Ван Мэн - Мертвеющие корни самшита

• Название: Мертвеющие корни самшита
• Автор: Ван Мэн
• Жанр: Проза

---

Потом, однако, восторгами он пресытился, стал относиться к ним спокойно, и у него появилось чувство, что так оно и должно быть, что он заслужил все эти рецензии, ведь он хорошо пишет - и не по чьему-то там распоряжению! Он же не выпрашивает эти отзывы. Просмотрел еще несколько скукота, все одно и то же, все похожи друг на друга, ах, он такой, ах, он сякой, вот и все, а вы гляньте-ка, как пишут там, за границей - там тебя так расцветят, так живописуют, такое про тебя напридумают! Полистал еще - и досада лишь обострилась, а уж когда какой-то рецензент нашел в одном его новом произведении три достоинства, он горько усмехнулся - в остальных-то пяти тридцать достоинств проглядел, нет, не хватает им зоркости. Так что же это означает, в конце концов, - хвалят его или унижают? Вот таким размышлениям предавался теперь Вэнь Хан.

Весной семьдесят девятого, как раз после премии "Весеннему дождю", один его школьный товарищ, работавший в редакции, вызвался помочь ему выйти из профсоюза работников финансовых органов и перейти редактором в детский литературный журнал. Детской прозы Вэнь Хан не писал, но работа с текстами привлекала его гораздо больше, чем бухучет да накладные. Вэнь Хан... - ох, опять я оплошал, в то время он еще звался Ма Вэньхэном - был так взволнован, что отстегнул пятнадцать процентов от премии за "Весенний дождь" и пригласил соученика вместе с несколькими другими старыми приятелями на обед в известный ресторан "Пекинская утка" , выразив этим свою благодарность.

Через три месяца, когда еще три его произведения получили одобрение критики и Ма Вэньхэн уже официально отказался от всех трех иероглифов своего имени "ма", "вэнь", "хэн", - некий замдиректора по административной части местного драмтеатра нанес ему два визита и предложил войти в штат драматургом.

- Когда я говорю "драматург", я имею в виду творчество как профессию, вы будете сам себе хозяин, захотите написать пьесу - пишите, не захотите создавайте свои эссе, рассказы, я все понимаю и не буду вмешиваться. Из хорошего рассказа, обмозговав, всегда можно сделать пьесу, и если получится, это всем радость, так что приходите, увидите, какой замечательный у нас театр...

Так убеждал Вэнь Хана замдиректора театра.

И в это же самое время прибежал в возбуждении тот старый школьный приятель, что некогда вкушал - тогда еще с Ма Вэньхэном - пекинскую утку:

- Все сделано, полный порядок, завтра придут документы на твой переход, завершай поскорее дела. С твоим начальством все обговорено, в следующем месяце зарплату получишь уже в литжурнале, ну как, Ма Вэньхэн, а?

Вэнь Хан поморгал, очень недовольный этим "Ма Вэньхэном" - ну что за грубые звуки, совсем не соответствуют его нынешним успехам и должностным переменам...

- Извини, я туда не пойду, не собираюсь быть редактором, да и детской литературой заниматься не намерен.

Он ответил так холодно и жестко, что старый приятель едва не изверг обратно три месяца назад откушанную утку.

Переход в театр оформили быстро, хватило месяца, все бумаги подписали, и Вэнь Хана пригласили в отдел кадров, куда он и направился. Счастливец, скажете вы! На полпути туда, однако, он столкнулся с незнакомкой, весьма в себе уверенной, что сразу бросалось в глаза.

Извините, где можно найти товарища Вэнь Хана?

Голос у нее был четкий, приятного тембра.

- Это я, - поспешил ответить он.

Женщина работала в сценарно-режиссерской группе киностудии, а в прошлом была актрисой, так что понятно, почему она выделялась среди прочих. Приехала заключить с Вэнь Ханом договор на создание киносценария. Большая говорунья, она расспросила Вэнь Хана обо всем. Узнав, что тот поступает на работу в театр, категорично заявила:

- Нет-нет, никакого театра, приходите к нам.

Властным голосом всезнающего и всемогущего человека она изложила двенадцать резонов, почему киностудия предпочтительней театра.

...В результате не пошел он ни в театр, ни на студию, все колебался, выбирая, решая, передумывая и снова выбирая, решая, передумывая, и так тянулось до весны восьмидесятого, когда после очередной премии - за "Теплый ветерок" - он полгода проучился на литературных курсах и той же осенью вошел в немногочисленные в их городе ряды профессиональных писателей.

И когда он стал писателем-профессионалом, прошедшее десятилетие, проведенное в кассе с приходно-расходными книгами, влажными губками, счетами да накладными, бюджетами да отчетами, двух-, пяти- десятиюаневыми купюрами, более мелкими - по паре цзяо, монетками в два, пять фэней... - все это показалось ему каким-то абсурдом. Как же позабавилась со мной судьба! Замечательного писателя на десять с лишним лет забросить в кассу! Это не только абсурдно, это глупо, оскорбительно, дико, преступно, это непостижимо...

