Неизвестно - Шелест Да не судимы будете

• Название: Шелест Да не судимы будете
• Автор: Неизвестно
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Зиму 1919 года как-то мы всей семьей прожили, и все остались живы, хотя от недоедания и голода далеко не были здоровы. Приближалась весна, а с ней и вся надежда: пойдет трава, крапива, рогоза, щавель, уже можно будет жить. В детстве я переболел почти всеми болезнями: оспой, брюшным тифом, малярией, желтухой, корью. И все переносил тяжело, а теперь еще голод давал о себе знать. Весной с сестрой Марией я отпра­вился на заработки, за 95 верст от нашего села,^ как тогда говорили, «в экономию», но теперь это был один из первых совхозов на Полтавщине. До совхоза шли большой компанией целых три дня, ночевали где придется. В экономии жить нас разместили всех вместе на чердаке воловни, прямо на сеновале.; 1 Столовая находилась в каком-то бараке, еду в ней давали два раза в день: кусок хлеба с какой-то примесью и котелок на два человека пшенной каши со старым подсолнечным маслом — это было уже очень хорошо.Меня определили пасти свиней и коров, так что я был действительным свинопасом, но на «особом» положении. Позд­но вечером, когда я пригонял все стадо на усадьбу с поля, после дойки коров мне полагалась кружка парного молока, это меня очень поддерживало. Пасти свиней и коров было нелегко. Целый день на жаре, холоде, под дождем, на ветру. Гонять скот надо было на водопой к стоку за три километра, стадо мое разношерстное — коровы идут в одну сторону, а свиньи — в другую. Бывало, до основания выматываешься за день и к ве­черу падаешь просто замертво. А рано, чуть свет, надо вьп'о- нять на пастбище скот. Весной в разгар полевых работ, меня «повысили», я стал уже погонщиком волов при пахоте, бороно­вании и севе, а в летний период водовозом. Возил питьевую воду работающим в поле по прополке сахарной свеклы, к жат­кам и вязальщицам снопов на уборке пшеницы. За мной были закреплены лошадь, телега, две бочки, четыре ведра и несколь­ко десятков эмалированных кружек. Особенно в жаркую погоду меня с нетерпением ждали в поле работающие — хотелось каждому чистой холодной родниковой водички. Меня знали в нашем отделении все и называли: «Наш Петька-водовоз», Я гордился этой своей «популярностью». В мои обязанности входило также ухаживать за лошадью, кормить, поить и чи­стить ее, держать в исправности телегу, в надлежащей чистоте бочки. И, конечно же, строго по расписанию доставлять воду работающим людям в поле. За всю эту работу мне шла заработ­ная плата наравне со взрослыми. Все складывалось неплохо, я даже перешел ночевать с общего чердака воловни на сеновал, возле конюшни. Моим наставником был старший конюх. Мне он тогда казался уже пожилым человеком, а ему-то было всего лет 30—35. Имени я его теперь уже, к сожалению, не помню, но он относился ко мне как к родному сыну. У него я научился многим хозяйственньш[ премудростям и, как он говорил, «фак­там».

Но, несмотря на теплоту и заботу этого человека и общее хорошее отношение всех ко мне, и в особенности девчат — подруг Марии, я все же сильно скучал по дому.. По отцу, матерй, младшему брату Мите. Временами, в особенности ве­черами и ночью, тоска по дому, по родным местам, знакомым с самого раннего детства, доводила меня до слез. Я плакал, скрьгоая свою слабость от взрослых. Чувство первого расстава­ния сжимало сердце от каких-то вообр1ажаемых «недобрых предчувствий», очевидно, свойственных ребенку, впервые поки­нувшему отчий дом, родные места, мать, отца, своих близких. Все время мне представлялось в воображении, какой будет вйетреча после окончания работы. А домой мы можем возвра­титься только после Покрова.

пришел срок расчета — и оказалось, что я заработал нарав­не со старшей моей сестрой Марией. Возвращались домой тоже большим коллективом, под охраной мужиков и молодых пар­ней, ведь были все с деньгами, а в то время основательно пошаливали разные банды и грабители. Наш заработок основа­тельно помог семье. Но запасов оказалось мало, хватило их ненадолго, и снова недоедание, а потом и голод протягивали к нам свои костлявые руки.

Надо было искать выход из создавшегося положения. И «вы­ход» был найден. В феврале 1920 года меня определили в батра­ки к зажиточному крестьянину Земляному на хутор Пришиб, что в 20 верстах от нашего села. Мой теперешний хозяин поставил при найме меня в батраки условия: я обязан «служить» у него не менее года и делать все как его работник. За это мой хозяин дает нашей семье 4 пуда пшеницы и по окончании моего срока «службы» одевает и обувает меня с «ног до головы». К тому же было условлено, что если я буду работать хорошо, то при окончательном расчете я получу еще пуд пшешщы и пуд проса.

Итак, в 12 лет я стал батраком. Хозяйство Земляного по тем временам бьшо средним: три пары волов, четыре пары лоша­дей, шесть коров, молодняк крупного рогатого скота, свиньи, овщ>1 и множество птищ»1. Хорошие хозяйственные постройки, добротный дом, весь необходимый инвентарь. Бьша у хозяина конная молотилка, триер, несколько веялок. Одним словом, имелось все необходимое для хорошего хозяйства, для обработ­ки 25 десятин земли, которые были в его собственности, да он еще арендовал 5—6 десятин земли. Земляной имел какое-то агрономическое образование, у него было много книг по зем­леделию, и он выписывал периодическую литературу по сель­скому хозяйству. Впоследствии, после его раскулачивания, он работал в райземотделе как спещ1алист.

