Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

• Название: Яковлев А. Сумерки
• Автор: Неизвестно
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Будучи в Политбюро, я внимательно присматривался к де­ятельности спецслужб, прежде всего КГБ. Вовсе не хочу всех работников, особенно разведчиков, мерить одной меркой. Там немало достойных людей. Пишу в этой главе о другом, а именно: о карательной системе, которая вместе с КПСС бы­ла основой большевистской диктатуры.

Я не располагаю достаточной конкретикой, касающейся деятельности КГБ, — она будет еще долго покрыта тайной. Просто хочу пригласить исследователей к изучению подлин­ной природы и механизма взаимодействия партии и кара­тельных служб, сферы, которая содержит еще очень много неразгаданного и скрытого от общества.

В России появилось очень много полити­чески смелых людей. Речи, статьи, ми­тинги, проклятия властям, восторги прошлым, безудержные обвинения в ад­рес реформаторов. Нетерпимость, как леденящая пурга, заметает дороги к ра­зуму. Печально, что в стране подверг­лись нравственной коррозии совесть, душа, человеческое в человеке. А что смелых миллионы — это прекрасно! Но, увы, рабов пока больше.

Автор

Глава восемнадцатая

САМООЧИЩЕНИЕ

Любая кардинальная Реформация с самого начала должна ис­ходить из того, что ее предварительные замыслы будут во многом опрокинуты. Жизнь-хозяйка без колебаний диктует свой темп и свою логику, свою последовательность событий, обнаруживает свои капризы, высвечивает трагиков и коми­ков, мучеников и слюнтяев, героев и могильщиков. Так оно случилось и в России. Особенно ярко это высветилось в пер­вые годы нового столетия.

Автор

Прежде чем поделиться в следующей главе своими впечатлениями о событиях, начавшими свой бег пос­ле провала военно-большевистского мятежа в августе 1991 го­да, я попытаюсь подвести некоторые внутриполитические и внешнеполитические итоги Мартовско-апрельской револю­ции 1985 года и первых лет Перестройки, как я их понимаю.

На рубеже 90-х годов раскладка сил и соперничество ин­тересов все заметнее осложнялись разрушением былого по­литического баланса. Идеологическая монополия оказалась сметенной, постепенно углублялось понимание той истины, что во многом наши беды, кризисы, пороки и предрассудки были следствием принудительного мировоззрения, которое перекрывало пути научному анализу и ответственным реше­ниям. Политические реформы пришлось осуществлять по ходу Перестройки, причем общественному сознанию еще предстояло переварить по-настоящему ее основные принци­пы, такие, как свобода слова и творчества, многопартий­ность, разделение властей, частная собственность, рыночные отношения, и многие другие.

1

Перестройка — это объективно вызревшая в нед­рах общества попытка излечить безумие октябрьской контр­революции 1917 года, покончить с уголовщиной и безнравст­венностью власти. К слову сказать, через аналогичные про­цессы мучительного «самоуправления» проходили все крупные социальные повороты и в других странах. Ни один из них не был и не мог быть свободным от преступного эле­мента. Когда уголовщину удавалось оттеснить, общественное развитие шло дальше по восходящей. Революция Кромвеля, французская 1789—1793 годов, буржуазно-демократическая в США — все они проходили через периоды нравственного самоочищения, но периоды эти наступали, когда у власти оказывалось третье-четвертое поколение. Почему именно в эти сроки — тема особого разговора. Наверное, есть ответы, но не у меня.

Перестройка 1985—1991 годов взорвала былое устройство бытия, пытаясь отбросить не только уголовное начало, но и все, что его объективно оправдывало и защищало, на нем па­разитировало: беспробудный догматизм, хозяйственную сис­тему грабежа и коллективной безответственности, организа­ционные и административные структуры бесправия. Понят­но, что вполне реальные угрозы большевизму не могли не вызвать встречной угрозы, вплоть до крайних средств — на­пример, тех же самых попыток государственного переворота в 1991 и 1993 годах, носивших уголовный характер, как и их предшественница — октябрьская контрреволюция.

