Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров

• Название: Реликвии тамплиеров
• Автор: Пип Воэн-Хьюз
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-049998-4, 978-5-9713-7396-4, 978-5-9762-6406-9

Священные реликвии христианства…

За право обладания ими ведут войны короли средневековой Европы.

Но как отличить подлинные мощи от подделки?

Как распознать истинное сокровище среди сотен фальшивых?

И если уж посчастливится завладеть настоящей реликвией, как сохранить и ее, и собственную жизнь?

Вот лишь немногие вопросы, на которые вынужден искать ответы брат Петрок — юный монах из провинциальной английской обители, волей случая ставший учеником и помощником легендарного «охотника за реликвиями» де Монтальяка…

---

Со мной он вел себя настороженно, пока я не усадил его на носу и не убедил, что вовсе не виню в смерти Билла, в моем вынужденном бегстве из Англии и во всех других прискорбных событиях, связавшихся в сеть, где мы оба запутались. После этого мы с ним общались как прежде, хотя оба помнили, что теперь все переменилось. Я уже не его ученик, а запятнанный кровью преступник, и он больше не библиотекарь аббатства, неутомимо разыскивающий всякие эзотерические чудеса, но интриган и проныра, рыскающий по миру, который его как будто нимало не пугает. Я, правда, никогда не считал Адрика смелым, просто знал, что ему наплевать на собственную безопасность, как это обычно бывает у эксцентричных людей. Но после событий в Пизе, а также памятуя о нашем давнем приключении в Венноре, я понял — не просто бесстрашен, но еще и абсолютно хладнокровен. Мы провели вместе два веселых дня, пока шли на юг, к Остии. Он намеревался вернуться в Рим и не скрывал своего нетерпения.

— У меня еще куча недоделанных дел в библиотеке Ватикана, — мечтательно заявил он, а я знал, что это более чем сдержанное определение его намерений. Даже если бы у Адрика было девять жизней кошки, более того, если бы он обладал даром жить вечно, его дела в библиотеках никогда бы не закончились.

— Что ты выкапываешь на сей раз? — спросил я.

— Хм-м-м! — Он одарил меня недоступным пониманию взглядом. — Небольшое исследование тут, некоторые не до конца изученные проблемы там… Я все тебе расскажу, когда снова встретимся.

— Думаешь, у нас есть такой шанс, Адрик?

— Шанс? Мой милый мальчик, полагаю, мы теперь служим под командованием одного и того же капитана. И у нас есть все шансы весьма скоро от души порадоваться при виде друг друга. Нет-нет, ты отправляйся на Коскино, а я — в Рим, но мы встретимся еще до наступления зимы… Может, в Венеции? Я, конечно, хотел бы отправиться с вами…

Мое настроение улучшилось, поскольку я опасался, что это наша последняя встреча. И хотя мне было очень жаль с ним расставаться и я с тоской смотрел, как он совершенно по-паучьи спускается в рыбачью барку, которая доставит его по Тибру в Рим, меня немного утешала мысль, что он будет счастливейшим человеком на свете, когда зароется в глубины библиотечных сокровищ.

— Ладно, скоро увидимся, — сказал я ему, помогая перелезть через борт, а он лишь кивнул в ответ, думая уже о болтающемся веревочном трапе и ожидающих его книгах. Я чувствовал, что, вероятно, так и будет, а когда он с трудом выпрямился на раскачивающемся рыбачьем суденышке, к явному неудовольствию рыбаков, и помахал рукой вслед «Кормарану», я уже твердо знал: раз Адрик обещал встретиться снова — значит, мы встретимся.

В последующие дни нам с Анной почти не удавалось остаться наедине, так что пришлось ограничиваться случайной лаской на ходу и поцелуем на бегу, между которыми тянулись долгие промежутки времени, когда за бортом уходили назад синие воды, миля за милей. Хотя мы знали, что рано пли поздно ей придется высадиться в Венеции, и это немного омрачало наши отношения, нам все же, как мне кажется, удалось отвлечься, поскольку нас очень скоро ожидало нечто совсем другое — и гораздо менее приятное, — о чем все теперь только и думали. Но однажды ночью Анна разбудила меня от глубокого сна и потащила за собой, лавируя между спящими, в свое убежище в трюме. И мы провели там, во мраке, целый час в мучительных наслаждениях, болезненно чувствительные к каждому соприкосновению пальцев, к каждому касанию горячих тел, сохраняя полное молчание, как мертвые. Это была пытка, но пытка изысканная. Каким-то чудом нас никто не заметил, а после мы сидели на палубе и смотрели на звезды. Голова Анны лежала у меня на плече, и она чертила ногтем круги по моей ладони. Я слышал, как она вздыхает, а потом она повернулась и тихо сказала на ухо:

— Я ведь никогда не рассказывала, как мне жилось в норвежской земле, да?

— Ты не закончила свою историю или, вернее, нас прервали, — ответил я. Казалось, это было сто лет назад.

— Я тебе рассказала, что меня заперли, так? — Я кивнул. — Взаперти меня продержали целых два года. Два бесконечных года в простой белой келье, а в окне не было стекла.

— И ты… Это же, наверное, показалось тебе вечностью! — воскликнул я, беря ее за руку.

