Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров

• Название: Реликвии тамплиеров
• Автор: Пип Воэн-Хьюз
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-049998-4, 978-5-9713-7396-4, 978-5-9762-6406-9

Священные реликвии христианства…

За право обладания ими ведут войны короли средневековой Европы.

Но как отличить подлинные мощи от подделки?

Как распознать истинное сокровище среди сотен фальшивых?

И если уж посчастливится завладеть настоящей реликвией, как сохранить и ее, и собственную жизнь?

Вот лишь немногие вопросы, на которые вынужден искать ответы брат Петрок — юный монах из провинциальной английской обители, волей случая ставший учеником и помощником легендарного «охотника за реликвиями» де Монтальяка…

---

— Это все скорбут, цинга, — заявил Исаак, который не мог предложить нам никакого лекарства. — Надо дотерпеть до суши и перейти на другую пищу вместо этих проклятых тупиков.

Мы верили ему, ничего другого нам и не оставалось. Но приближение земли действительно чувствовалось, ее запах ощущался в теплом бризе: дыхание влажной почвы, призрак зелени. Корабль, казалось, просыпался от долгого лихорадочного сна.

Мы были в трех днях плавания от Ирландии. Наш безумный рыскающий курс привел нас обратно к островам Шотландии, и в тот день мы миновали острова Сент-Килда — ничтожное убежище отшельников, над которым кружились бесчисленные чайки, как пчелы над ульем. Низам держал курс на Северный пролив, чтобы выйти к Дублину — и к какой-то цивилизации; и мысли об этом занимали меня теперь все больше и больше. Улицы, толпа людей, таверны, пиво! Мы почти ни о чем другом не говорили. Женщины тоже, хотя этой темы я старался избегать незаметно для остальных. Билл часто рассказывал мне про городских шлюх, услугами которых пользовался; для него плотские наслаждения были столь же естественны, как дыхание. Но меня эти девки отпугивали — их плотоядные взгляды и колышущиеся, потные и тяжелые груди. В этом таился смертный грех, и, кроме того, я по природе своей был застенчив.

Странно, но до сей поры единственных обнаженных женщин я видел в церкви: раскрашенные тела, находящиеся в аду, изображенном на западной стене храма Святого Сергия, часто посещаемого школярами и студентами Бейлстера. Там было много женщин, представленных со всеми подробностями — с круглыми, как репа, грудями, маленькими животами и черными треугольниками между бедер, — их вели в геенну похожие на змеев демоны, которые бесстыдно и похотливо их лапали и тыкали в ягодицы своими трезубцами. Я частенько лежал без сна в своей гнусной маленькой комнатушке на Окслейн, а их бледные тела так и мелькали у меня перед глазами, и моя собственная плоть бунтовала и восставала против меня. Я пытался сосредоточиться на подробностях, вообразить, как острые трезубцы терзают мою плоть, но эти груди и темные треугольники внизу живота, так нежно манившие к себе… И тогда я вскакивал с постели и принимался молиться, упав на колени, пока они не начинали болеть от жесткого пола, — только чтобы отогнать от себя эти мерзкие видения. Иной раз мне даже приходилось выбегать на улицу и бродить по городу до зари, читая молитвы, перебирая четки и бормоча что-то себе под нос, как какой-нибудь умалишенный. В одну из таких ночей я и обнаружил место, где можно перелезть через городскую стену.

А теперь, как мне казалось, я уже не был связан церковными ограничениями и правилами, а похабные и весьма причудливые истории, которые все до единого члены команды находили время мне рассказать, представлялись, коли на то пошло, лишь чуть более страшными, поскольку я знал, что теперь и сам могу позволить себе подобные приключения, если захочу. А сны мои между тем становились все более пылкими: это была странная смесь из видений обнаженной плоти и фрагментов услышанных за день рассказов. На вторую ночь после того, как мы миновали Сент-Килд, мне приснилось совершенно неестественное переплетение тел (египетская цыганка с ее змеей — из рассказа Джанни; плюс две сестры-близняшки из Финляндии — подарочек Илии; плюс толстая, но чертовски умелая генуэзка, о которой поведал Хорст); проснувшись, я обнаружил, что мы приближаемся к берегу. Впереди лежал длинный пляж из белого песка, расстилаясь, как пролитое молоко, ниже торчащих из вересковых пустошей скал.

Это был один из Гебридских островов, одинокий и необитаемый, если не считать диких овец, которые паслись здесь, брошенные поселенцами в незапамятные времена. С берега сбегал ручеек с пресной водой, и мы намеревались пополнить ее запасы. Свежая вода и свежая баранина! Экипаж «Кормарана» предпочитал пореже попадаться людям на глаза, учитывая характер своих занятий. Когда мы заходили в людную гавань, все дела делались на берегу — и никак иначе. Когда же доходило до пополнения запасов провизии или починки, капитан выбирал селения с дружественно настроенным по отношению к нам народом или уединенность безлюдных берегов. Наши запасы пресной воды подошли к концу, и хотя оставшегося хватило бы на плавание до Дублина, нам следовало, как объяснил мне Жиль, всеми способами отбиваться от тамошних торговцев, чье любопытство поистине ненасытно. А Гутхлаф, наш плотник, хотел заделать отскочившую доску обшивки и исправить всякие другие повреждения, полученные кораблем во время похода через море Мрака.

