Александр Шумилин - Ванька-ротный

• Название: Ванька-ротный
• Автор: Александр Шумилин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Рукопись охватывает период Великой Отечественной Войны с августа 1941 по апрель 1944 г. и затрагивает события которые разворачивались на различных фронтах. Автор работал над рукописью, в течении восьми лет, до последнего своего часа. К сожалению, многое не успел, в том числе иллюстрации остались "за кадром". Все описанные события восстановлены по памяти, основным источником хронологии событий были письма с фронта.

---

Я взглянул на него и спросил, — И когда ты к рытью окопов собираешься приступить?

— Думаю, что завтра к вечеру!

— Ты не выполнил мой приказ. Я кажется сказал тебе ясно и точно. Сначала окопы, а потом бойницы и амбразуры в домах. Ты делаешь всё наоборот. Мне не нравиться твоё самоволие и упрямство |Ты делаешь всё наоборот|, а опыта у тебя нет, солдаты твои не обстреляны.

— Завтра, так завтра! Завтра приду и проверю! — сказал я и позвал ординарца. Через некоторое время мы вернулись во взвод Сенина.

Солдаты долбили землю и искоса посматривали на меня. Не знаю, что меня собственно подхлестнуло, их молчаливый укор или упорство Черняева. Я подозвал старшину и сказал ему:

— Ты однажды с позиции самовольно увёл солдат и оставил меня в окопе с Захаркиным. Меня таскали и допрашивали, как дезертира. Может ты и в этот раз собираешься подвести меня под монастырь?

— Я приказал тебе за три дня отрыть за дорогой окопы. В срок не уложишься, возьмёшь пару гранат и пойдёшь подрывать немецкую пушку! В этом будет больше смысла, чем отдавать тебя под суд.

— Думаю, что дело до гранат не дойдёт! Окопы будут готовы!

— Мне надоело уговаривать тебя и твоих солдат. Вашим нытьём я сыт по горло! Кто из солдат закончит свою работу раньше, тот будет спать в натопленной избе! А те, кто тянет резину, останутся на всё время в окопах и в избу не попадут. Так и передай им моё твёрдое решение!

Морозная ночь прошла спокойно. Немцы не стреляли, и только стук топоров и лопат нарушал тишину. Слышались удары вразнобой, как будто с горы падали камни.

Снег поскрипывал под ногами. Я не спал и всю ночь ходил, смотрел как работают солдаты. Я не подгонял их и ничего им не говорил. Важно было, что они взялись за работу |и мои слова были бы теперь ни к чему|.

Солдаты ушлый народ. Только приляг засни, тут же найдётся один, начнёт рассуждать и собьёт всех с работы.

Утром, когда рассвело, я решил пойти и осмотреть в деревни задворки. Вдоль обрыва откуда мы наступали, была тыльная сторона деревни. Здесь стояли сараи, клетушки и амбары. Мы проскочили всё это мимо, когда наступали на деревню.

Нужно осмотреть наши ближайшие тылы, — решил я. Мало ли, что может случится.

Я прошёл между домами, подошёл к обрыву, посмотрел в сторону реки, где когда-то проходила линия нашей обороны. Вот так, наверное, стояли здесь и немцы, рассматривая наши позиции. Отсюда с высокого обрыва весь наш передний край, как на ладони лежит. Хорошо просматривается вся траншея, темная полоса кустов и бровка сосен по ту сторону реки. Подкати на край обрыва орудие, наводи по стволу и бей вдоль всей траншеи.

Я обернулся несколько назад и посмотрел на сарай, что был правее. Там проходил немецкий ход сообщения. Он шёл из-под стены сарая и, не доходя до края обрыва, заканчивался стрелковым окопом.

— Смотри, как хитро придумали, — сказал я ординарцу, показывая на пустой сарай и ход сообщения, который шёл из-под его стены. Ход сообщения был отрыт без отвала земли. Ходы сообщения обычно роют, выбрасывая землю на одну или две стороны. А здесь землю, по-видимому, выносили в мешках и ссыпали в сарай. И действительно, когда мы зашли за сарай, то увидели внутри через открытые ворота высокий бугор земли, занесенный снегом.

— А что-то там зеленеет на краю стрелкового окопа?

— Вроде убитый немец, товарищ лейтенант!

Мы выходим из-за угла сарая и видим перед собой убитого немца. Немец полулежит в окопе, откинувшись спиной на его гладкий край. Вот когда немца можно рассмотреть вблизи. Видно даже рельефный узор на пуговицах. На немце голубовато-зеленоватая шинель и френч с чёрным отложным воротником. На ногах кожаные кованые сапоги с короткими и широкими голенищами. Тело немца застыло, он полулежал в неестественной позе. Серые глаза у него были открыты и устремлены куда-то в пространство. В глазах ни страха, ни смертельной тоски, и даже достоинство, и желанный покой. Волосы у немца светлые, цвета прелой соломы, лицо чисто выбритое, сытое и спокойное, на щеках сохранился легкий румянец. Вот только губы припухли и посинели от ветра и холода. Тронь его рукой, встряхни, потяни за рукав, и он, вздохнет глубоко, тряхнет головой, сбросит о себя задумчивость и сонное оцепенение, заморгает глазами, залопочет по-своему, и поднимет руки вверх.

