Мария Барышева - Говорящие с...

• Название: Говорящие с...
• Автор: Мария Барышева
• Жанр: Ужасы и Мистика

Негласный глава города никак не мог пригласить молоденькую, никому не известную журналисточку для беседы о природе вещей.

---

   - Я, вообще-то, хотела в тот новый японский ресторан! Между прочим, это мой день рождения!

   - А я за него плачу, - он смачным шлепком припечатал круглящееся под синим атласом бедро, и получил сдачу игривым смешком. - Ну подарочки-то, Тася? Греют подарочки?

   Тасин улыбающийся взгляд устремился через дверной проем в гостиную - туда, где из столовой хорошо был виден кресельный гарнитур из резного бука в стиле Людовика XIV. Устремился туда и взгляд Аркадия Алексеевича, но во взгляде этом, впрочем, не было ничего особенного. Райские птицы, порхающие по обивке, казались ему слишком пестрыми, сами кресла - слишком аляпистыми, а буку он предпочитал дуб и карельскую березу. Это был не его стиль. Полностью разделяя увлечение супруги антикварной мебелью, Аркадий Алексеевич в корне расходился с ней в нескольких важных пунктах этого увлечения. Тася отдавала предпочтение стилям барокко, рококо и викторианской эклектике, тогда как Аркадий Алексеевич был устремлен к ампиру и классицизму. Тася с придыханием говорила о Людовиках, Шарле Буле1, Эбене и Ризенере2, маркизе де Помпадур и Версале, Аркадий же Алексеевич навстречу этим сладостным придыханием выдвигал Павла I и Екатерину II, Тура и Гамбса, Абрамцево, Талашкино и Сергиев Посад. Тася была уверена, что лучшую мебель делали во Франции, Аркадий Алексеевич же считал непревзойденными русских мебельщиков. Тася обожала стулья, скамеечки, изящные диванчики, софы и столики, Аркадий Алексеевич тяготел к монументальным диванам, более похожим на дворцы, тяжелым столам и комодам, которые не по силам было бы сдвинуть и четверым Аркадиям Алексеевичам, и, неожиданно, к легким резным полочкам и шкафчикам, родившимся непременно в абрамцевских и талашкинских мастерских. Поэтому в вопросе обстановки дома они категорически не сходились. И тот, и другая непременно хотели что-то свое - антикварное или стилизованное, никто не желал уступать, и посему дом решили поделить поровну и обставлять каждую половину в своем стиле, но из этого тоже ничего не вышло - то в пышную версальскую спальню прокрадется вдруг тяжеловесный березовый комод с вазами, то в парадной и величественной столовой вдруг окажется совершенно легкомысленный индийский палисандровый шкафчик. В конце концов, все перемешалось, покупали то, что понравилось, и просто ставили на свободное место, в довершение ко всему почти все дверные проемы отделали лепниной и позолотой, и к нынешнему дню дом походил то ли на музей мебели, то ли на результат творения перепившихся дизайнеров, и обитатели дома скорее казались здесь одночасными посетителями. Животных в доме не держали - они могли испортить мебель. Детей держали, но их перемещения среди мебели тщательно отслеживались.

   Тася недовольно следила, как застилают ослепительной снежной скатертью дубовый стол. Она была против скатерти, потому что стол купили лишь три месяца назад, и еще не все друзья его видели, а скатерть совершенно закроет и резьбу, и лошадиные головы с бронзовыми уздечками на углах. Но Аркадий Алексеевич сказал "нет", и это было особое "нет" - вокруг него нельзя было обвиться, сквозь него нельзя было проскользнуть - такое же "нет", как и решительный запрет ресторана. Он любил справлять торжества дома, и уж в этом-то Тася сейчас возражала слабо - кресельный гарнитур в ресторан не прихватишь, перед подружками не похвастаешься. Не выдержав, она соскользнула с нелюбимого ампирного дивана и ушла руководить сервировкой. Аркадий Алексеевич же занялся пивом и замечаниями. И то, и другое он очень любил. А стол расцветал на глазах - чудная картина, написанная блеском, сочными красками и запахами, и убывало пиво в бокале, и добрел Аркадий Алексеевич, и замечаний было все меньше. Последнее замечание он сделал одной из ледяных статуэток, вновь прикрыв один глаз.

   - А баба-то голая!

   - Но это же Венера, котик! - возмутилась жена.

   Котик заметил, что от этого она не становится менее голой, но он, впрочем, ничего против не имеет. А когда на стол водрузили вместительные вазы, обложенные льдом и до краев наполненные черной и красной икрой, замечание сделала уже Тася, заявив, что это пошлость. Аркадий Алексеевич сказал, что это не пошлость, а икра - а икры, как известно, должно быть много, и пошлостью в данном случае является шпинатная лапша и суп из водорослей. Принаряженные дети лениво слушали привычную перебранку. Двоим из них хотелось на дискотеку. Третьему хотелось спать, и он этого не скрывал.

