Артур Кларк - Колыбель на орбите [сборник]

• Название: Колыбель на орбите [сборник]
• Автор: Артур Кларк
• Издательство: Эксмо; Домино
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-46119-6

Артур Кларк, писатель и сценарист, исследователь и изобретатель, футуролог и провидец, который сам себя предпочитал называть «экстраполятором»… Чем бы ни занимался на своем веку этот талантливый англичанин, плоды его одухотворенного труда неизменно становились достоянием всего человечества. Вот так и проза Кларка, принесшая ему славу одного из лучших фантастов, украсила собой мировую литературу.

В этот том вошли рассказы, написанные с 1953 по 1999 год. Часть из них на русском языке публикуется впервые.

---

Но не в обычае ученых долго пасовать, и слишком много собралось тут острых (порой даже чересчур острых) умов, чтобы преграда могла устоять против них. Правда, эта новая задачка оказалась помудренее, и лишь трое одновременно нашли ответ. Тревор подумал, потом уклончиво ответил:

— Что ж, можно попробовать.

Подготовка требовала времени, и мы озабоченно смотрели, как тень все выше и выше ползет вверх по нависшей над нами скале. «Допустим, — говорил я себе, — Тревору даже удастся забросить на вершину крюк со шнуром — не так-то просто вскарабкаться туда в громоздком скафандре». Меня никогда не манили высоты, и я был только рад, что нашлось столько охотников совершить восхождение.

Но вот все готово. Шнур смотали так, чтобы он легко разматывался. В полутора метрах ниже стрелы к нему приладили легкий крюк. Хоть бы зацепился на горе — и не подвел нас в решающий миг!

На этот раз Тревор должен был послать не одну стрелу, а четыре; они были прикреплены к шнуру через двести метров. Никогда не забуду это нелепое зрелище: в закатных лучах человек в скафандре нацеливает лук в небо…

Вот метнулась к звездам стрела. Она не прошла и пятнадцати метров, как Тревор положил на тетиву самодельного лука вторую, и та понесла вверх конец повисшей в космосе длинной петли. Третья стрела ринулась следом, и наконец четвертая — могу в этом поклясться — сорвалась с тетивы прежде, чем первая заметно замедлила полет.

Теперь, когда уже не одна стрела поднимала шнур, было не так трудно достичь нужной высоты. Дважды крюк падал обратно, на третий раз он за что-то прочно зацепился, и первый доброволец стал карабкаться вверх. Конечно, здесь он весил всего около тринадцати килограммов, но все-таки далеко падать…

Он не упал. Не прошло и часу, как начался спуск снаряжения, доставленного грузовой ракетой. Еще до темноты мы сняли с горы все самое главное. Увы, моя радость заметно померкла, когда один из инженеров гордо показал мне присланную по его заказу с Земли губную гармонику. Что-то говорило мне: этот инструмент успеет нам всем осточертеть задолго до конца долгой лунной ночи…

Разумеется, было бы смешно винить в этом Тревора. А когда все вместе, пересекая затопившие равнину черные тени, возвращались к кораблю, мы услышали от астронома предложение, которое, не сомневаюсь, немало озадачило тех, кто знакомился с подробными картами в отчете Первой лунной экспедиции.

В самом деле, немудрено и удивиться: с какой стати плоская безжизненная равнина с одной-единственной невысокой горкой теперь на всех лунных картах называется Шервудским Лесом!

ЗЕЛЕНЫЕ ПАЛЬЦЫ

Я очень жалею, что мне не пришлось самому познакомиться с Владимиром Суровым; теперь-то поздно. Небольшого роста молчаливый человек, который хорошо понимал, но недостаточно свободно говорил по-английски — вот каким он мне запомнился. Впрочем, мне кажется, он был отчасти загадкой и для своих же товарищей. Когда бы я ни приходил на «Циолковский», он постоянно сидел где-нибудь в уголке, делая записи или прильнув к микроскопу. Словом, человек умел уединяться даже в маленьком тесном мире космического корабля. Остальных членов экипажа его замкнутость как будто не отталкивала, напротив, они всегда обращались к нему с любовью и уважением. Ничего удивительного: труды Сурова по выведению растений, способных жить за Полярным кругом, сделали его самым известным ботаником в Советском Союзе.

То обстоятельство, что русские взяли с собой на Луну ботаника, вызвало немало улыбок. А между тем что тут странного, ведь были же и в британском, и в американском отрядах биологи! Еще до Первой лунной экспедиции ученые собрали достаточно данных, чтобы заключить, что, хотя на Луне нет ни воздуха, ни воды, там может быть растительность. Одним из самых видных сторонников этой теории был президент Академии наук СССР. Из-за возраста он не мог сам участвовать в экспедиции, и президент принял самое разумное решение: послал Владимира Сурова.

