Анита Шрив - Их последняя встреча

• Название: Их последняя встреча
• Автор: Анита Шрив
• Издательство: Клуб семейного досуга
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9910-0707-8, 978-966-14-0258-3, 978-0-316-78114-5

Несостоявшаяся любовь красною нитью проходит сквозь жизнь талантливого поэта Томаса Джейнса. Двигаясь назад сквозь время, автор показывает, как один поступок, даже одно-единственное слово может повлиять на всю дальнейшую судьбу…

---

Соседские собаки Джипси и Торка, как это бывало часто, спали у них в кухне. Регина варила им кости и впускала собак. Она устроила им место в углу — материнский инстинкт принимал у Регины искаженные формы. Впрочем, Томасу нравились эти собаки — судя по всему, владельцы были безразличны к ним, а животные, как и люди, любят, когда их балуют. В окно Томас видел Майкла, сидящего на камне и жующего вареное мясо, которое только что вынул из бумажного пакета. Трава пожухла, деревья сбросили листья, и делать садовнику было нечего. Вся страна жила в ожидании дождя.

Томас открыл в кухне кран (подумав о чашке чая), и из него выскочил десяток муравьев, тут же утонувших в потоке воды. В засуху всегда было много муравьев. Иногда, войдя в ванную, он видел следы муравьев, которых Регина раздавила пальцем. А где, собственно, Регина? Так опаздывать — не в ее правилах. У Регины обычно часа полтора уходит на подготовку к вечеру.

В эти дни Регина вообще его озадачивала. Человек довольно легкий и беспечный, она теперь будто сбросила вес и словно летала по воздуху. Регина не говорила, а как-то напевала, даже во время спора насчет того, благоразумно ли открыто поддерживать Ндегву, она безмятежно отмахнулась, сказав: «Делай, что хочешь. Ты всегда так поступал». Ее слова неожиданно заинтересовали Томаса: действительно ли он всегда делал то, что хотел? Как будто обнаружилось, что кто-то снял его жизнь на кинопленку и пригласил посмотреть этот фильм. Томасу всегда казалось, что ему чаще не давали делать то, что ему хотелось.

Он разложил на кровати свою одежду. Сегодня вечером он оденется особенно тщательно. Томас специально купил для такого случая серый костюм и новую белую рубашку. Он не имел ни малейшего понятия, что скажет этому Кеннеди. Томас считал, что этот человек вызывает такой большой интерес из-за выпавших на его долю испытаний, не будь их, он не был бы так популярен, даже несмотря на принадлежность к знаменитому семейству. Кеннеди наверняка не помнит его: Томасу было восемнадцать или девятнадцать лет, когда он познакомился с ним. Это случилось уже после того, как погибли Джон и Роберт Кеннеди[53] и власть сконцентрировалась в руках последнего оставшегося брата. Отец Томаса — тайный католик в семье агрессивных кальвинистов, принял своего рода епитимью, собирая крупные денежные взносы в пользу демократов. Суммы были достаточно внушительными, чтобы заслужить благодарность и визит такой высокопоставленной особы, как сенатор Кеннеди. Томас, вызванный отцом, приехал домой из университета — благо расстояние от Кембриджа до Халла не такое уж большое — и мог наблюдать сенатора за ужином, но почти все время молчал, поскольку абсолютно не интересовался политикой.

На письменном столе Томаса в углу спальни вызывающе, словно голая, стояла кисийская каменная шкатулка. Он сказал Регине, что купил ее во время сафари. «Когда Рич покупал ту фигурку у женщины, помнишь?» Да, Регина, кажется, помнила. У шкатулки был крошечный скол, отчего она стала Томасу еще дороже: ему казалось, что теперь она выглядела так, будто Линда ею пользовалась. У него мелькнула мысль спрятать шкатулку и хранить в ней письма Линды, но он тут же отбросил эту глупую идею, зная, что спрятанная шкатулка почти наверняка вызовет интерес. Он складывал письма Линды там, где Регина никогда не стала бы их искать, — среди листов со стихами. В них Регина захотела бы копаться в последнюю очередь. И дело было не в том, что она не ценила таланта Томаса, — по-своему она ценила его. Дело было в том, что поэзия просто навевала на нее скуку, а многочисленные наброски стихов представлялись ей до невыносимости нудными.

