Николай Молчанов - Жан Жорес

• Название: Жан Жорес
• Автор: Николай Молчанов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Гэд все время подчеркивает глубину разногласий, он старается доказать их непримиримость. Он призывает отделяться границей от тех, кто, по его мнению, покинул социализм. Гэд во многом прав, но его закостенелый догматизм, непримиримость, неумение творчески применить марксизм в особых условиях Франции еще никогда не проявлялась столь резко, никогда он так решительно не исключал саму мысль о единстве. И все же (благородный человек!), бичуя ошибки Жореса, он внезапно поворачивается к нему и произносит:

— Я не назову это вашим преступлением, а лишь следствием вашего представления о социализме.

…Выходя после заседания, Вандервельде, лидер бельгийцев, сам прекрасный оратор, пытавшийся на конгрессе примирить Жореса и Гэда, заявил:

— Если бы речь шла о присуждении премий за красноречие, то я не знаю, ному бы можно было ее дать: Гэду с его меткими словами, каждое из которых било как пуля, или Жоресу, ораторский гений которого никогда не поднимался так высоко, как в этом споре между социалистами.

Споры продолжались на пленарном заседании конгресса. Кое-кто поддерживал Жореса, другие пытались примирить спорщиков, но больше все же нашлось критиков оппортунистических ошибок Жореса. Весьма едко высказался о них Плеханов. Возникли споры и среди самих критиков. Австриец Виктор Адлер, красиво развивавший свои скептически-созерцательные соображения, назвал Плеханова «врачом», который может принести вред «больному», то есть французскому социализму.

— А я болезнь! — с горьким смехом крикнул с места Жорес.

Но особенно ему доставалось от немцев. Каутский хотя и мягко, но теперь тоже критиковал его. Роза Люксембург исключительно темпераментно осудила жоресовскую политику сотрудничества с буржуазией. Она выступила перед тем, как должен был говорить Жорес. При этом именно ей предстояло переводить его выступление на немецкий. Жорес начал свою речь таким добродушным замечанием:

— И все же сейчас вы услышите, как гражданка Роза Люксембург будет переводить мою речь на немецкий язык: вы, таким образом, увидите, что полезное сотрудничество возможно, несмотря на вражду…

Все рассмеялись. Однако затем, немцам уже было не до смеха. Жорес блестяще проанализировал положения и тактику германской социал-демократии:

— Главный порок Дрезденской резолюции состоит в том, что она навязывает другим такие правила действия или скорее правила бездействия, которые характерны сейчас для германской социал-демократии. У вас нет ни революционного, ни парламентского действия. Немецкий пролетариат не имеет исторической революционной традиции. Он не завоевал всеобщего избирательного права на баррикадах, а получил его сверху. И вот вы видите красное королевство, ваше «социалистическое королевство» Саксонию, которая без сопротивления примирилась с ликвидацией всеобщего избирательного права… И поскольку у вас самих нет революционной традиции, то вы с недовольством смотрите на народы, у которых она есть…

Даже если вы завоюете большинство в рейхстаге, вы будете единственной страной, где социализм не будет хозяином, даже если он и приобретет большинство. Потому что ваш парламент — половина парламента, он не имеет власти…

От вас ожидали после того, как вы получили на выборах три миллиона голосов, весь социалистический мир ожидал от вас, от Дрезденского съезда, определенной политики… От вас ожидали лозунга борьбы, тактики, действия. И тогда вы скрыли от своего пролетариата, от международного пролетариата вашу беспомощность, неспособность действовать за непримиримостью теоретических формул, которые вам будет доставлять до последнего дня своей жизни ваш замечательный товарищ Каутский…

Аплодисменты, смех делегатов, возгласы одобрения встречают уничтожающий анализ, которому подверг Жорес «временное, но страшное бездействие германской социал-демократии», стремившейся теперь передать эту тактику и другим.

Но многие слова и мысли Жореса тогда еще не могли быть поняты и оценены его слушателями. Зато потом в них обнаружилась вся глубина мысли Жореса.

— Когда я слушал слова гражданина Каутского о том, что он согласился бы допустить участие социалистов в центральном правительстве в случае национальной угрозы… я спрашивал себя: неужели министериализм станет допустимым при условии его дополнения национализмом, неужели пролетариат может пожертвовать классовой борьбой ради сотрудничества в обороне той самой родины, которая управляется и особенно эксплуатируется буржуазным классом? И я чувствую, что в таком случае я не мог бы следовать до конца в националистическом министериализме нашего товарища.

