Андрей Бондаренко - Снега, снега

• Название: Снега, снега
• Автор: Андрей Бондаренко
• Жанр: Героическая фантастика

На нашей прекрасной планете есть места, которые не рекомендуется посещать без веских на то причин.

Почему? Можно – ненароком – «провалиться».

Куда? Например, в прошлое. Или же в параллельные миры.

Казалось бы, что в этом страшного? Ну, параллельные миры. Подумаешь. Даже интересно.

А как вам – оказаться в концентрационном лагере для нежелательных пришельцев? Особенно учитывая тот факт, что скоро – где-то рядом – с неба упадёт гигантский астероид? Вот то-то же…

---

– Значит, дурака настроен валять? – загрустил Хан. – Карцер светит, понятное дело. Не хочется. Там больно делают. Ногти вырывают с корнем. Зубы выбивают. По ногам лупят – мешочками, туго набитыми речным песком – почём зря… Оно мне надо?

– Не надо, – не открывая глаз и блаженно улыбаясь, подтвердил Лёха. – В чём же тогда дело? Иди вместе со всеми – по нежной утренней росе – радуясь ласковому утреннему солнышку. Ну, и добрейшим Ангелам, понятное дело…

– Не пойду.

– Почему?

– По кочану, как ты любишь говорить. Хотя, я не знаю, что это такое – «по кочану».

– Так и иди.

– Не пойду.

– Почему?

– По кочану. Я твой друг.

«Придётся вставать, – понял Лёха. – Иначе не отвяжется. Друг степной. Друг, одно слово…»

Будь он один, то и проблем никаких не было бы. Никаких… Дежурные Ангелы? Хрень несерьёзная, глупая, детская и смешная. Отмазался бы – как добрый вечер. Типа – дерьма пирога. Стишок бы зачёл какой. Здешние Ангелы, они падкие – на глупые и сентиментальные стишки.

Вот, к примеру:

Две судьбы – в тот поздний вечер —
Познакомились с разлукой.
И пеняли всё на ветер – так легко.
Две струны – так нежно ныли,
Перебарывая скуку,
И печаль летела в небо – высоко…

Две струны – как добрый вечер,
Что порой нам только снится.
И на небе – словно флаги – облака.
Две струны – так грустно ныли,
Как капризная девица,
Что вздыхает на пороге – иногда…

Две пустых пивных бутылки,
Вот, и всё – закончен вечер.
Ночь – хрома и одинока – вновь пришла.
И зима – вновь прибежала,
А любовь, расправив плечи,
Улетела, растворилась – навсегда…

Вроде бы – ерунда полная, ерундовая. Ерунда? Как сказать. Ангелы и про пиво-то ничего толком не знают, но – при этом – слушая, плачут… Ерунда ерундовая, полная…

Короче говоря, будучи в единственном числе, он – сто двадцать пять процентов из ста – отговорился бы, мол: «Извиняйте, добрейшие и милейшие Ангелы! Как же я вас, чистых и правильных, обожаю… Не успел к общему построению. Виноват. Бывает. Каюсь. Отработаю. Отмолю… Хотите, я вам – за мягкое и справедливое отношение – стишок зачту? Тема, гнилой осиновый пенёк, ваша. Заказывайте, твари сердечные. Дружбаны вы мои червовые…».

И заказали бы, и отработал бы. Дело-то, честно говоря, не хитрое. Твою беспутную и развратную мать.

Так, нет же, Хан, откуда не возьмись, навязался. С ним, сердешным, ничего не получится. Почему – не получится? По октябрьскому капустному кочану, рачительно загруженному на склад псковской многопрофильной овощебазы. Больно, уж, морда узкоглазая, прямолинеен и своеволен. Да и с юмором совсем не дружит. Но – друг. Настоящий, проверенный, правильный, степной…

Прогнав – усилием воли – серую муть, Лёха, качнувшись всем телом, слетел с кровати.

– Как это у тебя получается? – в сто первый раз удивился Хан. – Раз, и половину казармы перепрыгнул. Не понимаю…

– Я тоже многое не понимаю, – старательно выполняя стандартные махи руками-ногами, откликнулся Лёха. – Особенно – про местных лошадей. Когда они тебя, морда, видят, то создаётся такое устойчивое впечатление, что готовы отдаться – в любой момент…

– Ну, не знаю… Кому – отдаться?

– Тебе, морда узкоглазая.

– Ну…

– Баранки ярмарочные усердно и трепетно гну. Чтобы на сезонной ярмарке лучше продавались. Более того. Иногда, судя по твоим диким степным глазам, можно предположить…

– Что – предположить?

– То, что и ты не прочь.

– Не прочь – что? Чего?

– Не прочь – поиметь парочку молоденьких кобылок… Ха-ха-ха! Не обижайся, пожалуйста. Я просто пошутил.

– А я и не обижаюсь. Поимел бы. Причём, особо не раздумывая и с отменным удовольствием. Старинная монгольская традиция, однако…

– Вашу мать, переселенцы! – в дверном проёме появилась светло-серая фигура дежурного Ангела. – До построения осталось полторы минуты. Поторопитесь!

– А чего это Ангел поминает – всуе – чью-то мать-старушку? – брезгливо передёрнув плечами, удивился Лёха. – Мудак, что ли? Мы же, блин витаминный, обязательно стукнем господину епископу. Причём, лично, старательно, и ничего не скрывая. Типа – ближайшая встреча назначена на послеобеденное сытое время…

– Обязательно настучим, – решительно подтвердил Хан. – Как последние гнилостные суки… Ты, брат, новенький?