   - Не поужинать ли Севочке в своей комнате? - вложила Тася в ухо мужу осторожный шепоток. На этот раз Аркадий Алексеевич закрыл оба глаза, что служило у него признаком величайшего раздражения, и Тася поспешно отодвинулась, тоже, впрочем, раздраженная. Двое из детей были их собственными, Севочка же был племянником Аркадия Алексеевича и возмутительным образом не подходил ни под празднество, ни под убранство столовой. Севочка был семнадцатилетним олигофреном - тихим, безопасным, с мягкими волосами и удивительным взлетающе-умиленным выражением лица, с походкой балетного лебедя и скрюченной левой рукой, прижатой к груди, словно он прятал что-то ценное. Говорил он мало, выходил из своей комнаты редко, и Тася не понимала, почему муж не отправит его в какое-нибудь заведение для больных церебральным параличом, а держит в доме рядом со своими здоровыми и еще психически незрелыми детьми. Она не раз заводила разговор на эту тему, и всякий раз Аркадий Алексеевич закрывал оба глаза.

   Вскоре начали собираться гости, запорхали поздравления, поцелуи, смешки, короткие незначительные фразы. Шелестели обертки и платья, отодвигались стулья. Усаженный за стол и повязанный салфеткой Севочка серебряной ложечкой извлекал из своего бокала осторожный задумчивый звон, изредка зевая. Наконец, все расселись, всем налили, и Аркадий Алексеевич встал, дабы провозгласить тост. Его дочь, чье лицо все это время хранило предельно скучающее выражение, постучала Севочку по плечу и почти насильно всунула ему в пальцы бокал с газировкой.

   - Сейчас будем чокаться, динь-динь, Сева, понимаешь?! - прошипела она. - Только не раскокай рюмку, как в прошлый раз, горе! Тихонько динь-динь, понял?

   - Я хочу смотреть телевизор! - потребовал Севочка.

   - Да посмотришь еще свой дурацкий телевизор! Поздравишь тетю - и посмотришь!.. Да не клади ты локти в тарелку!

   - Тихо там! - с грозным весельем прикрикнул Аркадий Алексеевич и подбоченился, после чего принялся произносить длинную поздравительную речь, простроченную бесчисленными "ну" и "короче". Гости, вначале слушавшие почти с собачьим вниманием, постепенно расслабились, начали отвлекаться, кто-то уже что-то шептал соседу на ухо, послышались рассыпчатые смешки, все еще вещавший хозяин дома покосился в ту сторону, и в этот момент произошла катастрофа, которая до сей секунды казалась немыслимой. Потому что ничего подобного не только не происходило раньше, но и вообще не могло произойти. В любом случае все пострадавшие так и не поняли, что, собственно, случилось, но почти все они готовы были поклясться, что тяжелый дубовый стол не шелохнулся, не просел, столешница не накренилась, никто не наклонял, вернее, не пытался наклонить стол и не тянул шутки ради за скатерть, свисавшую с краев столешницы кружевными фестонами. Ничего этого не было.

   Но только все вдруг поехало в разные стороны.

   Опрокинулись и с грохотом покатились бутылки, извергая свое содержимое на снежную скатерть и сметая по дороге сияющий хрусталь. Величественно и тяжело, словно придворные дамы в годах, заскользили к краю две супницы и, перевернувшись, отмерили коленям и животам гостей щедрые порции камбоджийского кокосового супа и семгово-раковой ушицы. Посыпались во все стороны серебро и фигурные тарелочки, чье-то платье со стразами искусно украсилось жареными осьминогами, чей-то пиджак принял на себя смачный шлепок теплым лососевым салатом. Прежде чем Тася успела вскочить, одна из ваз с красной икрой промчалась по столешнице со скоростью гоночного автомобиля и вывернулась на ее новое платье, покрыв синий атлас толстым слоем блестящих икринок и придав ему совершенно неповторимый вид. Ее дочь успела автоматически вскинуть перед собой руки, защищаясь от другой вазы, но та, ударившись о них краем, подпрыгнула, и черная икра хлынула в ее декольте. Запрыгали во все стороны фаршированные перепелки и гигантские мидии, словно спасаясь бегством. Севочка пронзительно завизжал, получив чувствительный удар порционным гусем в сметанном соусе. Румяный поросенок уже в воздухе отделился от блюда, на котором возлежал, и радостно влетел в чьи-то нечаянные объятия, немедленно пропитав их жиром. Дождем посыпались закуски и закусочки, соусники строем подъехали к краю и лихо ринулись вниз. Самыми последними стол покинули ледяные статуи, расколовшись на полу с печальным треском. Скатерть, безнадежно утратившая свою девственную белизну, покойно обнимала столешницу еще доли секунды, после чего неумолимо заскользила вправо и, порхнув, накрыла нескольких гостей, которые с испуганными воплями и руганью забарахтались под ней, вздувая льняную поверхность фантастическими буграми. Вокруг стола воцарился кавардак, а он стоял, поблескивая под бронзовой люстрой, массивный и прекрасный, словно античный атлет, сбросивший с себя ненужные одеяния, и рядом с ним стоял Аркадий Алексеевич, все еще сжимавший бокал в вознесенной застывшей руке.