Семен Юшкевич - Евреи

• Название: Евреи
• Автор: Семен Юшкевич
• Жанр: Русская классическая проза

В повести "Евреи" С.Юшкевич развернул потрясающую картину мира городских подонков, с его беспредельным горем, голодом, преступлениями, сутенерами, "фабриками ангелов", вошедшей в быт проституцией. Здесь, как и во всех своих произведениях Юшкевич поднял жизнь еврейской бедноты до уровня трагедии, создавая чистые, возвышенные, романтически приподнятые образы. "Бытописателем распада", "ассимилированным бытописателем еврейства", "сыном хаоса" называла Юшкевича критика (И. Цинберг, А. Вознесенский).

 Талант и социальная направленность произведений позволили Юшкевичу стать одним из постоянных авторов сборников товарищества "Знание", которым руководил М.Горький, в этом издательстве впервые вышли его сочинения.

---

Она спрятала гребешки, все не поднимая глаз, и, словно бросая слова на землю, поблагодарила его и простилась.

— Подождите, — торопливо выговорил Нахман, — я провожу вас. Вот только скажу два слова Даниэлю.

Она махнула головой, и сейчас же ее узкие плечики замелькали в толпе.

— Подождите! — крикнул он еще раз.

— Почему же у нее руки дрожали? — думал он, стоя перед Даниэлем.

И, глядя ему прямо в глаза, он внутренне смеялся и отвечал невпопад, как будто насмехался. Потом, освободившись, бросился в толпу.

— Вот она, — обрадовался он, увидев девушку, заглядывавшую в окна лавок, — я испугаю ее.

Все довольный, все в сладостном томлении, он тихо подкрался к ней и ласково крикнул ей в ухо. Мейта испуганно обернулась, но, узнав Нахмана, улыбнулась ему и проговорила дрожащим голосом:

— Я так испугалась, Нахман.

Они пошли рядом, не думая о своем волнении, и Мейта беззаботно расспрашивала обо всем, что попадалось ей на глаза. Сейчас направо открылась длинная, широкая улица, и, освещенная солнцем, как бы плавая в жидком мраморе, с чистыми людьми и домами и приятным движением, она, после бедноты и грязи рядов, показалась такой прекрасной, что Мейта, закрыв глаза, в восторге крикнула:

— Как хорошо здесь, Нахман! Мне кажется, что в этой улице живут одни избранники.

— Вы разве не бывали в городе, Мейта?

— Очень редко, Нахман. Когда мне исполнится шестнадцать лет, мать меня отметит работать на фабрике; я буду ходить сюда каждый день.

— Я могу показать вам город. Вот разбогатею…

— Разбогатеете, — перебила его Мейта и с сомнением покачала головой, — не разбогатеете. Иногда мне кажется, люди выдумали богатство, чтобы заставить нас мучиться…

— Вы много думаете, Мейта, — с удивлением произнес Нахман.

— Мы все думаем, уверяю вас. Но нас не спрашивают, и мы молчим.

Они повернули в сторону и сразу очутились на окраине.

— Вот, я вам новость расскажу, — произнесла таинственно Мейта после молчания. — Абрам, кажется, женится на Розе.

— Кто вам сказал? — с изумлением вырвалось у Нахмана, — он весь похолодел от радости. — Неси будет удивлена.

— Сама Неси мне рассказала об этом. Она непонятная. Она плакала и смеялась.

— Я ухожу, — взволнованно проговорил Нахман. — Так это правда? Вы сказали, Неси…

В ряду, между тем, работа опять закипела, и когда Нахман вернулся, вся улица была полна народом. В пятницу торговля прекращалась в два часа дня, и теперь волнение обхватило самых хладнокровных. Нищие, как порченные, бегали между людьми, мешали всем и их гнали, как гонят собаку, попавшую под ноги. Торговки кричали длинными голосами, словно не переводили дыхания, и складывали остатки в корзины, чтобы не засидеться лишнюю минуту. Нахман стоял уже подле Даниэля и бойко торговал. Как мог он не торговать, когда у него было столько великолепного товара? И уверенный, с приподнятым настроением, он, без гнева, позволял покупателю рыться в его корзине, знал, что тот не уйдет от него. Он указывал, командовал, и люди слушались, побежденные его обаянием.

— Почему же Неси смеялась? — вспоминал он, замирая, и говорил себе: — Это хорошо. — И опять продавал, беззаботно улыбался, думая, что радуется хорошей торговле…

Шлойма уже ушел, и Нахман не помнил, как простился с ним, — ряды торговцев стали редеть, а он все стоял возле своей корзины, не умея расстаться с удовольствием — отдавать свой товар, и брать за него деньги.

— Можете собираться, — произнес Даниэль, складывая ситцы, — народ уже расходится.

— Хороший день, — отозвался Нахман, все в упоении, — девочка принесла нам счастье.

Они заперли корзины, подхватили их и вместе с толпой торговцев двинулись к окраине.

Когда он вошел во двор, где жил, старуха Сима первая встретила его и затащила к себе.

— Зайдите, зайдите, — говорила она, не желая замечать его недовольства. — Иту спасли, и теперь она в родильной.

В маленькой пустой комнате, с сырыми стенами, на скамейке сидели две девушки и мальчик лет четырнадцати. При виде Нахмана, девушки оживились и начали охорашиваться, а мальчик уставился на него большими, бессмысленными глазами.

