Эльмира Нетесова - Дуэль

• Название: Дуэль
• Автор: Эльмира Нетесова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Боевик
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-017240-0, 978-5-17-017240-5

Сворой на свору кинулись. Тут уж ножи в ход пошли. Собаки сзади напали. Придержали, пока оперативники подоспели. И снова драка, выстрелы. Но в свалке двое успели влезть на сосны. Одного — собака выдала. Не отошла, покуда не сняли фартового. Второй словно прирос к стволу. Прикинулся грибом-паразитом. Сама сосна и та в это поверила. Пусть и болячка, но своя. И укрыла человека лохматой лапой…

---

Когда законники решили сами навестить тюрьму, едва сбежали. С того дня о побеге для кентов никто слушать не хотел.

А Леший понимал каждого по-своему. Уж их ли он не знал…

Матроса век бы не взял в «малину» ни по какой погоде. На него стоит глянуть, враз понятно, чем дышит. Его рожи лютый зверь и по голодухе насмерть испугается. Но упросили за него, не просто слово замолвили. Мол, на время его прими, пока пахан в ходке. Выйдет, Матрос к нему слиняет. А теперь, нельзя ему без навара. Будешь давать положняк. Он удачлив…

Леший поверил. Взял губошлепого фартового. На время. Пока его пахан с дальняка нарисуется. А тот окочурился на Печоре, как последняя падла — в шизо. И остался Матрос у Лешего на годы…

Ни разу не подводил пахана. А теперь, чует Леший, подвох. Увозит Матроса на гастроль. Но знает, отколется тот от него, уйдет в другую «малину». К удачливому, молодому пахану, у какого фартовые редко в ходках канают. А если и попадают туда, то ненадолго. Умеет пахан своих из зоны достать. Знает пути и ходы. Не забывает грев подкинуть и положняк дает пожирнее и общак имеет наваристый. И сам в дела ходит.

О таких паханах в «малине» все уши прожужжали законники. И Матрос внимательней других слушает трепотню кентов. Не просто на ус мотает, а и подробности выпытывает. Неспроста. Либо слиняет, как потрох, либо… смерть Лешего чует раньше других… От этой догадки по спине пахана холодный пот побежал. Ладно, если своей смертью иль в деле пришьют кенты, коль из сил выбьется. Лишь бы не от руки легавого иль по приговору суда в расход пустили бы.

Пахан пытается унять внезапный озноб. С чего это он? «Ведь все спокойно, и на дороге не то легавые, кузнечики не возникают», — думает Леший, успокаивая себя.

А перед глазами снова — Бурьян.

— Перебрал он тогда иль всерьез ботал? — и вспоминается их последний разговор в тайге. Почти перед облавой.

Они остались вдвоем у костерка. Вокруг бутылки, закуска. Пей, ешь, сколько влезет. А Бурьян помрачнел. От шмар его отворотило. С чего бы? — не понял Леший и спросил:

— Ты что ломаешься? Чего харю скривил в старушечью транду? Что тебе не по кайфу?

— Надоело все! Опаскудело! Выставляемся, как целки на панели, мол, файней нас нет! А сами, как мыши, в тайгу линяли! Всех ссым. И фрайеров, и мусоров, и самих себя!

— Мы не дрейфим. Дышим на воле! А вот легавые, верняк, не суются сюда. Знают, чем для них тут пахнет. И ты хвост не поднимай! Чем тебе здесь хреново? Дышишь, файней некуда! Кайфа — залейся, хамовки — завал, шмары — на выбор, башлей, рыжухи — прорва! Кто так кантуется! Нам любой король позавидует! — возмущался Леший.

— Чему? Никто из нас открыто не может в городе возникнуть. Тут же накроют. Приморили легавые в тайге! Как зверье держат.

— А на что тебе Оха? Чего посеял в ней? С банка снимать навар рано. Точки тоже пустые. К зиме лишь туда подкинут. Тут и мы прихиляем.

— Спокойно жить хочу.

— В откол навострился? — насторожился Леший. В глазах огни вспыхнули, злые, непримиримые. Их Бурьян приметил. Осекся. — Своими клешнями размажу паскуду, пикни мне такое!

— Не в откол. Куда уж о том? Что я умею? Просто, жуть берет с чего-то. Страшно мне. Ровно, последние дни дышу и скоро оборвется все, — признался Бурьян.

Леший глянул на него, потеплел лицом, ответил, словно самому себе:

— То со всеми бывает. Перебрал, видать, вчера. Приморись пораньше с какой-нибудь шмарой — пожарче да помоложе, она с тебя плесень враз вышибет. И секи наперед, не жри на ночь ерша, не мешай спирт с шампанским. Это — северное сияние— в день хавается. Ночью — покою от него нет. Ни спать, ни со шмарой зажиматься не выгорит. Трясет, как на стреме, особо, когда кайф проходит. И калган трещит, ровно на нем вся «малина» бухала. В пасти — параша. На душе кошки гребутся. От того все. Хиляй к кентам, хлебни водяры. Она с тебя дурь враз вышибет. Выходит, успокоит.

— Неохота водяру хавать, — отмахнулся Бурьян. И, глянув на Лешего, спросил в упор:

— Неужели так вот до смерти канать будем? Без хазы, без покоя? И в старости?