— А я была совсем еще ребенком, во всяком случае, вначале.

— И как ты… как тебе удалось справиться? — осторожно спросил я.

— Там был один добрый священник, отец Яго, — ответила она. — Очень славный человек для франка, даже по моим меркам. Он вовсе не пытался вбить мне в башку свои взгляды и доктрины. Вместо этого покупал цветы, чтобы поставить на подоконнике, и нашел мои вещи — они валялись где-то в подвалах, — так что я смогла повесить на стены свои гобелены. И еще он покупал мне книги. Он был поражен, просто сражен тем, что женщина умеет читать, и мы проводили вместе целые часы. Он дал мне надежду.

— Значит, ты была не так уж одинока?

— Я никогда не чувствовала одиночества. Яго читал вместе со мной — Вергилия, Аристотеля, даже Блаженного Августина, — и я чувствовала себя словно дома. На окно прилетали пчелы, чтобы снять нектар с моих цветов, и я жалела их, потому что они никогда не пробовали розмарин или лаванду из наших дворцовых садов. Память порой играет с тобой жестокие игры.

— Ужасные игры, — подтвердил я.

— Петрок, могу я тебе кое-что рассказать?

Я рассеянно кивнул, глядя вверх на мирно поблескивающий Млечный Путь.

— Ты помнишь, когда мы в первый раз… там, в Бордо?

Я снова кивнул и поцеловал ее ладонь.

— Это был не первый раз. Для меня, — сказала она, и я выронил ее руку.

— Неужели? — спросил я удивленно.

— Нет. Тебя это шокирует?

Я помолчал, обдумывая ответ. Потом снова взял ее руку.

— У меня нет никаких прав, и ничто не может меня шокировать, — наконец произнес я. — Самый большой шок я испытал, когда понял, что ты меня хочешь. Не мне тебя судить, Анна, да и никогда я тебя не судил.

— Это неправда! — Она протестующе подняла руку. — В тот день, после Бордо, ты вел себя так, словно я Иродиада и Саломея[65] в одном лице.

— Нет, ничего подобного! — Я яростно замотал головой. — Все дело в крови! Меня выворачивало наизнанку от того, что я наделал. А у тебя была кровь на руках — все руки в крови. А я уже не мог ее видеть. Вот и все, Анна, клянусь тебе!

— А я подумала, что вызываю у тебя отвращение своим видом и своими поступками. Нет, послушай! В Тронхейме мне было так одиноко, что я взяла одного из своих стражников себе в любовники. Он был совсем мальчик — огромный, светловолосый, из крестьян, — а я была еще девушкой. У нас это случилось всего два раза, но он стал похваляться своим приятелям, у них вышла драка, и он потерял руку. Весь замок узнал об этом. И меня засадили в келью, Пэтч. Они бы и пыткам меня подвергли, если бы не моя императорская кровь. — Она буквально выплюнула последние слова с глубочайшим отвращением. — Потом решили, что меня надо сжечь на костре. Они бы так и сделали, но отец Яго, мой священник, меня спас. Вот так я и оказалась в Гренландии.

— А что этот стражник?

— Ох, думаю, его убили. — В ее голосе звучала насмешка, но за ней скрывалась боль.

— Анна, ты не Иродиада и не Саломея. Это же не ты убила того парня. Да, найдется немало людей, которые обвинят тебя. Твой муж, например, и все эти благочестивые убийцы, присуждающие людей к петле или костру, словно это причастие Христово… Это они будут прокляты, Анна. И сужу я их, а вовсе не тебя.

— Господи, Петрок, ну что за вздор! — вскричала она. Я прижал ей палец к губам и заставил замолчать.

— Послушай, что я тебе скажу. В то утро, после схватки, я был не в себе, меня трясло от одной мысли о том парне, а вовсе не от того, что произошло между нами… У меня в моей жалкой жизни не было ничего более прекрасного. Что у тебя случилось в Тронхейме — это только твое дело, и ничье больше. Господи помилуй, Анна, сколько ты пробыла в Гардаре? Два года? Ну вот, значит, ты принесла покаяние, исполнила епитимью, как это положено по церковным законам. Так что не проси отпущения грехов у меня. В моем понимании ты безупречна. И чиста, как белейшая из лилий, любовь моя!

— Ты действительно так считаешь? — тихо спросила она.

— Уверен всем сердцем!

— Тогда ты глупец, — заключила она. Слова были грубые, но вот ее губы, прижавшиеся к моим, отнюдь нет.

Тот святой, что присматривает за любовниками и глупцами — а более всего за глупыми любовниками, — в ту ночь охранял нас, поскольку никто из нас так ничего и не заметил, а если даже и видел, то решил, что это не его дело. Потом мы уже не были столь неосмотрительны, однако та ночь разрушила последние остатки непонимания, так долго нас разделявшего. И если мы все же не осмеливались на что-то значительное, то по крайней мере проводили вместе все свободное время, хоть ночью, хоть днем. И если моя жуткая ярость не сгорела, то она закалилась, и хотя я успел близко познакомиться со смертью, но все же обнаружил в себе огромный запас нежности и научился делиться ею с другими.