Михаил Грулев - Записки генерала-еврея

• Название: Записки генерала-еврея
• Автор: Михаил Грулев
• Издательство: Кучково поле; Гиперборея
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-901679-59-3

Судьба автора книги уникальна для России рубежа XIX-XX вв. Родившийся в простой еврейской семье, он сделал успешную военную карьеру: окончил Академию Генерального штаба, достиг генеральского чина. В своих воспоминаниях он дает широкую панораму жизни России того времени: еврейских местечек, военных гарнизонов, Академии, жизни столицы, Сибири, Кавказа, Туркестана.

---

Замечу мимоходом, что из моего проекта ничего не вышло. Пронюхали как-то буряты о готовящейся грозе и прислали в Петербург депутацию, хорошо снабжённую всем необходимым в этом случае, и проект канул в Лету. Несколько раз я спрашивал барона Корфа об участи проекта, и однажды получил ответ: «А мы его в песок».

Помимо всего, барон Корф был в высшей степени симпатичным начальником, любимым всеми подчинёнными, в нужды которых он входил с отеческой заботливостью. Понадобилось для поправления здоровья послать на юг одного из адъютантов, а средств для этой поездки у него нет - и Корф командирует этого офицера в Крым... «для изучения виноделия и культуры винограда». Это для Амура-то, где и капуста иногда не вызревает за ранними утренниками! Меня тоже Корф командировал на Дон, для изучения мобилизационного дела в Донском войске, что одинаково полезно было как для службы, так и для меня лично, ввиду необходимости лечить жену в Сакках.

Прошло уже месяцев восемь, как Корф со своей многочисленной свитой сидел в Петербурге, якобы для «проталкивания» разных проектов по управлению Приамурским краем; а в действительности, конечно, потому, что гораздо интереснее сидеть в Петербурге, чем в Хабаровске. Вспомнило об этом «Новое Время» и открыло травлю весьма коварным вопросом: Если приамурские администраторы сидят по 8 месяцев в столице, да на путешествие туда и назад требуется 4 месяца, то когда же они управляют своим краем?

Пришлось всем нам взяться за укладку чемоданов.

Но не успел ещё Корф уехать из Петербурга, как туда приехал генерал Хорошхин, забайкальский губернатор, тоже имея в багаже целый ворох проектов для реорганизации своей области. Меня снова задержали в Петербурге, против чего я, конечно, ничего не имел.

Это было забавное административное толчение воды в ступе, с немалым, однако, изъяном для казны и для дела. Высшие администраторы, при назначении в Сибирь, и в особенности на Дальний Восток, получали очень большие прогонные, подъёмные и пр., с обязательством за то службы на местах в течении трёх лет. Если бы эти администраторы доподлинно высидели на местах полные три года, то и тогда эти прогоны и подъёмные составили бы весьма солидную прибавку к многотысячным окладам, которые они получали; но в действительности получался оборот несравненно более выгодный. Получив 7-10 тысяч прогонных и подъёмных, администратор приезжал в своё воеводство не ранее 5-6 месяцев после своего назначения; время это уходило частью на предварительное «ознакомление с краем» в министерствах, частью на продолжительное путешествие в «дальнюю сторонку». Затем, по прибытии на место, первый год знакомятся с краем, собираются материалы, второй год пишутся проекты о реформах края, который, так сказать, стал уже близким, изученным и известным во всех подробностях. А в начале третьего года, т.е. ко времени окончания трёхлетней выслуги, везутся проекты в Петербург, - опять, конечно, за прогоны и прочее.

Удастся или не удастся протащить проект в министерствах, что, разумеется, длится всегда очень долго, это неважно; главное то, чтобы остаться подольше в Петербурге, сохраняя всё время свой привилегированный большой оклад окраины.

Когда дело близится к исходу третьего года, забывают совершенно про выработанные проекты, которые должны были облагодетельствовать высочайше вверенную окраину, и начинаются хлопоты о собственном благополучии: получить новое назначение, потому что трёхлетняя выслуга уже кончилась.

Следует назначение нового администратора, и начинается та же сказка про белого бычка, - точное повторение пройденного.

За мою службу на Амуре, пять с половиной лет, там переменилось два генерал-губернатора и по два губернатора в каждой области; причём все они точно повторили, один за другим, одну и ту же погудку - предварительное ознакомление, дальнейшее ознакомление, проектов составление, представление на усмотрение и получение нового назначения. При этом ни один из подобных проектов, привезённых в Петербург, в багаже, не избег тихих похорон в кладбищенских архивах разных министерств.