— А что? Фрайером быть файнее? Дышать на медяки, копить на барахло. Пока собрал, блатари возникли, тряхнули начисто. И снова гол. Если дышать оставят. Бога благодари, что цел остался. И по новой вкалывай. А на кого? Это тебе по кайфу? Так фрайера дышат. И ты туда же? Экий ферт! С «малиной» ты до гроба. Засеки про то.

Зенки нынче с тебя не спущу за ботанье такое. И коль засеку подлянку, не кенты, не Матрос, сам ожмурю задрыгу! Тоже мне — законник! Еще и родственником называют эту парашу! Да я тебя, как мандавошку придушу, не приведись, скурвишься!

Бурьян ничего не ответил. Глянул на Лешего, как-то грустно, долго. Потом отвернулся, вздыхал. Но все же надрался водяры ночью. И уснул до самой облавы.

Леший в тот день видел, как скрутили Бурьяна. Измолотили, будто на свирепой разборке. Всех запомнил пахан. Каждого в лицо. Но свидеться с ними не удалось. И ждал пахан своего часа, когда, вернувшись с материка с пополненьем новых законников, устроит облаву на милицию и сквитается за все.

Для мести нет времени. Ее не охладят ни годы, ни отъезды. Она не даст покоя, пока не найдет выход. Она — всегда требует крови, как жаждущий воды. Она заставляет жить, пока не сведены счеты…

«Но что это? Чего Картуз ерепенится? На кого показывает, аж глаза вывернул?» — удивился пахан. И увидел впереди автобуса целую цепь пограничников и милиционеров. С ними — свора собак.

На плечах автоматы. Лица свирепые. Они тут же остановили автобус. Леший не дрогнул.

«Видно, местные кенты мусоров пощекотали перьями. Иль пощипали точки. Вот и шмонают их», — мелькнула догадка.

— Просим всех выйти из автобуса! — вошел высокий худой пограничник и, прильнув спиной к водительской двери, наблюдал, как выходят пассажиры.

Леший глянул в окно. Автобус был оцеплен плотным кольцом со всех сторон.

— Кого ищем, служивые? — вышел из автобуса пахан.

— Предъявите документы. А кого ищем, найдем, — ответил пожилой майор, сличив фотографию в паспорте с внешностью предъявителя.

— Объясните цель поездки, — уставился на пахана.

— К дочке еду. Она — в Корсакове живет. Замуж туда вышла, — приметил, как внимательно вгляделся майор в штамп прописки.

— Адрес дочери скажите. Ее имя, фамилия?

Леший изобразил удивление:

— Зачем?

— Вопросы тут задаем лишь мы, — оборвал майор.

— Ленина, шестнадцать, квартира восьмая, — назвал адрес, по какому лет двадцать назад побывал налетчиком.

Майор записал адрес, попросил Лешего подождать конца проверки у автобуса. А сам, передав услышанный адрес пограничнику, попросил его связаться с Корсаковом, уточнить, проживает ли названная женщина по этому адресу.

Леший искренне рассмеялся и сказал:

— Зря время теряете. Куда ж ей деться, знает, что еду. Ждет.

— Мы уточним и поедете, — успокаивал майор.

— Ну, коль время есть, где тут туалет, чтоб даром не стоять? — спросил Леший и заторопился в кусты, куда указал майор, торопливо раздирая на ходу пачку махорки… Ею он присыпал свой след…

Матрос и Картуз стояли рядом, вместе отдали документы.

— Вы зачем в Корсаков?

— На пароход хотим устроиться работать. Там, как слыхали, заработки хорошие. Харчи дармовые.

— А где работали в Охе?

— Кочегары паровых котлов, — ответил Картуз, заметно волнуясь.

— Как же отпустили вас во время отопительного сезона? Да и на море путина кончилась.

— А мы на плавбазу хотим. Или на пассажирское. Где, помимо жратвы, уют будет. Надоело в кочегарке своей. Да и с жильем туго. Все обещают дать комнату с удобствами и никак. Вот и кантуемся в коммуналке какой год. А в пароходстве с этим проще, — нашелся фартовый.

— А как вас с работы отпустили?

— У нас за лето переработок набралось много. Мы и попросили сменщиков заменить. Не возьмут — вернемся. Устроимся — уволимся…

— Удачи вам. Пройдите в автобус.

Шнобель ответил, что ушел от жены-потаскухи, и, чтобы не брать грех на душу, решил уехать на материк, куда глаза глядят. От всех подальше.

— Я ее с ним в постели застал, понимаешь, браток? — преданно смотрел он в глаза милиционера. — Как мужик мужику признаюсь, удавиться хотел. От позора. Пятнадцать лет прожили и — как в жопу! — разоткровенничался Шнобель.

— А дети есть?

— Нет детей. Не рожала она! Бесплодная, как погост. И я, не глядя на все, не бросал ее. А она — потаскуха! Всю жизнь мне сломала! Легко ль теперь все заново начинать?

— Успокойтесь. Все наладится. Пройдите в автобус, — предложили, пожалев.

— А вы что хотите в Корсакове? — спросил майор у худого, как швабра, Костыля.

— К братцу еду. На материк. Врачи язву желудка нашли. Сказали — злокачественная. Может, в деревне, вылечу. А нет, хоть на своей стороне отойду, — опустил голову.

— Пройдите в автобус, — вернули паспорт, не найдя слов для утешения.