебя, чтобы ты, ради Бога, осчастливил их и получил у них ученую степень. Неужели я требую от тебя слишком многого, когда хочу, чтобы ты получил образование?

Лицо Бена было мрачным.

— Что, по твоему мнению, чувствуем мы с матерью, когда ты отправляешься на этот гойский аэродром и выделываешь в воздухе на самолете свои сумасшедшие штучки? Пишешь дымом в воздухе наши имена. Ради этого я лез из кожи вон, чтобы вырастить тебя? И вот что я тебе скажу, Бен: тебе бы стоило посмотреть на лицо матери, когда она слышит по возвращении твои шаги на крыльце. Каждую минуту, что ты проводишь в небе, твоя мать заживо умирает. Ты только представь себе: она что-то готовит у плиты, а потом говорит мне: «Моррис, я чувствую, Бен никогда уже не будет этого есть». Смотри на меня, сын, когда я говорю с тобой.

Оба, и Эйб и Бен, стояли, понурив головы и переминаясь с ноги на ногу.

— Что тебе не дает покоя, сынок?

Бен медленно поднял глаза.

— Бедность, — сказал он. — Фашизм. Неравенство.

— Ты думаешь, я в Польше не слышал всю эту ерунду, что выдавали комми? Ты еврей, Бен, и в конце концов коммунисты предадут тебя. Я-то из первых рук знаю, какую мясорубку они устроили в России.

— Папа, перестань давить на меня.

— Не перестану, пока ты не получишь образование. Я понимаю, сынок, что для молодых людей считается очень модным ходить в кварталы цветных и танцевать там со «шварцес». Сначала ты танцуешь с ней, а потом приводишь в дом и знакомишь со своей матерью.

Моррис вскинул руку, призывая к молчанию прежде, чем Бен успел ответить.

— Посмотри, чем ты занимаешься. Летаешь. Стал комми, обнимаешься с черными. Бен, я до мозга костей чужд каких-то предрассудков. Я еврей, корни которого в Старом Свете. Неужели ты полагаешь, я не знаю, как достается этим черным. Кто, кроме того, от всей души сочувствует им и относится к ним со всем уважением? Евреи. Но если что-то пойдет не так и если черные взорвутся... что, по твоему мнению, станет... с нами?

— Ты кончил, папа?

— Глух как пень, — подвел итог Моррис. — Мне кажется, что говорю со стенкой.

2

Мы не знали, что мой брат Бен был убит, потому что нам не сообщили ни телеграммой и никаким иным способом. Наконец мы получили письмо от одного из его приятелей по эскадрилье, в которую входили американские добровольцы, сражавшиеся на стороне правительства Испании. Часть из них были просто наемниками, а другие, подобно Бену, настоящие антифашисты. Словом, компания была разношерстная. Как бы там ни было, но показалось довольно странным, что все письмо было заполнено рассуждениями о деле, за которое погиб Бен, и рассказами о том, какие трусы фашистские летчики.

Бен летал на русском биплане, который в Испании назывался «чатос», «курносый». Самолеты были устаревшей модели, и немецкие «хейнкели» и итальянские «фиаты» к тому же превосходили их количеством. В том бою Бен сбил бомбардировщик «юнкерс», а потом на них набросилась целая свора. Трем американцам пришлось противостоять тридцати пяти «хейнкелям», говорилось в письме.

О гибели Бена нам потом рассказал посетивший нас в Норфолке парень, что был в батальоне Линкольна в Интернациональной бригаде. Его ранило, он потерял руку и вернулся в Штаты, поскольку был добровольцем.

Из Балтимора приехали все родственники, как только до них дошло известие о гибели Бена, и пришли все старые друзья с Черч-стрит. Дом был полон день и ночь.

Приходили и другие — кое-кто из учителей Бена, его тренеров, одноклассники и соседи, многие из которых до того даже не здоровались с нами и ногой не ступали к нам на порог. Были даже два священника — баптистский проповедник и католический пастор нанесли визит маме и папе. Папа всегда ое имени своей пекарни жертвовал на все церкви.

Первые две недели мама не переставая готовила. Она снова и снова повторяла, что гости не должны оставаться голодными. Но мы-то все знали, что она стоит у плиты, чтобы дать выход нервному напряжению; она старалась занять себя, чтобы не думать о Бене.

Наконец силы изменили ей, и пришлось прибегнуть к успокоительному. Они с папой надолго уехали отдохнуть у Софи в Балтиморе, а потом в Кэтскиллз и в Майами. Но каждый раз, возвращаясь домой, они не могли отделаться от впечатления, что возвращаются в мертвецкую. Мама и папа поднимались в комнату Бена и сидели там часами, глядя на его рисунки и спортивные трофеи, читали и перечитывали его письма.