Все ждали дождей. Страна была сейчас такой высушенной, что казалось, будто она трескается. Говорили, что скот гибнет и водохранилища скоро опустеют. Уже появились заголовки: «ИЗ-ЗА КРИЗИСА С ВОДОЙ ЗАКРЫВАЮТСЯ ОТЕЛИ». Как и всем, Томасу начали сниться сны о дожде, и он во сне подставлял ему свое лицо. Кризис объединил страну, как ничто другое не могло ее объединить: и «mzungus», и азиаты, и воюющие между собой племена — все искали в небе одинокое облачко, готовые начать празднества с выпивкой и танцами, как только прольется дождь. В том, как это страстное желание захватывало людей, проникая почти под кожу, было что-то атавистическое, падающая с небес вода представлялась самым большим благословением. Пыль была повсюду: на его туфлях, на собаках (иногда красных от муррама), в его ноздрях, волосах. Вода подавалась в ограниченном количестве, из расчета одна ванна в день. Томас наловчился обтираться губкой, чтобы оставлять Регине хотя бы половину ванны, иногда даже просил ее не сливать воду, чтобы хорошо вымыться после нее (мыться после другого человека — верх интимной близости, думал он). Он собирался так сделать и сегодня, готовясь к вечеру, но Регина опаздывала (была уже половина шестого), и он подумал, не помыться ли сначала самому. Но потом все-таки решил, что в такую засуху это будет в высшей степени неблагородно по отношению к женщине.

Интересно, в «Норфолке» можно принять ванну? Томас представил Линду и по-мальчишески симпатичного Питера, готовящихся к вечеру в номере отеля. Как ни старался, он не мог представить себе Линду спокойной: ее письма были весьма странными, в них сквозило отчаяние, и это беспокоило его. Ему казалось, что она теряет самообладание быстрее, чем он, если такое возможно. Их положение было невыносимым — более того, тот факт, что он оставался с Региной, а она — с Питером, как будто свидетельствовал об отсутствии у них чести или мужества. Но скоро все должно измениться, признания были неизбежны: однажды он все расскажет Регине (он не мог даже представить себе весь ужас), а Линда — Питеру. Вероятно, тот воспримет новость достойно, возможно, даже просто пожмет плечами, не сочтя это чем-то особенным. Чего ждал Томас? Момента, когда Регина покажется ему достаточно крепкой, чтобы пережить удар и не «развалиться на части», не забиться в визгливой истерике? Такой момент может не наступить никогда, даже при ее новом приподнятом настроении. Хотя он знал, что люди не разваливаются на части буквально, не распадаются на куски. Они продолжают жить. Они просто говорят себе, что все к лучшему, не так ли?

Он застегивал рубашку, когда услышал, как машина Регины тормозит на пересохшем грунте возле коттеджа. Как же это не похоже на Регину, так опаздывать! Ей понадобится не меньше часа, чтобы привести себя в порядок. Он внутренне подготовился к панике или, по крайней мере, к нытью по поводу ужасной пробки на дороге, в которой она застряла. Дороги пришли в полную негодность, скажет она, на шоссе А1 была пыльная буря.

Но у нее была другая новость.

— Я беременна, — выпалила его жена с порога. Раскрасневшаяся и сияющая, будто, даже находясь в машине, она бежала к нему, чтобы сообщить свое благословенное известие. Регина выглядела просто прекрасно; внезапно раскрытая тайна придала ей такие краски и вызвала такую радость, каких он не видел в буквальном смысле годы. — Окончательные результаты будут не раньше пятницы, но доктор Вагмари считает, что я на третьем месяце.

Томас стоял, пораженный.

Его вселенная треснула, и в эту трещину из резервуара, который до сих пор он считал своей жизнью, своей сущностью, своей душой, хотя в существовании последней и не был до конца уверен, устремился поток. Утрата, физическое ощущение утраты было опустошительным и абсолютно полным. И вместе с тем оно странным образом утешило, как по- настоящему грустная мысль. Он не мог ни двигаться, ни говорить, даже зная, что молчание непростительно, не будет прощено никогда. И в этой тишине Томас почувствовал, как внутри него поднимается крик, безмолвный стон, разрывая его, уничтожая в один миг это странное утешительное ощущение, замещая его беззвучным воплем. Его жизнь кончена. Вот так просто. Как раз в тот момент, когда зарождается новая жизнь.

— Да что с тобой такое? — спросила Регина, возможно услышав слабое далекое эхо его беззвучного крика. — Что ты там стоишь?

— Я… — Слова покинули его. Его организм, пытаясь спасти себя, постепенно отключался.

— Ты потрясен?

Он по-прежнему не мог двигаться. Двинуться — значило продолжать другую жизнь, жизнь, которая будет после этой. Как же это чудовищно, что именно столь радостная новость приносит такую боль.

— Да, — выдавил он.

Этого, очевидно, было достаточно. Регина кинулась, чтобы обнять его, окаменелую статую, и его руки — неуправляемые придатки, ответили чем-то похожим на объятие.

— О, я тоже потрясена! — воскликнула она. — Я никогда не думала. О Боже, разве это не чудо?

Его рука машинально похлопала ее по спине.

— Это то, чего мы так хотели всегда, — сказала она, прижимаясь лицом к его плечу и всхлипывая.

В его глазах неожиданно тоже появились слезы, приведя его в ужас, и он попытался подавить их миганием. Слезы казались предательскими, совершенно неуместными в этот момент. Хотя Регина могла неправильно понять их, принять за слезы радости.