Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

• Название: Путь хирурга. Полвека в СССР
• Автор: Владимир Голяховский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-8159-0574-7

Владимир Голяховский был преуспевающим хирургом в Советской России. В 1978 году, на вершине своей хирургической карьеры, уже немолодым человеком, он вместе с семьей уехал в Америку и начал жизнь заново.

В отличие от большинства эмигрантов, не сумевших работать по специальности на своей новой родине, Владимир Голяховский и в Америке, как когда-то в СССР, прошел путь от простого врача до профессора американской клиники и заслуженного авторитета в области хирургии. Обо всем этом он поведал в своих двух книгах — «Русский доктор в Америке» и «Американский доктор из России», изданных в «Захарове».

В третьей, завершающей, книге Владимир Голяховский как бы замыкает круг своих воспоминаний, увлекательно рассказывая о «жизни» медицины в Советском Союзе и о своей жизни в нем.

---

Я ехал к себе в больницу и слышал в метро, как люди переговаривались:

— Поймали все-таки! Теперь не отвертятся.

— Неужели это правда?

— Чего же, ты думаешь, стали бы тогда сообщать, если неправда?

— Что-то, конечно, должно быть.

— Не «что-то», а все было. Еще больше узнаем.

— Это же звери какие-то, а не люди!

— Не понимаю, как можно было доверять им лечить правительство?

— Я даже не знаю, как доверять врачам в нашей поликлинике — среди них полно евреев.

Голосов сомнений и протеста слышно не было — кто бы посмел вслух выступать против сообщения правительства? Если и были сомневавшиеся, то они помалкивали.

В больнице всех врачей и судординаторов срочно созвали в аудиторию. Собрание вели два доцента — Дубейковская и Мурашов. Профессор Терновский сидел, опустив голову; молодые партийные активисты, наоборот, держались прямо и строго; доктор Гринберг беспрерывно нервно курил; Стасик Долецкий оглядывался на всех и впервые не улыбался и не шутил. Мы были напряжены в ожидании: что нам скажут?

Сначала Дубейковская громким голосом зачитала сообщение ТАСС. Его текст все уже знали, слушали подавленно. Мурашов держал речь о необходимости бдительности.

— Стыдно, что эти люди пробрались в наш институт и им доверяли учить молодежь. Если бы мы были более бдительны, то они давно были бы разоблачены. Вы, молодежь, должны извлечь из этого урок: будьте по-настоящему бдительны, не доверяйте таким авторитетам.

Мы переглянулись: каким «таким» авторитетам — еврейским? Дубейковская предложила:

— Кто хочет высказаться? — все врачи должны были тоже осуждать тех преступников.

Один за другим говорили партийцы. Смысл выступлений был:

— Партия призывает нас быть бдительными. Влияние этих преступников может сказываться на их помощниках и учениках. Мы должны присматриваться ко всем, кто работал и учился у них (студентами они сами тоже у них учились).

Конечно, кроме верноподданнических заявлений никто ничего сказать не мог. Терновский говорил мало и вяло. Чувствовалось, что ему нелегко было осуждать тех, с кем он много лет проработал. Стасик Долецкий вышел на трибуну очень взволнованный. Мы ждали, что он скажет. Я видел, что он судорожно искал выход из ситуации — сказать, ничего не сказав. Из него выдавились общие патриотические фразы и осуждение «заговорщиков», но не такое горячее, как у других.

Разошлись мы в подавленном настроении и все дни вполголоса обсуждали новость между собой. Большинство говорили, что трудно поверить, чтобы врачи были вредителями и убийцами, особенно — такие врачи. Хотя мы привыкли к ложной критике в газетах, но, как нам было не верить официальному сообщению правительства?..

Основы медицинской этики всегда присутствуют в сознании всех, посвятивших себя лечебному делу. Мы с первых курсов знали первый закон медицины, который идет от времен Гиппократа, две с половиной тысячи лет назад, и гласит: НЕ НАВРЕДИ. Мы не были знакомы лично с теми врачами, но трудно было поверить, чтобы не один, и не два, а целая группа крупных специалистов сознательно нарушала этот моральный закон. Но, опять — как не верить официальному сообщению?..

А расследование еще не было закончено. Сразу после 13 января райкомы партии стали рекомендовать директорам институтов увольнять евреев пачками. Было арестовано еще несколько крупных профессоров, в том числе и патологоанатом Яков Рапопорт, который по своей специальности не имел отношения к лечебному делу (спустя годы он написал об этом знаменитую книгу «Заговор врачей, последнее преступление Сталина»). Даже семейные и личные связи с евреями попадали под подозрение. С работы сняли русского знаменитого профессора Алексея Абрикосова и его жену-еврейку Фанни Абрикосову-Вульф. Русский профессор-терапевт Иван Сперанский был много лет женат на еврейке Елизавете Марковне. Их единственный сын погиб на войне. Чтобы профессор не потерял работу, ему предлагали разойтись с женой, хотя бы фиктивно. Он отказался и навлек на себя серьезные угрозы.