Немец широк в плечах, и ростом выше меня, прикинул я мысленно, сравнивая его и свою фигуру. В нем не меньше девяносто килограмм.

На голове у него пилотка, он отвернул её и натянул на уши. Голубовато-зеленая тонкого сукна шинель опоясана широким, из натуральной кожи, ремнём с бело-чёрной квадратной бляхой. В центре бляхи рельефный круг с фашистской свастикой и с надписью по кругу — "Гот мит унс!"[80].

На поясном ремне "давленый" кожаный подсумок, он расстёгнут и в нём видны немецкие латунные патроны с точённой канавкой вместо шляпки.

У нас железные и шляпкой наружу, покрытые слоем цинка, а у них блестящие. Латунь не ржавеет.

Винтовка его валяется на дне окопа около ног. В последний момент руки ослабли и он её выронил. Мы оглядели его кругом. Входного отверстия от пули нигде не было видно. Никаких следов и пятен застывшей крови снаружи. Такое впечатление, что он пулю свою ртом проглотил.

— Посмотри в кармане! Документы какие есть при нём? — сказал я ординарцу.

Ординарец наклонился и неохотно засунул руку немцу за пазуху. В нагрудном кармане френча он нащупал их. Вынул из кармана целую пачку разных книжиц, бумаг и фотографий. Здесь была солдатская книжка, какие-то бумаги и квитанции и целая пачка семейных фотографий.

На одной фотографии изображен небольшой двухэтажный дом. По-видимому здесь до войны жил убитый немец. А на этой, — его "фрау" |с прилизанным прибором| и трехлетний сынок, у сынка приглаженный пробор волос на голове, рядом около "мутер" стоит худощавая дочка.

— Да! — сказал я вслух. Ординарец посмотрел на фотографию и почему-то глубоко вздохнул.

— Привали его на край окопа, так чтобы он опёрся локтем. Сделаем вид, будто он живой стоит. Положи винтовку перед ним. Кто из тыловых или полковых сюда пойдёт, наткнётся на немца, подумает что он целится в них. С перепугу наложат в штаны!

Пусть немец здесь, для хохмы торчит! Со страха доложат в дивизию, что деревню забрали немцы, а рота попала в плен. А то наши солдатики что-то приуныли! Хоть посмеяться будет над чем от души!

— Сколько прошёл этот "фриц" по нашей земле? Разве он думал, что здесь, в этом окопе найдёт свою смерть. Разве он знал, что вот так будет торчать до весны, как огородное пугало? Здесь его и сам "фюрер" никогда не найдёт! Дождётся немец солнышка, рухнет в окоп и сольётся с талой землёй. Куда он отсюда денется?

А окоп он рыл с любовью и немецкой аккуратностью, ни как наши, всё кругом подчищено и убрано под метлу. "Фрау унд киндер" ждут его домой. А он, как верный страж своего окопа, прилёг на ровный край и целится. Вот наложат наши батальонные или полковые, когда сунутся сюда!

Мы вернулись в деревню, прихватив с собой фотографии и документы убитого. Через некоторое время меня вызвали к телефону. Звонил комбат. Я доложил ему, что долблю окопы и прорезаю в стенах амбразуры.

— Вы не можете прислать нам пустых мешков? — спросил я его.

— Не плохо было бы положить мешки с песком или с землёй вокруг каждой бойницы.

— Ты что, не соображаешь?

— Обращаться за помощью |в батальон и в полк| не приучайся!

— Соображай сам и используй подручные средства!

На этом разговор с батальонным был закончен. Я пошёл к Ахрименко проверить его готовность. Мне нужно было убедиться, как он пристрелял дорогу и опушку леса.

— Дай команду своему расчёту, пусть пустят две мины по дороге по самому краю опушки леса! Хочу посмотреть, как точно умеют стрелять твои "орёлики".

Ахрименко подал команду, миномётный расчёт быстро занял свои места, и два резких хлопка последовали друг за другом. Ахрименко смотрел в бинокль, а я наблюдал невооруженным глазом. Дистанция небольшая, но взрывов нигде не было видно.

— По-моему, у вас дистанция велика! Мины рвутся далеко в лесу! На опушке взрывов не видно! — сказал я Ахрименке.

— Я просил ударить по дороге, а вы бьёте далеко в глубину!

— Разрывы можно не увидеть! — ответил мне Ахрименко.

— Заряд небольшой, мины осколочные!

— Дымовых, пристрелочных у нас нет!

— Знаешь, что Ахрименко! Я сегодня ходил по деревне, облазил все закоулки и задворки и воронок от твоих мин нигде не нашёл. А как помнится мне, ты выпустил перед нашим наступлением с того берега десяток по деревне! Может они у тебя не взрываются?

— Ну ладно! Для проверки ударь по дороге, дистанция двести метров!

— Это я могу, пожалуйста! — ответил он и решительно подошёл сам к миномёту.