Угроза со стороны «сталинократии» стала приобретать яв­ные очертания после того, как Перестройка постепенно пе­реходила к этапу Реформации. Думаю, что мы проморгали этот момент, увязнув в текущих проблемах. Мы не расслы­шали призывов колокола времени. Но и в этом историческом контексте Перестройка на практике оказалась намного шире и глубже «обновления» и «совершенствования». Больше то­го, она несла в себе, на мой взгляд, социально-смысловую из­быточность. Именно здесь были заложены наиболее серьез­ные основания рассчитывать на ее успех. Любое развитие всегда движется вперед избыточностью начального матери­ала, накопленных противоречий, доступных альтернатив и требующих решения задач. Но избыточность этих образую­щих факторов не должна была перейти в то давящее изоби­лие нерешенных проблем, производными от которого могут стать почти безысходный кризис ожиданий, жесточайшие разочарования.

Почему в 1990 году Перестройка начала прихрамывать? Прежде всего потому, что антиреформаторские силы, почув­ствовав растущие разочарования в общественных настроени­ях, повели мощную атаку на реформы, а президент, у которо­го еще оставалась реальная власть, никак не решался с одной ступеньки лестницы перемен, которая называлась Пере­стройкой, переступить на следующую, именуемую Реформа­цией, то есть к более глубокой реформе власти и экономики.

Нечто подобное, хотя и в другом качестве, произошло и с правительством Ельцина в 1996—1999 годах, когда сторонни­кам свергнутого строя удалось, паразитируя на процедурах демократии, затащить правительство в вязкое болото бес­смысленных перепалок и через эту тактику затормозить ре­формы, что является практическим воплощением ставки большевиков на ползучую реставрацию.

И сегодня мы все еще продолжаем споры XX века, хотя видим, что мир своим развитием оставил эти споры позади. Проходит время, а мы еще во многом остаемся во власти той гигантской деформации общественного сознания, что была вызвана к жизни октябрьской контрреволюцией 1917 года и последующими десятилетиями господства большевиков. Инер­ция былых схваток, старых идейных и политических раздо­ров, представлений и противоречий держит наш разум в пле­ну. Насквозь военизированная психология все еще удержива­ет нас на баррикадах, мы еще хотим кому-то сдачи дать, только не знаем, кому.

Во всяком обществе естественен спектр политико-психо- логических состояний и настроений — от крайне левого до крайне правого. Где-то между ними располагается трудно­уловимая «норма». И сколь бы подвижными ни были грани­цы этих норм, их наличие подтверждается крайностями, которые позволяют обществу узнавать и определять, что именно является гранью на том или ином этапе историческо­го развития.

С контрреволюцией 1917 года победила одна из таких крайностей. Это была крайность не только политических воззрений, но и общественно-психологического состояния. Насилие стало нормой жизни, под него подгонялись полити­ка и экономика, литература и искусство, отношения меж­личностные и общественные — все подряд. Подгонялись террором, интеллектуальной изоляцией, разрывом нормаль­ных связей с внешним миром, отсутствием системы обрат­ных связей.

Общество не в состоянии жить так десятилетиями и оста­ваться уравновешенным. Либо от ультралевой и ультрапра­вой истерии оно впадает в коллективные формы шизофре­нии и недееспособности, либо так или иначе должна быть восстановлена психологическая норма. Отсюда трудные, му­чительные размышления о нашем реальном месте под солн­цем.

Размышления, неизбежные не только из-за объективной сложности положения, в которое мы попали, но прежде все­го из-за того, что диктуют их не знающие «остановки» раци­оналистическое мышление и логика сознания конца XX — начала XXI века. И Перестройка нащупала ее в общечелове­ческих ценностях, внеся тем самым огромный вклад в нрав­ственную культуру России.

Перестройка — это, кроме всего прочего, и отражение приоритета рационального в нашем сознании. Что ни гово­ри, а ранние формы социалистической идеи возникали от ве­ры, но вовсе не на основе науки. И шло это, на мой взгляд, прежде всего от исторически обусловленной структуры со­знания — общественного и индивидуального, в котором мощно доминировали еще религиозные связи, привычки и навыки мышления. Кстати, последние еще дышали воздухом времен инквизиции, крестовых походов, религиозных войн и деспотий.

Если перенести эти оценки на Россию, то следует согла­ситься с мудрым Ф. Тютчевым, что «русская история до Пет­ра Великого — одна панихида, а после Петра Великого — од­но уголовное дело». Федор Иванович еще не знал, что впере­ди случится умопомрачение нации, сотворенное Лениным и Сталиным на базе психологии социального дна.