В газетных статьях описывали новые подробности преступлений «врачей-отравителей». Оказалось, что уже давно, в 1930-е годы, многие из них были виновны в смерти видных деятелей партии Менжинского и Куйбышева и в смерти великого пролетарского писателя Максима Горького. Это только добавляло недоумения — почему никто не замечал их жутких преступлений столько лет? Удивление и гнев толпы увеличивались, а это как раз и было то, на что рассчитывали власти.

Но все-таки кто и как сумел, наконец, разоблачить этих изуверов? Вскоре в газете «Известия» появилась статья журналистки Татьяны Тэсс о враче Лидии Тимашук, терапевте Кремлевской больницы, специалистке по электрокардиограммам. Оказывается, она давно усомнилась в некоторых назначениях профессора Вовси, но сама не сразу в это поверила, попав под влияние его авторитета. Все-таки ее партийная совесть победила, она «проанализировала» другие его назначения и назначения других профессоров и «убедилась», что это не просто ошибки, а сознательное преступление — убийство неправильным лечением. В статье не говорилось, она ли проявила инициативу или кто-то ее на это спровоцировал, но от ее подозрений началось расследование. Дальше шло воспевание ее проницательности и патриотического поступка. Через неделю Тимашук наградили орденом Ленина. Поэты стали писать о ней поэмы, ее называли «великой дочерью русского народа» и сравнивали с легендарной французской героиней Жанной д’Арк.

Еврейские остряки со своим горьким юмором и тут придумали анекдоты: один спрашивает другого: «Ты почему такой грустный?» Тот отвечает: «Я грустный? — ВОВСЕ НЕТ», с ударением на ВОВСЕ (игра слов между этим словом и фамилией Вовси).

А в медицинских институтах каждый день шли собрания, и на них говорили и говорили о необходимости бдительности. Это слово вмещало в себя и недоверие, и враждебность, и доносы. Заставили выступить пожилого видного профессора-хирурга еврея Михаила Фридланда. Не очень уверенно он начал речь:

— Да, конечно, это верно — нам всем надо быть более бдительными. Если бы мы были более бдительны, то эти… (он замялся, вспомнив своих арестованных приятелей) то эти несчастные сейчас не сидели бы в тюрьме…

Фридланд просто оговорился, не найдя другого, более подходящего слова. Но собрание мгновенно прекратили и его вызвали в партком:

— Вы понимаете, что вы сказали? Вы опозорили наш институт. Сейчас же подавайте заявление об отказе от заведования кафедрой, тогда вам сохранится ваша пенсия. Или пеняйте на себя — партком не может вам ничего другого гарантировать.

В атмосфере доносов и арестов того времени это предложение было до какой-то степени даже гуманным… по сравнению с вызовом органов госбезопасности для немедленного ареста. Запуганный ученый написал заявление. Новости сыпались на нас каждый день, все — непонятные и все — мрачные. Они будто подталкивали нас к краю какой-то пропасти, за которой для врачей была неизвестность и темнота.

Дома у нас атмосфера накалилась до предела, отец перестал спать, ожидая ареста каждую ночь. Время от времени он брал в руки мой чемодан из крокодиловой кожи со сложенным на случай ареста бельем и ходил с ним по комнате:

— Надо мне привыкать. Вот так я буду уходить из дома…

Мама подходила к нему и гладила его лысую голову, а я испуганно смотрел на них.

Общая подавленность настроения нарастала. По указанию и под контролем партийных властей по всей стране люди клеймили врачей-отравителей на собраниях на заводах, в колхозах, даже в школах. Начатая в пьяный день 13 января психологическая обработка населения доводила послушную толпу до истерических выкриков. Истерия некоторых энтузиастов дошла до того, что они предлагали себя в качестве палачей для казни тех преступников. Ходили упорные слухи, что под Москвой готовят эшелоны из товарных вагонов — для вывоза евреев. Так их возили в концентрационные лагери в фашистской гитлеровской Германии. Казалось, что в Советском Союзе, особенно в Москве, массовое мнение находилось всего в полушаге от нацистских настроений, приведших к первой «кристальной ночи» нападения немцев на своих евреев. Прикажи тогда Сталин двинуть против евреев войска внутренней безопасности — и было бы полное повторение гитлеровской эпопеи. Может, он и был готов приказать это. Но…

Ночью 2 марта 1953 года по радио передали новое сообщение: тяжело заболел товарищ Сталин, его здоровье в опасности — произошло кровоизлияние в мозг. Мы все трое насторожились дома: что это будет значить для отца? Не явятся ли за ним сразу после этого? Но в те дни о нем забыли.

Утром в больнице Дубейковская была вся в слезах, собрала нас и сквозь рыдания:

— Товарищи, я даже не могу говорить… Это они, они довели его до этого… нашего великого вождя!.. Это их вина!.. Я уверена, что он так переживал их измену Родине, что его сердце не выдержало (почему-то ей казалось, что проблема была с сердцем, хотя мы знали, что это было кровоизлияние в мозг, и многие подозревали, что «сердца для переживаний» у него вообще не было).