Семья хозяина была небольшой: он сам — красивый стат­ный мужчина, жена — маленькая, черная, сухая и до невозмож­ности злая и скупая женщина, его мать, уже пожилая женщина, добрая и ласковая старуха, и приемная дочь Наташа лет 7—8 (у Земляных своих детей не бьшо). Чтобы справляться со всем хозяйством, конечно же, одних рук хозяйки и хозяина не хвата­ло, хотя они и были по-настоящему работящими людьми и тру­дились от зари до зари. Постоянно у Земляного бьш работник Степан лет 30—32, крепкого телосложения, очень работящий и смьппленый. Он бьш глухонемой. Говорили, что он был красив. Степан как-то по-собому обрадовался моему прибьггшр и все время моего батрачества относился ко мне с большо^ теплотой и покровительствовал мне. Чувствовалось, что Зем­ляной Степаном дорожил, но и побаивался его. Степан же относился ко мне с такой заботой и любовью, что мог из-за меня пойти на любой конфликт с самим хозяином, но об этом немного позже. Была еще и работница. Помню, что звали ее Верой, ей было лет 25—26, говорили, что она круглая сирота и живет у хозяина очень давно. Вера была тихая, скромная, небольшого роста, волосы льняные, черные брови, глаза зеле­ные. Она всегда улыбалась. Как я замечал, со Степаном они дружили. Относилась она ко мне с какой-то лаской умной женщины. В мои обязанности входило во всем помогать Степа­ну й делать все для меня посильное, что скажет хозяин и хозяй­ка. Мне приходилось пахать, бороновать, сеять, возить хлеб и сено с поля на луга; погонять лошадей в ко1шрм приводе молотилки, крутить веялку и триер; месить навоз и делать из него в станках кизяки, помогать Степану ремонтировать сель­скохозяйственный инвентарь и конскую сбрую, водить в ночное лошадей, ставить и вынимать из речки Балаклейки вентери с рыбой и раками, поить, кормить быков и лошадей и за ними убирать. К коровам доступа мне не было — это было «царство» Веры. Она их поила, кормила, ухаживала и доила.

В напряженную пору сельхозработ Земляной нанимал еще 10—15 человек сезонных рабочих, мужчин и женщин. Работали все от ранней зари до позднего вечера. Часто ночевали прямо в поле. Я хотя и не голодал, но часто жил впроголодь, в особен­ности когда уходил в ночное с лошадьми. Хозяйка была скупой и жадной. Она мне давада кусочек хлеба, причем черствого, луковицу и немного соли. Иногда мать хозяина украдкой от невестки совала мне в торбу кусочек сала. В отместку хозяйке за ее скупость и, конечно, от голода, я иногда украдкой проби­рался в амбар, где стояли глечики с парным молоком, брал тонкую камышину и вьшивал молоко, не повреждая молочной пленки. Правда, мне было стыдно и жалко, когда за этот «недосмотр» хозяйка ругала ни в чем не повинную Веру.

Об отчем доме, матери, отце, сестре и младшем брате Мите я очень скучал. Но повидаться с ними не было никакой возмож­ности — не отпускал хозяин, да и работали мы до последнего изнеможения. Весной, летом и до самой поздней осени мы вставали в 4—5 часов утра и работали до темна. И так каждый день, поэтому мне всегда хотелось спать. Как-то с поля в хозяй­ство на ток возили снопы пшеницы. Хозяин на передней подво­зе, я за ним на арбе со снопами погонял волов, а меня все время Ьюнит ко сну, и никаких сил, кажется, нет его перебороть. За мной следовала арба, которой управлял Степан. Уже при съезде 6а ток меня окончательно сморило — волы как будто бы Сочувствовали это, резко свернули в огород, и арба со снопами й мной опрокинулась. Я свалился и сильно ушибся, но подско­чил к быкам, еще не понимая, что случилось. И вдруг я почув­ствовал на спине сильный ожог — это мой хозяин кнутом с металлическим наконечником хлестнул меня по спине. Руба­шонка моя лопнула — кровь потекла по спине, я бросил быков и стал убегать, боясь повторного удара. В это время Степан, громко издавая какое-то мычание, с вилами в руках бросился на своего хозяина и жестами показывал, что он за обиду и побои меня может его приколоть вилами. Когда Степан возвратился к опрокинутой арбе, он снял с меня рубашку, вытер кровь на моей спине и все время гладил рукой меня по голове, успокаи­вая и грозя кулаком в сторону Земляного, который от нас стоял теперь на довольно почтительном расстоянии. С этого времени моя дружба со Степаном стала еш[е крепче, а хозяин до конца моей у него «службы» не смел меня тронуть даже пальцем. Хотя меня по делу кое-когда и надо было приструнить. На спине у меня до сих пор остался шрам в виде буквы «з» от удара кнутом хозяина. Так и осталось на всю жизнь «клеймо батра­ка».