Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры

---

    Конечно, и в марксизме, особенно русском, живет, хотя и темная, религиозная идея: по своей структуре революционный  (не реформистский), марксизм является иудео-христианской апокалипсической сеткой. Отсюда он сделался в России не только рассадником политических буржуазных идеологий (Струве), но и богословских течений. В отличие от народничества, которое, по своей отрешенности, могло развиваться только в сектантство, марксизм в социально-классовом сознании  своем и догматизме системы таил потенции православия: они и были вскрыты вышедшими из него вождями новой богословской школы.

    Молодое народничество социалистов-революционеров идейно ничего не приносит в сокровищницу заветов, хотя оказывается более чутким к веяниям культуры. Оно воскрешает в политической борьбе опыт «Народной воли», более грозный и действенный на фоне растущего движения масс. Террор дал несколько героев с чертами христианского мученичества, но морально разложился еще скорее народовольчества. Революция была уже делом, а не жертвоприношением.   И  потому  авантюризм  и провокация необычайно  быстро убили жертвенную природу террора: Азеф и Савинков — Каляева и Балмашева. Но народничество уже нашло путь к деревне, возделанной за несколько десятилетий земским плугом; к 1905 году «смычка» интеллигенции с народом была уже совершившимся фактом.    Нельзя обойти молчанием еще одной силы, которая в эту эпоху вливалась в русскую интеллигенцию, усиливая ее

==95

денационализированную природу и энергию революционного напора. Эта сила — еврейство. Освобожденное духовно  с 80-х годов из черты оседлости силой европейского «просвещения», оказавшись на грани иудаистической и христианской культуры, еврейство, подобно русской интеллигенции  Петровской  эпохи,  максимально  беспочвенно,  интернационально по сознанию и необычайно активно под  давлением тысячелетнего пресса. Для него русская революция есть дело всеобщего освобождения. Его ненависть к  царской и православной России не смягчается никакими  бытовыми  традициями. Еврейство  сразу же занимает в  русской революции  руководящее место. Идейно оно не  вносит в нее ничего, хотя естественно тяготеет к интернационально-еврейскому марксизму. При оценке русской революции его можно было бы сбросить со счетов, но на моральный  облик русского революционера оно наложило  резкий и темный отпечаток.

    К  1905 году все угнетенные народности царской России  шлют  в революцию свою молодежь, сообщая ей «имперский» характер.

    Революция  1905 года была уже народным, хотя и не  очень глубоким, взрывом. И в удаче, и в неудаче своей она  оказалась гибельной для интеллигенции. Разгром революционной армии Столыпиным  вызвал в ее рядах глубокую  деморализацию. Она была уже не та, что в 80-е годы: не  пройдя аскетической школы, новое поколение переживало  революцию не жертвенно, а стихийно. Оно отдавалось священному безумию, в котором испепелило себя. Дионисизм вырождался в эротическое помешательство. Крушение революции утопило тысячи революционеров в разврате. От  Базарова к Санину вел тонкий мост, по которому прошло  почти все новое поколение марксистов. Лучшие впитывались творящейся русской культурой, слабые опускались,  чтобы всплыть вместе с накипью русского дна в октябре  1917 года.

    Я сказал, что интеллигенцию разлагала ее удача. После  17 октября 1905 года перед ней уже не стояло мрачной  твердыни самодержавия. Старый режим треснул, но вместе  с ним и интегральная идея освобождения. За что бороться:  за ответственное министерство? за всеобщее избирательное  право? За эти вещи не умирают. Государственная дума пародировала парламентаризм и отбивала, морально и эстетически, вкус к политике. И царская, и оппозиционная  Россия тонула в грязи коррупции и пошлости. Это была  смерть политического идеализма.

    И в те же самые годы мощно росла буржуазная Россия, строилась, развивала хозяйственные силы и вовлекала интеллигенцию в рациональное и европейское и в то же вре-

==96

мя национальное и почвенное дело строительства новой России. Буржуазия крепла и давала кров и приют мощной русской культуре. Самое главное, быть может: лучшие силы интеллигентского общества были впитаны православным  возрождением, которое подготовлялось и в школе эстетического символизма,  и в школе революционной жертвенности.

