Эрвин Штритматтер - Лавка

• Название: Лавка
• Автор: Эрвин Штритматтер
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

Творчество одного из крупнейших писателей ГДР Эрвина Штритматтера хорошо известно советскому читателю.

Новый роман Штритматтера носит автобиографический характер. В нем писатель обращается к поре своего детства в поисках ответа на вопрос, как человек приходит к творчеству. Роман выдержан в стиле семейной хроники, со многими вставными историями и эпизодами, что позволяет дать широкую картину жизни лужицкой деревни.

---

Впрочем, и эта гениальная выдумка ничего не дает, и в один прекрасный день мать заявляет:

— Ну, теперь баста и открывать не стану, не то как бы мне себе самое не продать задаром.

Отец приветствует решение матери. Он тоже зашел в тупик с хлебопечением, теперь он печет только один раз на неделе, чтобы самые-пресамые достойные покупатели, такие, как учитель Румпош и прочие семейства, принадлежащие к обществу любителей ската, не умерли с голоду. Возможно, единодушие, к которому пришли мои родители на почве инфляции, распространится и на сферу супружеских отношений.

Между тем на Заступайтовой мельнице, то есть у наших конкурентов, продолжают печь ежедневно. Отец сидит в парадной комнате за гардиной, ведет наблюдение и видит, как его прежние покупатели, каждый с ковригой под мышкой, гуськом тянутся с мельницы.

— Да как же это он исхитряется! — бормочет отец, барабаня костяшками пальцев по подоконнику.

И тут в который раз выясняется, какая превосходная мать нам досталась. Вечерком она собирается в гости на мельницу. В правой руке у нее зажат белый носовой платок, она то комкает его, то встряхивает и разглаживает, стараясь таким путем унять свое волнение, но все это больше похоже на выкинутый белый флаг.

— Вы к нам тоже захаживали, когда ребята представляли театр, фрау Заступайтова, вот я и подумала, что ж и мне у вас не побывать, — говорит она мельничихе.

Бедная мельничиха смущена чуть не до одури. Она не привыкла к гостям. Мы знаем, она не здешняя, она родом из-под Форште, а это, на взгляд коренных босдомцев, чуть ли не Польша. Кой-кто из деревенских женщин пытался завести дружбу с мельничихой, но их всех спроваживал старый мельник:

— Нешто у вас своих делов нету? Ишь, по гостям расшастались, нашу молодуху от работы отбиваетя!

А вот моей матери повезло. Старый мельник именно в этот вечер удалился к себе в дальнюю комнату, чтобы с помощью перочинного ножа вырвать себе самому коренной зуб. Сейчас он переругивается со своей старухой: «Кому говорят, не засти мне свет!», — словом, держится так, будто наделен от господа чудесным даром заглядывать в свой собственный рот. Средний же мельник как раз на мельнице, короче, мать может без помех общаться с мельничихой. Она сразу переходит к цели своего визита, делая вид, что пришла посочувствовать.

— Боже ты мой, — говорит мать, — все-то вы торгуете, как я погляжу, все хлеб продаете. Дайте срок, вас тоже прижмет — не лучше, как нас.

Но мельничихе не нужно ничье сочувствие. Им, мол, нужда не грозит.

Моя мать заходит то с одного боку, то с другого и узнает, что Заступайты безо всякого спросу взяли да и упразднили деньги. Деньги нынче, объясняет далее мельничиха, только в мешках и таскать, а мешки и на мельнице нужны.

Мать прямо трясется от любопытства. Сейчас бы ей пришлась очень кстати чашечка натурального кофе, но у мельников нет такого заведения — поить гостей кофеем. У них только и есть что работа да неприветливые речи.

Однако дипломатическая миссия матери кончается вполне успешно. Дома, рухнув на кухонный стул, она говорит:

— А я прознала, как они это делают.

Отец, хотя и ненадолго, убеждается, что ему досталась самая удачная жена во всем мире. Он решает отдавать хлеб только за рожь, именно так и делают Заступайты: вы нам столько-то зерна, мы вам столько-то фунтов хлеба.

И глянь-ка, нам отмена денег тоже вполне удается: наши покупатели заезжают теперь к нам во двор с тачкой либо тележкой и получают за пятьдесят килограммов ржи десять восьмифунтовых хлебов. Хлеб они забирают по мере надобности, и отец снова печет каждый день. Босдомские жители и босдомские обстоятельства, судя по всему, неуязвимы для кризисов. Я уже говорил, что в нашем селе нет ни одного рабочего, чья жена не возделывала бы хоть маленькую делянку. Шахтерские свиньи тоже должны приноравливаться к инфляции. Как дополнение к картофелю, составляющему основу их рациона, они теперь вместо ржаной дробленки получают крапиву. Ту самую крапиву, которую босдомские жители кляли прежде как настырный сорняк. В Сорауском хозяйственном календаре, который в свою очередь применился к условиям инфляции, говорится о высоком содержании белка в стеблях крапивы. Всю босдомскую крапиву подметают под метелку. Бабусенька-полторусенька, подобно всем остальным бабкам и отделенным старикам, выходит на охоту за крапивой. Из-за некогда проклятой крапивы разгораются жаркие схватки. Моя бабушка не из последних борцов, благодаря этому мы можем снять и своих свиней с ржаного довольствия, а высвободившуюся таким образом рожь менять у самих же себя на выпечной хлеб.