– Новенький, – сознался Ангел, чьё лицо было спрятано за стандартным шлемом-маской.

– Ещё раз скажи. Пожалуйста.

– Ну, новенький…

– Откуда берут таких добросердечных недотёп? – показушно удивился Лёха. – Надо рявкнуть в ответ, мол: – «Всем лечь на пол! Стреляю без предупреждения! Лечь, говнодавы дешёвые! Кому, так его и растак, сказано? А длинные языки, на раз, запихать в жирные задницы! Считаю до трёх! Дальше, мать вашу, не умею. Извините. Один, два…». А после этого – мочить, мочить и мочить! Каблуком уставного ботинка – по наглым и самодовольным рожам. Дабы показать, кто является в «Чистилище» полновластным и строгим хозяином… Чего непонятного?

– Всё понятно, – торопливо подтвердил Ангел.

– Охренеть…

– Ты, Хан, совсем фишки не рубишь, – хмыкнул Лёха. – Учишь тебя, узкоглазого, учишь. Всё – без толку. Степной урод, короче говоря. Полный урод и законченный…

– Вы нарушаете шестой и седьмой пункт лагерного Уложения, – дрогнув голосом, заявил Ангел. – Я буду вынужден…

– Вынуждена.

– Что? – непонятливо переспросил Хан. – Как это – вынуждена?

– Так это. Перед нами – девица.

– Что такое? – возмутился Ангел, бестолково шаря ладошкой по кобуре с лазерным пистолетом. – Да я…

– Молчать! – распорядился Лёха. – Эта девица, брат степной, уже давно на тебя посматривает с вожделенным пиететом. С самого вчерашнего утра. Ангелом буду.

– С пиететом? Это как? – уточнил непонятливый Хан.

– Ну, хочет, чтобы ты, морда узкоглазая, стал её тайным любовником. То бишь, пылким и неутомимым тайным любовником. Правильно я говорю, мадам?

– Не правильно! – снимая с головы чёрный шлем, обиделся Ангел. – Я по-честному…

«Однако», – мысленно восхитился Лёха. – «Вполне симпатичная девица. Стройная, черноволосая, коротко-постриженная. Глаза чуть вытянутые, фиолетовые такие, доверчивые. Прямо как у экзотических горных лам, обитающих в таинственных и суровых Кордильерах. Не обязательно, что только в горах… Есть такой роман. Такой, слов нет… Нет, да и быть не может. Называется – «Город и псы». Автор – Марио Варгас Льоса, перуанец. Если, конечно, я правильно запомнил… Какая вещь! Какая замечательная, правильная и бесподобная вещь! Кто не читал «Города и псов» – дурак тот. Дурак, сволочь, тварь, пэдораст, недоносок и последний подонок. Ладно, проехали… О чём это я, то бишь?».

Выяснилось, что он – в данной нестандартной ситуации – является третьим лишним.

Хан о чём-то заинтересованно шептался с черноволосой «церковницей». Или же это она с ним – шепталась? Сложный вопрос. Риторический и практически неразрешимый…

– А когда целоваться начнём? – меланхолично поинтересовался Лёха. – Всё к этому, судя по всему, и идёт.

– Тебя забыли спросить, – откликнулся Хан. – Пшёл…

– Греби отсюда, пёс, – посоветовал (посоветовала?), Ангел. – Пока цел. Гнида подзаборная…

– Как скажете, милые друзья. Без вопросов.

Неторопливо пройдя между длинных рядов двухъярусных коек – до распахнутых входных дверей – он обернулся.

Обернулся, и мысленно восхитился: «Действительно, целуются, морды! Да, ещё как, мать моя! Типа – с самым серьёзным продолжением… И чего, интересно, «церковница» нашла в нашем Хане? Низенький, кривоногий, желтолицый. Шансов пройти на третий уровень – ноль. Никто ещё из диких степняков даже второго уровня никогда не проходил. Всех забирали, типа – в расход. Хотя… Что – хотя? Не наше дело. Двигаем. В том плане, что бодро и весело шевелим недозрелыми помидорами… Недозрелыми? А, то! Зрелых, вообще, в природе не существует. А перезрелые, они сугубо в гробу. Типа – с белыми пафосными наконечниками…

На выходе из казармы его попытались остановить. В том плане, что какая-то мерзкая падла, облачённая в светло-серый комбинезон, небрежно прохрюкала:

– Стоять! Кто такой?

– Из попы – твоей кривоногой жёнушки – перезрелый гной, – презрительно откликнулся Лёха.

– Что?

– Через левое плечо! Для кого, боец, Уставы писаны? Для тупых чертей из придуманного Ада? Молчать, тварь охреневшая! Как должно спрашивать у неизвестного? Мол, пароль-ответ? Где – при этом – должен находиться пистолет? Почему вторая рука не сжимает рацию? Отвечать, когда спрашивают!

– Да, я…

– Головка от межзвёздной ракеты «Заря»… Кто таков? Изволь, разгильдяй, представиться по всей форме! Ну?

– Богомил Радов, сержант второй роты специального батальона имени «Святого Августина»! – ожидаемо вытянулся в струнку Ангел.

– Богомил, понимаешь, – начальственно поморщился Лёха. – Смех не смешной… Вольно, боец. На первый раз прощаю. Так и быть. Свободен… Стоять! Изволь, боец, сообщить епископу Альберту, что с ним хотят поговорить.