Такие же трёхлетние выслуги установлены были законом и для низших рангов, для всех офицеров. Но в этих случаях закон соблюдался строго, даже с лихвой: служили не три, а трижды три года, ежедневно подмазывая тарантас, как выражались на Амуре, т.е. не расставаясь с издали мелькавшей надеждой, так или иначе, вернуться в Россию. Получалась такая аномалия: на высших должностях, где, конечно, требовалось более продолжительное время для ознакомления с обширной областью, администратор покидал край как раз в то время, когда едва успел в нём ориентироваться, тогда как служаки рангом пониже, в особенности строевые офицеры, работа которых всюду одинакова, были фактически закрепощены на далёкой окраине.

Но такова уже была у нас гармония прежнего порядка: - высшим все блага земные и всякие преферансы; низшим - присяга, долг, надежды и - «будет с вас».

В январе 1893 г. я получил новое назначение - начальника военной канцелярии при военном губернаторе Приморской области, которым тогда был Унтербергер. Забегая вперёд, я должен сказать, что вот должность, на которой буквально нечего было делать! Ну буквально нечего - никакой работы! Все это хорошо знали, но начальство удерживало эту должность, чтобы на этой вакансии производить лишнего капитана. Откровенное злоупотребление штатами, о чём скажу дальше.

К новому месту служения, во Владивосток, я отправился с эшелоном новобранцев в 1600 человек на пароходе добровольного флота «Саратов», кругом всей Азии. В этом морском путешествии, продолжавшемся 43 дня, полагаю уместным отметить следующую чёрточку, характеризующую прежнее отношение к солдату. Это феерическое путешествие по южным морям и океанам, с заходом в разные порты, с посещением разных стран, преисполнено было, конечно, всевозможных прелестей. При заходе в попутные порты пассажиры, как и офицеры эшелона, сходили на берег, осматривали новые города, делали экскурсии и прочее. Это разрешалось всем, кроме... солдат и новобранцев, которых, согласно данной мне инструкции, выпускать на берег нельзя было. Сорок три дня эти люди томились в трюмах и на палубе, не смея выходить на берег, притом на виду крайне заманчивой и притягательной новой природы, новых мест, новых людей. Тяжесть этого лишения понятна только тем, которые испытали продолжительные морские путешествия, когда, после длительного пребывания в море, является непреодолимое, чуть ли не физическое, желание хоть на час-другой стать ногами на твёрдой земле.

И вот солдатам это почему-то было запрещено. По каким мотивам? Едва ли и составители инструкции могли дать разумный ответ. В этом просто сказался придушенный отголосок неизжитых крепостнических отношений к нашему простолюдину: что, дескать, нужно этим тёмным людям - на кой прах им там нужны эти Индии, Китай, Япония, - ещё напьются, чего доброго, не оберёшься хлопот. Таким образом, ради собственного призрачного спокойствия, держать 1600 человек в злой тюрьме в течении сорока трёх дней.

Осенью 1893 г. я отправился в Никольск-Уссурийский, в 5-й Восточно-Сибирский стрелковый батальон для цензового командования ротой. Принял я роту от капитана Лечицкого, впоследствии сильно выдвинутого судьбой, не талантами, даже на пост главнокомандующего во время Великой войны.

Казармы батальона представляли собою обычные стоянки войск в Южно-Уссурийском крае, которые называются там урочищами. В зародыше эти урочища представляют собою простые биваки: двигается батальон походным порядком к намеченному пункту; пришёл на место; командируется «состав»; приступают к рубке леса и постройке временных бараков и землянок; затем одна за другой вырастают казармы, офицерские флигеля, хозяйственные постройки, солдатская слободка, является несколько китайских лавчонок, и с течением времени вырастает, почти изолированное от всего мира, батальонное гнездо, где копошится незатейливая жизнь о бок с заурядной службой.

Я упомянул сейчас о солдатской слободке. Стоит сказать два слова об этих слободках, которые в прежнее время, отчасти и теперь, придают своеобразный колорит батальонам на Амуре.

Это не те солдатские слободки, которые ютятся около некоторых полков на Кавказе, где оседали отслужившие свою срочную, а иногда и сверхсрочную службу полковые инвалиды. На Амуре слободки эти выросли благодаря тому, что, в интересах колонизации края, новобранцам разрешалось брать с собою своих жён. Таким образом, по соседству с каждым батальоном вырастала его солдатская слободка, которая причиняла начальству немало хлопот, потому что прекрасные обитательницы в идиллических белых домиках манили постоянно людей из роты к романтическим приключениям; а эти приключения часто кончались жалобами на «кума».

В отношениях солдатских начальников к своим подчинённым тоже обнаруживалась часто романтическая подкладка. Наконец, начальство часто вынуждено было прибегать к медицинским осмотрам тех солдатских жён, которых, по солдатской поговорке, «вся рота хвалит».