Отлив уже начался, и Низам провел корабль в мелководный заливчик, вымытый в береге потоком, сбегающим с пустошей. Здесь судно скоро окажется на мели, и Гутхлафу будет удобно заниматься своим ремонтом, а когда наступит прилив, «Кормаран» снова всплывет. Через час его днище уже торчало из воды, а я вместе с остальной командой перелез через борт и ступил на берег. И только сейчас, когда ноги увязли в теплом влажном песке, пораженный, я осознал, что уже середина лета. Я чувствовал запах вереска и представлял, как над пустошами вьются пчелы, запасающие мед на долгую зиму. Потом, после того как помог другим наполнить водой бочки из ручья в том месте, где он падал с гранитного выступа на песок, и закатить их обратно на корабль, я вместе с Абу с удовольствием собирал морскую капусту (очень здорово и приятно было ощущать в ладонях ее толстые зеленые побеги, а еще чудеснее оказался вкус ее сока, щипавшего мои поврежденные десны). А затем я смылся с берега и, повернувшись спиной к морю, побрел вдоль ручья вверх по склону холма, к его скалистой вершине. Сначала путь мой лежал через каменную осыпь. Оранжевые и серые лишайники, цеплявшиеся за камни, походили на те, что растут в Девоне. Ручей стекал по узкому руслу между двумя вздымавшимися ввысь здоровенными утесами, а за ними лежало небольшое, глубокое и поросшее по краям осокой озерцо, которое с противоположной стороны питал маленький водопад, с журчанием спадавший с каменного выступа, поросшего толстым слоем мха. Оно напомнило мне озеро, где я когда-то купался, озеро на ручье Редбрук, недалеко от нашего дома, так что я, не раздумывая, сбросил одежду и вошел в воду.

Она была ледяная и так насыщена торфом, что моя кожа сразу стала золотистой. Я глубоко вдохнул и нырнул с головой, которую тут же как обручем стянул ледяной холод. Но все равно это было прекрасно — после столь долгого пребывания во влажной, закостеневшей от соли одежде, и, наблюдая за мелкими форелями, сновавшими туда-сюда между гранитными выступами, я скоро согрелся. Водопад манил к себе, и я взобрался наверх и уселся на мягком от покрывавшего его мха выступе, с которого он падал, а вода бежала и струилась, обтекая меня. И тут мне показалось, будто я слышу чей-то смех. Низкий, грудной, но нежный, такой нежный, что это, должно быть, просто ветерок посвистывал, облетая камни. Люди, часто забредающие в пустынные места, нередко увлекаются разными фантазиями, навеваемыми одиночеством. Я и раньше не раз испытывал на себе такие шуточки ветра, порой у меня даже мурашки бежали по коже, когда я воображал себе чьи-то внимательные глаза, которых на самом деле не было и в помине. Деревенские называют это шуточками фей или демонов, и я не стану спорить, но часто так воздействует сама местность, поэтому я вовсе не удивился. Решил, что это остров меня приветствует. Потом понял, что время-то бежит, натянул свои одежки и пошел дальше вверх по ручью.

Я брел, наверное, час, полностью погруженный в облака ароматов, источаемых пустошью: цветов вереска, черники, мха, овечьего помета, торфа. «Я дома, — повторял я себе снова и снова. — Эта тропинка приведет меня скоро к отчему дому, к катящимся мимо него бурым водам Она». Здесь моя душа ощущала полный покой. Останавливаясь, чтобы набрать очередью горсть теплой, перезрелой черники и сунуть ее в уже ставший пурпурно-синим рот, я обнаружил, что в душе моей установилось полное спокойствие, какого я не ощущал уже очень-очень давно. С момента смерти дьякона у меня внутри постоянно все тряслось, как струна арфы, зацепленная пальцем, но сейчас мне было хорошо и покойно.

Добраться до основания скального выступа на вершине холма оказалось легко, и хотя я вовсе не собирался заходить так далеко, все же полез вверх по иссеченному трещинами, шершавому граниту. Вблизи выступ выглядел совсем не так устрашающе — просто огромный темный утес, а ведь я в детстве все время лазал по гранитным скалам Дартмура, карабкаясь по осыпям на их склонах. Так что путь до вершины не занял много времени. Поднявшись на самый верх, я в первый раз оглянулся назад.

Корабль казался отсюда маленьким черным пятнышком на белом песке, а команда — мелкими точками копоти вокруг него. За ним было море — потрясающего сине-зеленого цвета, какого я никогда в жизни не видел. Оно расстилалось далеко-далеко и понемногу темнело, уходя, насколько я мог разглядеть, к северу, югу и западу. Низкие тени на востоке могли быть какой-то землей или островами. А может, это просто отсветы облаков, лежащие на воде. Я стоял в самой высокой точке острова и, обернувшись, увидел, что облюбованный нами пляж занимает примерно четверть всей береговой линии. На противоположной стороне был еще один такой пляж. В северной его части вздымающийся берег встречался с морем огромной изгибающейся массой утеса. На юге пустоши переходили в беспорядочную каменистую мешанину из бухточек и отмелей.