Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры

---

СУДЬБА ИМПЕРИЙ                                        

==327

произойдет, то погибнет не одна Россия, а все культурное человечество. Даже чувство сожаления от утраты былого могущества будет смягчено тем, что никто из былых соперников в старой Европе не займет ее места. Все старые Империи  исчезнут.

                В конце концов, имперское сознание питалось не столько интересами государства — тем менее народа, — сколько похотью власти: пафосом неравенства, радостью унижения, насилия над слабыми. Этот языческий комплекс для России XIX века означал кричащее противоречие между политикой  государства и заветами ее духовных вождей. Русская литература была совестью мира, а государство пугалом для свободы народов. Потеря Империи есть нравственное очищение, освобождение русской культуры от страшного бремени, искажающего  ее духовный облик.

                Освобожденная от военных  и полицейских забот, Россия  может вернуться к своим внутренним проблемам — к построению  выстраданной страшными  муками свободной социальной  демократии. Но после тридцатилетия коммунизма  русский человек огрубел, очерствел, — говоря слова ми  народного стиха, покрылся «еловой корой». Вероятно, не одно поколение понадобится для его перевоспитания, то есть для его возвращения в заглохшую традицию русской культуры, а через нее — и русского христианства. К этой великой  задаче должна уже сейчас, в изгнании, готовиться русская, интеллигенция вместо погони за призрачными орлами  Империи.

==328

00.htm - glava23

О ГУМАНИЗМЕ ПУШКИНА

Пушкин! Тайную свободу

Пели мы вослед тебе.

Дай нам руку в непогоду,

Помоги в немой борьбе!

А. Блок (1921)

               Не всем и не во всем может помочь Пушкин. Блоку,  пожалуй, он уже не мог помочь, как и большинству модернистов нашего фашистского и предфашистского времени.  Им  нужны иные, более могущественные средства, чтобы  спасти их от разложения. Но я принадлежу к тому поколению, или душевной формации, для которых Пушкин еще  не утратил своей целительной и возрождающей силы. В часы тоски и отчаяния, сомнений в человеке и человечестве  мы раскрываем Пушкина, все равно на какой странице, и  медленно пьем, — как назвать этот напиток? — не воду, конечно, но и не вино, — а какой-то божественный нектар,  который вливает успокоение, надежду и любовь к человеку.  Словом, Пушкин для нас это то, чем был для Тургенева  русский язык, уже не целительный для нас с тех пор, как  мы узнали всю ту меру или безмерность лжи, какую он  способен нести в мир. Но Пушкин жив, и пока он жив, еще  не умер гуманизм, ибо Пушкин и есть наш великий гуманист, в каком-то смысле, может быть, даже единственный.

                В последнее время — вероятно, с легкой руки Горького,  а может быть, и под влиянием русского народничества —  слово «гуманизм» у нас утратило свой настоящий смысл и  стало употребляться как синоним гуманности. В этом понимании гуманистами  оказываются и Некрасов, и Глеб  Успенский, то есть люди, гуманизму совершенно чуждые и  даже враждебные. Слово «гуманизм» родилось в Италии в  XV столетии и всегда употреблялось для обозначения куль туры Ренессанса, или всей, или одного из ее аспектов, пре  имущественно литературного. Но что может быть более чуждого гуманности, чем великолепный и жестокий век Леонардо да Винчи или Борджиа? Без всяких объяснений

О ГУМАНИЗМЕ  ПУШКИНА                      

==329

и доказательств предлагаем такое краткое определение: гуманизм  есть культура человека как творческой личности. Это покроет все — от Петрарки до Бердяева. Но человек как страдающее существо, нуждающееся в спасении, каким он дан в христианстве и в старом социализме, не человек, «преследующий  свое счастье», каким его видит буржуа, а человек, создающий ценности, — вот человек гуманизма.

В России струя гуманизма  всегда была чрезвычайно слабой. Рядом с Пушкиным, но, конечно, на большой дистанции, можно назвать разве одно большое имя — Вячеслава Иванова. Не случайна и связь обоих с классической древностью: едва ли возможен гуманизм вне предания Греции. Но если бы даже мы имели одного Пушкина, мы не смеем роптать: живет же англосаксонский мир с одним Шекспиром!

Приглядитесь пристальнее к гуманизму  Пушкина: из каких элементов составлен его драгоценный сплав?

Несколько лет тому назад, когда мне пришлось писать о Пушкине,  я напал на одно стихотворение, где поэт сам дает совершенно точное определение своего миросозерцания. Это всем известный «Демон» («В те дни, когда мне были новы...»).