Первым серьезным разочарованием, которое поднесла нам Луна, оказалось полное отсутствие растительности, будь то живой или ископаемой, на площади в тысячу квадратных километров, исследованной нашими отрядами. Даже самые отъявленные скептики, решительно утверждавшие, что на Луне не может быть никакой жизни, несомненно, были бы рады убедиться в своей неправоте. И убедились — пять лет спустя, когда Ричардс и Шэннон сделали свое поразительное открытие на огромной, окаймленной валом равнине Эратосфена. Но это было уже потом, а тогда казалось, что Суров прилетел напрасно.

Однако он не пал духом, трудился так же прилежно, как и все остальные: изучал образцы почв и присматривал за небольшим гидропонным огородом — блестящей паутиной прозрачных труб, которые окружили «Циолковский». Ни мы, ни американцы не стали затевать ничего подобного. Рассчитали, что лучше доставлять продовольствие с Земли, чем выращивать его на месте; во всяком случае, пока не создана постоянная база. Мы были правы с экономической точки зрения, но о настроении не подумали. Маленькие герметические парники, где Суров выращивал свои овощи и карликовые плодовые деревья, стали оазисом, который неудержимо притягивал к себе наши взгляды, едва нам надоела окружающая нас огромная пустыня.

В положении начальника много отрицательных сторон, так, мне очень редко удавалось по-настоящему заниматься исследованием. Подолгу приходилось готовить доклады для Земли, проверять запасы, составлять программы и расписания, совещаться с моими американскими и русскими коллегами; да еще нужно было — это далеко не всегда удавалось — пытаться предугадать очередной затор. В итоге я по два-три дня не покидал базу; товарищи острили, что в моем скафандре уже моль завелась.

Возможно, я именно поэтому так живо помню каждую свою вылазку, помню и единственную встречу с Суровым. Это было около полудня. Солнце висело высоко в небе над южными хребтами; в нескольких градусах от него можно было различить серебристую ниточку Земли. Наш геофизик Гендерсон собрался замерить магнитное поле в заранее намеченных точках, примерно в трех километрах восточнее базы. Все были заняты, а у меня как раз выдалась передышка, и я пошел вместе с ним.

Путь был не очень далекий, скутер брать незачем, тем более что аккумуляторы уже основательно разрядились. И вообще я любил просто пройтись. Не из-за пейзажей — даже к самым великолепным картинам природы в конце концов привыкаешь. Меня неизменно привлекало другое — легкость и плавность, с какой двигаешься на Луне. Я перемещался огромными шагами, упиваясь чудесным ощущением, которое до космических полетов было знакомо человеку только в снах.

Мы сделали замеры и были на полпути к дому, когда я в двух километрах от нас, в районе советской базы, заметил на равнине движущуюся фигуру. Приладив бинокль внутри гермошлема, я пригляделся внимательнее. Конечно, человека в скафандре даже вблизи не узнаешь, но по номеру и раскраске можно было всегда определить, с кем вы встретились.

— Кто это? — спросил Гендерсон; мы сообщались с ним по радиофону.

— Голубой скафандр, номер 3… Очевидно, Суров. Но тут что-то непонятное: он один.

В лунных изысканиях чуть ли не первое правило гласит: нельзя никуда уходить одному. Всякое может случиться… И то, что двоим не страшно, может оказаться гибельным для одного. Допустим, появилась крохотная дырочка на пояснице вашего скафандра — как вы ее залатаете? Смешно? А ведь такие вещи происходили.

— Может быть, с его напарником случилась беда, и Суров пошел за помощью, — предположил Гендерсон. — Вызвать его?

Я покачал головой. Суров явно не торопился. Он ходил куда-то один и теперь не спеша возвращался на «Циолковский». Пусть даже Краснин не прав, выпуская людей поодиночке, все-таки неловко вмешиваться в его дела. Ну а если Суров просто нарушил правила — опять-таки не мне доносить об этом.

В последующие два месяца мои люди часто видели вдали от базы одинокую фигуру Сурова, но он всегда сворачивал в сторону, если кто-нибудь из них подходил. Осторожные расспросы помогли мне выяснить, что нехватка людей принудила командира Краснина пойти на некоторые послабления. Но чем занимался Суров, я не узнал; мог ли я подозревать, что его начальник тоже в неведении!

Когда я услышал в наушниках сигнал тревоги, переданный русскими, моей первой мыслью было: «Я так и знал». Каждой из трех экспедиций уже не раз приходилось посылать на выручку своим людям спасательные отряды, но впервые затерявшийся человек не ответил на вызов корабля. После краткого радиосовещания во все стороны от баз поспешно разошлись спасатели.

Я опять шел с Гендерсоном; естественно, мы направились в ту сторону, где уже видели однажды Сурова. Туда простиралась «наша», так сказать, территория, это было сравнительно далеко от суровского корабля. И, карабкаясь по пригоркам, я впервые подумал, что русский ученый, возможно, занимался там опытами, которые хранил в тайне даже от своих товарищей. Что бы это могло быть?