Жорес обнаружил здесь в зародыше то, что в годы первой мировой войны погубило II Интернационал, социал-шовинизм таких людей, как Каутский, Плеханов, Гэд и другие, склонность к социал-предательству, до которого он не дожил, но от которого он все же успел отмежеваться! Вот его ответ людям, пытавшимся ставить Жореса на одну доску с социал-шовинистами…

Дрезденская резолюция вопреки возражениям Жореса принимается конгрессом. Она содержала косвенное осуждение его политики, хотя явилась противоречивым и смутным документом; в ней, например, была двусмысленная ссылка на резолюцию Каутского, принятую на предыдущем конгрессе Интернационала. Но все же это поражение. Многие делегаты смотрели с сочувствием на Жореса, сумевшего завоевать личные симпатии большинства делегатов, даже таких, которые были решительными противниками его взглядов.

Но зато он оказался победителем в деле, которое для него важнее всего: в вопросе о социалистическом единстве! Конгресс единогласно принял такое решение. «Необходимо, чтобы во всех странах перед лицом буржуазных партий существовала только одна социалистическая партия, как существует только один пролетариат… социалисты обязаны приложить все усилия для осуществления социалистического единства на основе принципов, принятых международными конгрессами, в интересах пролетариата, перед которым они несут ответственность за роковые последствия раскола».

Конгресс, собравшийся в разгар русско-японской войны, начался прекрасной демонстрацией интернационализма. Представитель России Плеханов братски протянул руку японцу Катаяме, вызвав бурную овацию делегатов. А в момент закрытия конгресса прозвучал призыв к Жоресу и Гэду, чтобы они пожали друг другу руки. Жорес рад был это сделать, но Гэд… Правда, Вайян и Ренодель от имени двух фракций французского социализма заявили об их готовности к объединению. Затем зал «Концерт гебо» огласился троекратным «ура» и многоязычным пением «Интернационала». Жорес пел его с особым чувством и подъемом. Он переживал новый поворот в своей борьбе, поворот к самой славной полосе своей жизни…

Уныние воцарилось среди сотрудников Жореса после Амстердама; один он был в приподнятом настроении. Выражение озабоченности, уже давно не сходившее с его лица, сняло как рукой. Вот и сейчас он в каком-то возбуждении, в криво, как всегда, надетой соломенной шляпе, засовывая на ходу в карманы кипу бумаг, почти бегом устремляется из редакции, бросая на ходу:

— В палату…

Аристид Бриан, Густав Тери, Рене Вивиани молча провожают его глазами.

— Нет, вы только подумайте, — со смехом заявляет Тери, — он чувствует себя победителем! Ведь его же разгромили там, на конгрессе, и Бебель поздравляет Гэда с победой. А он ликует! Что за человек? Но, может быть, он прав?

— Жорес? — отвечает Бриан. — Все объясняется просто: у него страшно уступчивый характер. Он не осмеливается оторваться, выступить против народа. Это его постоянная черта. Сколько раз бывало, что после долгих споров удается наконец внушить ему идею какой-либо тактики. Вот он уже согласился с вашим мнением, он даже обнаруживает в нем мудрость. Но стоит лишь какому-нибудь человеку в рабочей блузе сказать ему что-то противоположное, как он немедленно отказывается от вас и соглашается с простым шахтером.

Недовольны Жоресом не только люди его политического окружения. Его супруга вдруг стала разбираться в политике, наслушавшись грустных сетований сотрудников своего мужа. Она решительно недовольна им, и ему приходится выдерживать ее презрительно холодные взгляды. Ведь Луиза уже видела себя в роли супруги по крайней мере председателя совета министров, и уж тогда-то она бы поспорила в элегантности с этой мадам Мильеран.

А Жорес спешит конкретными действиями показать свое намерение твердо выполнить амстердамские решения о единстве. Грустный, но неизбежный разговор состоялся у него с Эмилем Комбом, с которым у него установились хорошие отношения. Жорес считал его честным и стойким демократом. Еще раньше Комб предупредил, что он покинет свой пост, если Жорес перестанет его поддерживать.

Но Жорес, понимая, что вместо Комба наверняка придет более правое правительство, все же официально заявляет о своем выходе из левого блока. Правда, он пытается еще как-то помочь Комбу удержаться. Но дело с фишками, скандал с Сиветоном доконали его. И хотя «развод плохо подходящих друг к другу супругов», как называл Комб закон об отделении церкви от государства, еще не утвержден парламентом, 19 января 1905 года он подает в отставку.