Когда возвышенные  чувства

Свобода, слава и любовь

И вдохновенные искусства

Так сильно волновали кровь...

                Демон (Раевский?), который искушал его  тогда отрицаельно утверждал ту же систему ценностей

Он звал прекрасное мечтою:

Он вдохновенье презирал;

Не верил он любви, свободе

Формула Пушкина  четырехчленна: слава, свобода, искусство и любовь. Демон отрицает три из них. Понятно, что он не отказывается от славы. Гордость и похоть власти составляют самую  основу демонизма. Слава — это единственное, что и фашизм оставляет от гуманизма и что дало Муссолини ложную  претензию считать себя преемником Ренессанса. Для Пушкина  характерно то, что он в своей ясной цельности не желает ничего уступить демону. Отрицать гуманизм для него значит «искушать Провидение». Иначе Лермонтов. Его демон говорит о себе, вслед за Байроном: «Я дух познанья и свобо-

==330                                                    Г. П.

  ды», и этим начинает роковой раскол в мире ценностей,   взорвавший русскую культуру.

                Четырехчленная  формула пушкинского гуманизма может показаться искусственной. Я предлагаю читателям   проверить ее на любом из созданий Пушкина, — предварительно дочитав до конца эту статью.

                Какое место занимал Пушкин в истории гуманизма вообще? Итальянский Ренессанс выше всего поставил славу   и творчество. Любовь досталась ему по наследству от средневековья:Петрарка связан с Данте и трубадурами Прованса, которые изобрели любовь. О свободе мало помышляли гуманисты,   скитавшиеся по дворам тиранов. Свобода, столь обаятельная  для Пушкина  и его современников, есть дитя XVIII века, как  французской, революционной, так и германской, гуманистической, его традиции. В послепушкинской России Лермонтов и  Гоголь отказались от славы и этим нанесли Империи первую  смертельную рану. Радикализм 60-х годов пытался убить всех  четырех пушкинских богинь, как и самого Пушкина. Не без  труда они воскресали одни за другой, в борьбе и примирении  с ценностями других, негуманистических порядков, пока, на  конец большевизм не покончил со всеми... кроме славы. Верный своей фашистской природе, он возродил лишь культ Империи и войны (Суворов, Кутузов и проч.).

                Но  вернемся к Пушкину. Действительно ли служением  четырем богиням — Славе, Свободе, Музе и Любви — исчерпывается его отношение к миру и жизни? Конечно, нет.  Ведь их мы находим и на Западе, во французском романтизме, например, но в совершенно иной тональности. Сами по себе они совместимы с горделивой отъединенностью  творческой личности (Байрон), с олимпийским презрением к жизни простых людей (Гете), даже с острой ненавистью к их быту и судьбе (Ничше, Блок). У Пушкина мы дышим   особенным, ему свойственным, воздухом велико душной  человечности, которая близка уже к гуманности XIX века, хотя и не совпадает с ней. Ведь написал же Пушкин о своем «Памятнике», то есть на своем памятнике:

Что чувства добрые я лирой пробуждал...

                И милость к падшим призывал.

                Добрые чувства (то есть этика человечности) и милость к падшим  не были главным для поэта. Почти никогда они

О ГУМАНИЗМЕ  ПУШКИНА                          

==331

не были и темой или содержанием его поэзии. Упоминает он о них в «Памятнике», только становясь на точку зрения «народа», который будет его читать. Но они были тем не зримым  этическим фоном (а у всякого искусства есть свой этический фон), на котором легко и непринужденно возни кали создания его музы.

                Милость  к падшим, то есть сострадание у Пушкина всегда соединялось с сорадованием, как соединялись они еще у апостола Павла, но очень часто разлучались в поздней христианской традиции. Сорадование, пожалуй, было ближе сердцу Пушкина, чем его печальная сестра, — темы пиров, дружбы, лицейских годовщин. Но в «Повестях Белкина», «Капитанской дочке» находим то внимание, то участие к судьбе маленького оскорбленного человека, которым будет потом жить чуть не вся русская литература XIX века. Пушкин  не проливает слез, не пронзается до глубины зрелищем  человеческих страданий, как Достоевский или Некрасов. Страдания не омрачают для него основной благости и красоты мира, но он не закрывает на них глаз и подходит к ним  со вздохом дружеского участия. Невозможно  представить себе лицо Пушкина искаженным пре зрением и ненавистью к человеческому роду, каким больны  почти  все писатели нашего  времени.  Читая их, слишком  часто чувствуешь, что автор хочет плюнуть вам в лицо. Пушкин если и ненавидел, то одних подлецов. И сама ненависть его легка: он не мечтает об убийстве, с него достаточно и эпиграммы.