Наконец-то мой отец может похвалиться успехом как землевладелец, и, уж конечно, он не упускает случая важничать по этому поводу и восхвалять свою дальновидность.

Вот как мы, босдомцы, без особого скрежета в шестеренках, справляемся с инфляцией и нимало не тужим о жителях Берлина и других больших городов, о тех, кто за отсутствием земли и свиней вынужден жить на денежные бумажки, которые в день получки приходится носить домой в рюкзаке. Нет и нет, тут мы не ведаем жалости. «Не до чужой печали, как швою ш плеч не шкачали», — говорит каретник Шеставича. А папаша Витлинг, обычно такой раздумчивый, можно сказать, мудрый папаша Витлинг с Козьей горы, так напрямик говорит своей дочке, которая замужем в Берлине и наезжает разжиться козьим маслом: «Чего же тебя в эфтый Берлин понесло на свою голову?»

С того дня как закрыли лавку, мать изыскивает новые возможности коммерческой деятельности и, разумеется, находит. Впрочем, возможности эти таковы, что не только мой отец, но и дедушка и все прочие качают на них головой. Моя мать шьет маскарадные костюмы. Да, да, вы не ослышались: маскарадные костюмы. Три костюма она сохранила еще с девичьей поры. У каждого костюма свое имя. Один называется Девочка Магги. Моя превосходная мать в те далекие времена написала фирме Магги письмо и сообщила, что на ближайшем маскараде собирается разрекламировать фирму, их суповые приправы, так вот, не может ли фирма протянуть ей руку помощи при изготовлении соответствующего костюма. И фирма, представьте себе, протянула, она выслала матери пустые бутылочки всевозможных размеров, каждая — на пестрой ленте, вдобавок сработанные из холстины искусственные овощи: морковь, корень петрушки, траву магги, она же любисток, и, наконец, пучок колосьев полбы.

Другой костюм, которым уже обладает моя мать, называется неприхотливо Венгерка.

— Весь, как есть, на свои кровные деньги справила, — говорит мать. Выкройка, разумеется, позаимствована из Модного журнала Фобаха. Это костюм венгерки, каким его представляет себе житель средней Европы, отроду не бывавший в Будапеште, это долгоиграющая венгерская мода. Вероятно, мать извлекла свои маскарадные костюмы из дорожной корзинки в какой-нибудь тихий зимний вечер. (К слову сказать, это была именно та корзинка, с какой она некогда побывамши в Берлине.) А теперь мать надела костюм Магги и начала красоваться перед нами:

— Хорошенький костюмчик, скажете нет? Жаль, он слишком тесный.

Понимаете, это не мать стала толще, это костюм стал тесный. Может быть, именно из этих соображений мать даже и не пытается примерить венгерский костюм.

— Венгрия, — говорит она, — это дело тонкое, это для знатоков. — Мы же знатоками не считаемся.

Укладывая костюмы обратно, мать вздыхает:

— Когда я их шила-строчила, времена были мирные.

А теперь она, стало быть, шьет новые маскарадные костюмы и тем открывает новую мирную эпоху. Ей-ей, утверждает она (любопытно, откуда у нее такая уверенность?), сразу после инфляции начнутся костюмированные балы. Вот к этому-то сроку мать и желает нашить должное количество маскарадных костюмов. Она их будет выдавать напрокат, чтобы преодолеть коммерческий застой, тем более что маскарадные костюмы возникают, так сказать, из ничего; разные лоскуты и атлас для масок еще с портновских времен хранятся у матери в сундуке. Сразу же после инфляции — таков план матери — она вступит в переговоры с Румпошем, чтобы тот вместе со своим певческим ферейном положил начало костюмированным балам в Босдоме. Один за другим возникают костюмы: клоун в красном фраке, балерина с откровенным декольте, черкешенка, Золушка, Красная Шапочка и кокотка. Костюмы, появление которых на свет мы можем наблюдать, становятся для нас, детей, живыми существами, людьми. Мой брат Хайньяк любопытствует, в какой стране живут кокотки и все ли они носят такие короткие юбочки.

Уверенность моей матери приносит свои плоды. Прежде чем год подошел к концу, в хмуром месяце ноябре, в том месяце, когда обычно происходят революции, инфляция остановлена. Никто не может толком сказать, как они у себя в Берлине это устроили. Шахтеры, каждый с бутылкой пива в руке, спорят, каждый убежден, что именно ему известно, кто свернул голову инфляции. Каретник Шеставича утверждает: