Сергей Есин - Дневник, 2004 год

• Название: Дневник, 2004 год
• Автор: Сергей Есин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

«Иосиф Давидович женат на русской!» — «Как можно такое подумать о порядочном человеке? Я хорошо знаю маму его жены — …(имярек) Моисеевну» (за совсем точную передачу не ручаюсь, но огласовку отчества помню точно).

В связи с последним эпизодом вспомнил о другом, рассказанном мне Леонидом Ивановичем Бородиным. Сегодня вторник, и руководители семинаров все в институте. Это все на ту же тему о порядочных людях. В Ленинградской консерватории, куда Л.И. попал по своим делам, кажется, в 70-е годы, он услышал во время вступительных экзаменов, в перерыве, разговор двух преподавательниц консерватории. Одна из них была очень недовольна результатами. «Ты понимаешь, — возмущенно, громко и не стесняясь окружающих, говорила она подруге, — мне в класс двух гоев впарили». Это, пожалуй, похлеще передачи Варгафтика. Но и в его смешном классе «гоев» было очень немного.

21 апреля, среда. К посещению американского посольства я готовился как к большому бою. Мы, конечно, все — дети массовой информации, и те акценты, которые слышим от телевидения, прессы, берем из слухов, и переносим на наши отношения с жизнью. Всегда, когда я еду на работу, я вижу огромную очередь, вернее, толпу возле американского посольства. Почему-то я твердо решил, что и мне предстоит пастись в этом стаде. Но всё оказалось по-другому. Оказалось, что эти люди зря рано приходят, толкутся… Сейчас собеседование и оформление визы стоит 3 тысячи рублей, но 500 рублей все отдают некоему агентству, которое собирает документы, проверяет их, передает в посольство, а вас презентует маленьким кусочком бумаги с датой, на какую вам назначается свидание с администрацией.

Надо сказать, что американцы вокруг знаменитого дома Жолтовского выстроили очень занятную галерейку, выглядящую изнутри даже интереснее, чем снаружи. Внешне это большая конструкция, сарай или ангар, с протяженными поверху трубами или кабелями. Но всё это приведено к особому эстетическому интегралу, расставлены стулья, везде указатели, даже такие: «Мокрые полы, будьте осторожны!» Все удобно, и если вести себя не по законам стада, то до удивления просто. На выходе у тебя забирают мобильный телефон, и из-за этого у меня возникла история. В общем, мы тихо-спонтанно сидели, все приехали на час, на полчаса раньше, чем указано на билетах — 11.50. Девушки, явно русские, но с какими-то бляхами и резиновыми дубинками в руках, повели нас на второй этаж, и там выстроилась спокойная очередь, шедшая довольно быстро. За стеклом сидел, видимо, консул или один из его заместителей, перед ним стоял компьютер, в помещении висели различные объявления на русском и английском языках. Я все время сравнивал английский и русский тексты и продолжал учиться. Кстати, процедура так наз. дактилоскопии занимает одно мгновение: вы кладете два указательных пальца на небольшой экранчик, и компьютер фиксирует их рисунки. Но тут-то со мной и произошла заминка. В общем, моих документов в компьютере почему-то не оказалось. Сначала я хотел было набычиться, поныть, но потом решил, что надо быть веселым, сел на предложенный мне стул и начал ждать. И такое счастливо-блаженное ожидание возникло у меня вдруг! Мне ведь никто помочь не может, моя судьба не зависит от меня. Да и хочется ли мне лететь в эту Америку? Скорее, нет. Но буду улыбаться. Через пять минут из другого окошка меня поманила какая-то девушка и, удивительно, назвала меня по имени-отчеству: «Сергей Николаевич, я вас очень хорошо знаю, так как работала в газете с вашей женой». Этой девушке я решил признаться.