Думаю, что после смерти Бена они никогда уже не были такими, как прежде. Они стали стареть в тот день, когда пришло известие о его гибели. Смешно, до тех пор я никогда не представлял себе, что мои родители могут стать стариками.

Некоторые из друзей Бена, коммунистов, заходили к нам и говорили отцу с матерью, что смерть Бена была не напрасной. Они уговорили родителей посетить собрание в Вашингтоне в поддержку правительства Испании. Бена превозносили там до небес и прославляли маму с папой, у которых был такой сын, преданный антифашистской борьбе. Нам стало понятно, что они просто использовали нас, и мы никогда больше не посещали никаких митингов.

Мне кажется, что Бен, мой брат, был самым главным человеком в моей жизни.

Я многое помню о нем.

В Хейле можно было за 15 долларов в день снять большое судно, вмещавшее сорок или пятьдесят человек, на котором компания могла поплавать по Чезапикскому озеру. Хотя я был совсем мальчишкой, - 6рат всегда брал меня с собой. Впервые я попробовал виски на одной такой школьной вечеринке. Меня вывернуло наизнанку.

В задней части двора у нас стоял гараж с небольшой квартиркой над ним. Люди, которые до нас владели этим домом, предоставляли ее прислуге, цветной паре. Но мама сама любила заниматься домашним хозяйством, и только раз в неделю приглашала уборщицу, так что мы использовали эту квартирку как наше убежище.

Когда Бен стал увлекаться полетами, он еще играл в полупрофессиональной футбольной команде «Норфолк-Кленси». Ну, ребята, никогда мне не забыть тот день, когда он сделал три или четыре сплошных прохода в игре с «Ред Грейнжи», Бен в самом деле представлял собой нечто особенное. Большинство ребят носились сломя голову по Мэи-Флоувер-драйв вдоль Лафайет, но у нас было свое укрытие, в котором собирались в самом деле отличные компании.

Перед гаражом был большой двор, на котором мы отрабатывали друг с другом подачи и перехваты мяча. Посылая мяч в стенку гаража, Бен учил меня, как ловить его. Намалевав мишень, он заставлял меня без промаха посылать мяч в цель, пока у меня чуть не отваливалась рука. Он же был само терпение.

Положив руку мне на плечо, он гулял со мной, рассказывая о тайнах бейсбола. Когда он дотрагивался до меня, казалось, что это прикосновение Бога.

— Понимаешь, Эйб, — говорил Бен, — тебе не удастся обойти соперника на скорости или сшибить его на землю. Так что ты должен работать своей еврейской головой.

И я осваивал финты и увертки, и резкие повороты на скорости. В то время такая техника называлась сумасшедшей. Бен меня учил, как стать классным пит чером, как противостоять мощным броскам. Я никогда не отличался могучим телосложением, но Бен учил, как обходить более высоких и крепких ребят, что и помогло мне поступить в университет Северной Каролины.. Часто мы играли с ним до темноты, а потом шли прогуливаться по вечерним улицам,

Там, где Гренби-стрит рядом с кладбищем поворачивала, уходя к океанскому пляжу, было пыльное поле аэродрома. Вокруг лежали огороды, и добираться до места приходилось, огибая могильные памятники. В свое время здесь располагалась часть базы

военно-морской авиации, от которой сохранилась парочка старых. строений. Кроме того, тут был склад богатого еврейского торговца Джейка Гольдштейна, который был большим поклонником Бена и владел парой самолетов, одним из которых был «ваго» с узкими длинными крыльями, При полетах на нем от тряски, казалось, вылетали зубы, но он позволял проделывать в воздухе разные номера. Когда Бен начал летать на «ваго», я целыми днями пропадал на поле.

Бен был единственным летчиком-евреем, если не считать мистера Гольдштейна, но все уважали его. И очень любили. Понимаете, в таких компаниях неважно, кто ты по происхождению, так что нам не пришлось снова пускать в ход кулаки.

Гольдштейн финансировал полеты Бена, когда тот ездил по ярмаркам и выступал с воздушной акробатикой. Когда он поднимался в воздух, я бегал по поручениям пилотов, закатывал в ангар самолеты и учился разбираться с двигателями, что мне в свое время пригодилось, Порой Бен сажал меня рядом и позволял держаться за рычаги управления; он учил меня летать. Но когда его не было, другие парни порой тоже поднимали меня в воздух. Я знал, что они просто дурачатся, но когда они начинали делать мертвые петли и кувыркаться в воздухе, то не прекращали, пока меня не выкручивало наизнанку. Выбравшись из кабины, я еле успевал добежать до туалета, где мне выворачивало желудок..