    За восемь лет, протекших между 1906 и 1914 годами, интеллигенция  растаяла почти бесследно. Ее кумиры, ее журналы были  отодвинуты в самый задний угол литературы и отданы на всеобщее посмешище. Сама она, не имея сил на отлучение, на ритуальную чистоту, раскрывает свои двери для всякого, кто снисходительно соглашается сесть за один стол с ней временным гостем. В ее рядах уже преобладают старики. Молодежь схлынула, вербующая сила ее идей ничтожна.

    И, однако, изжито ли старое противоположение «интеллигенция и народ»? Изменяя революции, интеллигенция забыла о народе. Что там?

    Из столыпинской деревни доносится голос хулигана, но она уже шлет в город своих поэтов. В ней совершаются какие-то сдвиги, с которыми былая интеллигенция уже утратила связь. Тогда-то раздался голос часового на башне: Блок поднял брошенную  тему «интеллигенция и народ» и указал на пропасть, все еще зияющую. Пророчил гибель и тогда уже звал: «Слушайте революцию!» А из низов, из темной черносотенной глубины  ему отзывался нутряной злобой крестьянский голос: Карпов, «Пламя».

    Война заглушила все голоса. В ней остатки интеллигенции утонули, принеся себя в жертву России, и в этой жертве утопили остатки революционной совести.

КРЕМЛЬ

Действие пятое

   Что такое народ и что такое большевики 1917 года по отношению  к интересующей нас проблеме интеллигенции? Легче и проще ответить на второй вопрос.

    Есть взгляд, который делает большевизм самым последовательным выражением русской интеллигенции. Нет ничего более ошибочного. В большевизме, правда, доживает множество отдельных элементов русского радикального сознания, что облегчает темному слою «работников просвещения» сотрудничество с ним. Но самая природа большевизма  максимально    противоположна    русской

==97

Г. П. Федотов. Том 1

интеллигенции: большевизм есть преодоление интеллигенции на путях революции.

     Преодоление интеллигенции может  совершаться и совершается многими  путями. Если не говорить об органической национальной  идее, которая в корне меняет тип  «идейности», то почвой для оседания кочевой интеллигенции может быть всякое подлинное «дело». Для многих такой почвой была наука. Люди 40-х годов — Буслаевы, Соловьевы  —  находили  свою  почву в исторической   и  филологической науке, нигилисты 60-х годов — Сеченовы,  Мечниковы  — в естествознании. Наука несет с собой традицию, всечеловеческую связь — пусть не национальную,  но все же историческую почву. Личность включается  в  цепь поколений, в определенном звене ее, ее дело определяется уже не ею самой, а коллективным разумом. Но и  всякое профессиональное дело, взятое, как призвание, с  чувством личной ответственности, выводит из кочевого  быта. Врач, инженер, поскольку они преданы своему делу,  уже не интеллигенты или остаются интеллигентами в каком-то верхнем, безответственном плане сознания: на чердаке, куда сваливают всякую рухлядь. Деловитость и интеллигентность несовместимы.

    Большевики — профессионалы революции, которые всегда смотрели на нее как на «дело», как смотрят на свое дело  капиталистический купец и дипломат, вне всякого морального отношения к нему, все подчиняя успеху. Их почвой была  созданная Лениным железная партия. Почва не Бог весть какая широкая — было время, когда вся партия могла поместиться на одном диване, — но зато страшно вязкая. Она поглощала человека без остатка, превращала его в гайку, винт,  выбивала из него глаза, мозги, заполняя череп мозгом учителя, непомерно разросшегося, тысячерукого, но одноглазого.  Создание этой партии из такого дряблого материала было  одним из чудес русской жизни, свидетельством о каких-то  огромных — пожалуй, даже допетровских — социальных возможностях. Вся страстная, за столетие скопившаяся политическая ненависть была сконденсирована в один ударный механизм, бьющий  часто слепо — вождь одноглазый, — но с нечеловеческой силой.

     И все же эта машина была почти стерта в порошок столыпинской  каторгой и ссылкой, где получили свою последнюю шлифовку  многие из нынешних государственных деятелей России. Было разрушено все, кроме традиции, кроме плана, чертежа (ведь здесь единство механическое, а не органическое), материала злобы и несломленной воли вождя.

     Остальное сделала народная стихия, питательный буль-