Дело в том, что на это свидание с посольством я взял не обычный свой рюкзак, а портфель с кодовым замком. И в тот момент, когда все мы, будто по магическому сигналу, направились к окошечку, я захлопнул портфель и сдвинул кодовые колесики. И я был бы не я, если бы знал этот код наизусть! Все это я говорю девушке, которую зовут Татьяна и которую я смутно припоминаю. (Кстати, в посольстве работают, чуть ли не три с половиной тысячи наших соотечественников, а в русском посольстве в Вашингтоне работают американцы, и, может быть, это к лучшему, такие паритетные ходы.) Но в моем портфеле все документы, которые обозначены в пометке, все свидетельства — о приватизации, о том, что у меня есть машина, есть дачный участок и т. д. Бедный запуганный народ — ведь кто-то его запугал, раз в Америке думают, будто каждый из нас захочет там остаться. Так вот, я дал этой Татьяне телефон Лены и просил, чтобы Лена посмотрела на панельках, которыми закрыт у меня выключатель в кабинете, тот самый пароль. И когда через десять минут я этот пароль получил, я достал записную книжку и начал чувствовать, что мир вокруг совершенно изумителен. И мне было всё равно — пустят меня в Америку или нет, сочтет ли американское правительство, что я хочу остаться там, бросив здесь жену, работу, положение, связи… Но все оказываются порой умнее, чем мы предполагаем! Появляется вместо консула какая-то девушка, берущая отпечатки пальцев, — и я получаю визу. Вообще, некоторые должны идти еще на собеседование, другим же на собеседование идти не нужно. С.П., два с половиной часа простоявший внизу в ожидании моего появления, начал не на шутку волноваться, и когда я наконец появился, рассказал, что некоторые выходят отсюда заплаканные. Итак, меня больше ни о чем спрашивать не стали, и к Америке я потеплел.

Вот записка, которую мне вместе с номером моего шифра на портфеле передала мне Таня Галеса:«Сергей Николаевич! Я хотела Вам сказать, что Вы самый умный и самый талантливый писатель. И самый мужественный и обаятельный мужчина. Я давно Вам хотела это сказать, но не было возможности. Передавайте привет своей замечательной жене. Татьяна Галеса».

В три часа, практически не задерживаясь в институте (только подписал какие-то бумаги), я поехал на вручение премии Солженицына. У меня, наверное, не хватит ни сил ни умения описать, как все было. Два часа это проходило в большом напряжении мыслей, напряжении слушания, напряжении чувств. По своему обыкновению, я многое записал, но многого не записал, нельзя же записать всё.

Моя невинная близорукость сыграла со мной не самую плохую шутку: я подошел к лифту в здании Дома зарубежных соотечественников на Таганке и, когда двери начали открываться, узнал знакомые лица: министра культуры, с которым познакомился несколько дней назад, заместителя председателя Госдумы — Любовь Константиновну Слиску, Татьяну Васильевну Доронину… Наконец, двери открылись, дамы вошли, я начал пятиться, так как инстинктивно берегусь такого сгущения художественного и административного гения, но министр культуры, возвышающийся на голову выше всех, сделал мне приглашающий жест: входите!

Ну, а дальше я, конечно, не утерпел и, держа Слиску буквально зубами за воротник, начал делать свое дело: договорился, что она придет в институт в мае, получил визитную карточку, по которой надо звонить. Все чудесно. По выходе из лифта поговорил с Л.И. Сараскиной. У меня ощущение, что литературная тусовка поменялась будто в мгновение ока, по одному какому-то взгляду, и дело тут не в смене министра и начальства вообще, а в смене времени, которое требует от всех более глубокого и точного настроя.

Начались речи. Говорили: Непомнящий, Нат. Дм. Солженицына, Л.И. Сараскина, Бортко, говорил Миронов, говорили Вульф, Доронина, я даже не мог решить, кто говорил лучше. «Литературная газета» обещала все напечатать. Я, естественно, сам потихонечку записывал, что мог, на конверте пригласительного билета.

Сначала я придерживался несколько иронического взгляда, на моем листочке написано так: «Боярский, как дама или король, в шляпе». Пропускаю историю с лифтом, с Соколовым, с Сараскиной. Пометка о том, как интеллигенция набрасывается на министра. В зале появляется М.Е. Швыдкой, я поднимаю руку, приветствуя его, поймал его взгляд, а на выходе он сказал: «Все осталось в силе. Деньги на реставрацию мы вам дадим». А я в этом и не сомневался, подумал я.

Н.Д. Солженицына. Рассказывает о том, как 30 лет назад они мечтали об этой премии. «Не пропустим достойных, не наградим пустых». Говорит о зарубежье. «Сплетаются разрубленные ветви русской культуры».

Вал. Непомнящий. О двух культурах. Говорит резко, определенно, зло. Культуру поставили на попа, коммунисты заменили народ массами, сейчас масс уже нет, но нет и народа, есть население. В его речи много цитат. Говорит о феномене «Идиота», все полагали, что этот сериал, в отличие от «мыльных опер», народ смотреть не будет. Сравнивал Мышкина с Гриневым. Я внутренне радовался: какое счастье, что подобную речь услышит власть! Думаю, что и эта речь, и всё это собрание войдут в историю общественной жизни.

Л.Сараскина. У зрителей возникла властная потребность писать письма, письма князю Мышкину. Впервые тон задала не критика, а зритель.

Вл. Бортко не стал использовать имя Достоевского как «бренд». Вручили букеты Борисовой и Дорониной.