— Вы еще не были у нее? — спрашивал Нахман, притворяясь, что не замечает знаков, которые ему делали обе девушки.

— Садитесь, Нахман, — сердечно сказала Сима, — я не могу забыть, что вы сделали для меня в эту несчастную ночь. Ита умерла бы без вас.

— Зачем об этом говорить, — покраснел Нахман.

— А теперь, сказать правду, и я не знаю, чего хочу от вас. Вы мой защитник…

Она жалко улыбнулась, торопливо заплакала и, вытирая слезы, указывала на девушек. Старшая засмеялась, а младшая, Фейга, угрюмо проворчала:

— Он совсем не веселый.

— Вот, они смеются, — с досадой произнесла Сима, — а обе корзины пустые. Им что? Посмотрите, здесь и продать нечего, чтобы хлеба купить. Я не говорю о делах, — нищий, услышав меня, покраснел бы, — но меня бьют. Не верите? Поклянитесь, Нахман, что не верите, и я буду знать, во что вы верите. И Ита в родильной. Сама не знаю, Нахман, чего хочу — смерти, жизни.

— Она врет, — рассердилась старшая, Фрима.

— Мать, ты выжила из ума.

— Я молчу, — шепнула Сима, — кто силен, тот прав. Но посмотрите на мои руки, пусть они говорят.

Она оттянула рукав к плечу, и Нахман ужаснулся. От локтя до плеча шли черные кровоподтеки, и рука казалась залитой чернилами.

— Не может быть, — шепнул Нахман.

— В городе должен быть старший, — сиплым шепотом и моргая глазами отозвалась Сима, и в ее тоне послышалось что-то смелое, призыв к закону, который должен ее охранять.

— Она сама себя щиплет от злости, — бросила Фейга, покраснев.

— Неправда, неправда, — крикнул мальчик, — это Фрима так щиплет.

— Верьте моему Мехеле, — настаивала Сима. — Я здесь среди разбойников. Ита меня тоже колотила. И спросите меня: ради чего я терплю от них? Я старая, больная, — но везде свой хлеб заработаю… Спросите: ради чего я терплю?

Не ропот, а вопрос лежал в ее словах. Как будто до сих пор она делала нужное, важное, желанное, и лишь сейчас явилась мысль: зачем? Нахман, замученный, сидел, опустив голову, и слушал. Иногда у него мелькала мысль убежать немедленно к Неси, чтобы отдохнуть от этих ужасов, но Сима, словно угадывая, что происходит в нем, опять просила: посидите, посидите.

— Зачем ты выдумываешь? — с гневом вырвалось у Фримы. — Ты хочешь разжалобить этого человека, но он тебе не поможет. Уходи от нас, если тебе не нравится. Мы прокормимся сами.

— Вы слышите, Нахман, — заволновалась Сима, — им нужно, чтобы я ушла из дому. Я знаю, зачем. Нет, нет, нет, — крикнула она, — убейте меня — не уйду! Я, Нахман, мать. Вырвите мое сердце, — все-таки я буду жалеть их, оберегать… Обе работают на коробочной фабрике и приносят по семи рублей в месяц. Сотни глаз нужны, чтобы их уберечь… Вот, Ита пропала, а шапочник потирает руки от удовольствия: он соблазнил хромую девушку…

— Мама, мама, перестань сердиться, — просил мальчик. — Вот Дина идет! — вдруг крикнул он, обрадованный. — Дина, Дина!

Старуха засуетилась.

— Дина, — прошептала она, и на лице ее мелькнуло блаженство, — вот мое сокровище. Это сама доброта. Посмотрите на нее.

Она вышла из комнаты, и Нахман последовал за ней. Девушка шла раскачиваясь, чуть касаясь земли, будто боялась придавить ее.

— Моя радость, — шепнула Сима.

Теперь Нахман разглядел ее. Она была стройная, с тонкими чертами лица, чуть-чуть бледная, — но спокойны и уверенны были ее глаза.

— Холодная девушка, — подумал Нахман.

— Это Дина, Нахман, — произнесла Сима Дина вскинула на него глаза, и ему показалось, что по лицу его прошел мягкий свет.

— Почему же вы стоите на пороге? — спросила она.

Она лишь теперь разглядела, что мать в слезах, и испуганно произнесла:

— Что случилось, мать?

Старуха зашептала. Из комнаты несся смех девушек. Фейга стояла у окна, прижавшись лицом к стеклу, и не сводила глаз с Нахмана.

— Я еще зайду к вам, — произнес он, простившись.

В комнате его поджидала Мейта, и как только он открыл дверь, она сейчас же спросила:

— Зачем вас Сима звала?

Он не ответил ей, весь под влиянием пережитого ужаса, и прошел в свою комнатку.

— Вам ничего не нужно? — говорила Мейта, идя за ним.

— Ничего, Мейта.

Она исчезла, но через минуту опять появилась на пороге и повторила свой вопрос:

— Вам ничего не нужно, Нахман?

Что-то странное было в ее взгляде, в ее движениях.

— Не может быть, — подумал Нахман, оглядывая ее и пугаясь своей мысли.

— Сегодня мать придет поздно, — тихо выговорила она. — Я посижу у вас, Нахман.

— Зачем? — спросил он.

— Я посижу, — настойчиво повторила она, но как бы спрашивая позволения.