Свою былую работу в кассе он не любил вспоминать еще больше, чем имя Ма Вэньхэн, и как чумы страшился, что в литературно-художественных кругах прознают о его прежней профессии - считать купюры. На одном мероприятии в литкругах какой-то парень лет двадцати, неведомо откуда узнавший об этом, выпалил:

- Мы с Вами коллеги, уважаемый Вэнь Хан.

Писатель не понял и поморгал глазами.

- Вы ведь когда-то работали в кассе, да? И я кассир!

Это совпадение привело парня в восторг. А Вэнь Хан нахмурился, хмыкнул и зло пронзил его взглядом...

К счастью, паренек оказался не из слабонервных, а будь он похлипче, кто знает, не решился бы, вернувшись домой, несколько укоротить свою жизнь?

4

Два следующих дня Вэнь Хан пребывал в дурном настроении. Позавтракав, принялся неторопливо потягивать чаек, заваренный в большой кружке, что всегда доставляло ему удовольствие, но сейчас вдруг показалось, что чайные листочки чем-то отдают, будто в кружку плюхнули сладковатую бобовую пасту вместе с душистым перцем и куском мыла. Поворчав, побурчав, попенял жене, что держит-де на кухне чай без плотной крышки. Жена возразила, что, во-первых, крышка завинчена плотно, еще чуть повернешь - и сорвешь нарезку, какой тогда прок от банки, а во-вторых, все годы их супружеской жизни чай неизменно стоял на кухне, а не в спальне и не в уборной, ведь термос и кружки находятся там же, на кухне. Десять лет никаких проблем не возникало, что ж сейчас-то на пустом месте их выискивать?

Он отмахнулся, не желая затевать ссору с женой и еще больше ухудшать свое и без того дурное настроение. После обеда сходил за гонораром, получил шестьдесят юаней, дело, в общем-то, приятное, но и оно его не обрадовало: ведь писал, правил, сверял, публиковал, и на тебе гонорарчик - всего-то шестьдесят юаней!

Вечером взял свежий журнал, проглядел несколько страниц, как в дверь постучали. Открыл, там двое, один повыше, другой пониже, один толстый, другой тонкий, издалека приехали заказать ему материал для их журнала. Два года назад, когда к нему впервые пришли из редакции брать интервью, он перепугался до полусмерти, услышав слово "редакция", разволновался, затрепетал в ужасе и благоговении. А сейчас эти незнакомцы, невесть откуда явившиеся, лишь навеяли на него скуку. Нет покоя в Поднебесной! Когда-то, относя рукопись, он дрожал, а отдавая ее, готов был преклонить колени перед редактором, но прошло время, и теперь он спокойно принимает редакторов у себя дома и только тогда, когда сам того хочет и к этому расположен. Кого-то с почтительным вниманием, кого-то - увы и ах! - не заботясь о манерах.

Эта парочка - высокий-низкий, толстый-тощий - произнесла несколько льстивых слов в адрес его произведений, так что он немного смягчился и дал принципиальное согласие вскорости черкнуть им что-нибудь.

Они ушли, а сна не было. Бессонными ночами ему думалось лучше всего. Нельзя сказать, что Вэнь Хан не был способен к самоконтролю, к бесстрастному самоанализу, не умел слышать собственный голос. Вспомнил, как оживился, услышав о себе его льстивые слова, хотя и не подал виду, вспомнил о скандальном инциденте с тем парнем, который заговорил про кассу и которого он осадил, вспомнил о старом приятеле, предложившем ему перейти в детский литжурнал и канувшем куда-то... И вот уже друзья перестали к нему захаживать.

Как же это так все произошло? Он вздрогнул, грудь стеснило, живот вспучило и даже затошнило немного, видно, рыба за ужином оказалась не слишком свежей, да и почищена была плохо, и жарили на прогорклом масле... Эх!

С детства он любил литературу и упоенно погружался в домашнее чтение. "Стремление" Чжу Цзыцина[10] прочитал, кажется, в третьем классе и в десять декламировал его стихи "прилетела ласточка, но вернется вновь, / пусть цветы опали, зацветут опять". Он ощущал смутное беспокойство, ночами уставясь в раскинувшийся над ним небосклон, чувствуя, как все в мире к чему-то стремится, и он обязан хоть что-то выхватить из этого стремительного потока. И тогда он купил блокнот и начал "упражняться". В одиннадцать впервые ощутил прилив божественного волнения, прочитав "Девочку со спичками" Андерсена: она чиркает спичку за спичкой, и вот уже ни одной не осталось, но пока горит огонь, девочке грезится жареный гусь, очаг, бабушка, и она, замерзая, продолжает улыбаться.