Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

                *           *           *

                Finis Russiae? Конец России или новая страница ее истории? Разумеется, последнее. Россия не умрет, пока жив русский народ, пока он живет на своей земле, говорит своим  языком. Великороссия, да еще с придачей Белоруссии (вероятно) и Сибири (еще надолго), все еще представляет огромное тело, с огромным населением, все еще самый крупный  из европейских народов. Россия потеряет донецкий уголь, бакинскую нефть, — но Франция, Германия и столько народов никогда нефти не имели. Она обеднеет, но только потенциально, потому что та нищета, в которой она живет при коммунистической  системе, уйдет в прошлое. Ее военный потенциал  сократится, но он потеряет свой смысл при общем  разоружении. Если же разоружения не

СУДЬБА ИМПЕРИЙ                                        

==327

произойдет, то погибнет не одна Россия, а все культурное человечество. Даже чувство сожаления от утраты былого могущества будет смягчено тем, что никто из былых соперников в старой Европе не займет ее места. Все старые Империи  исчезнут.

                В конце концов, имперское сознание питалось не столько интересами государства — тем менее народа, — сколько похотью власти: пафосом неравенства, радостью унижения, насилия над слабыми. Этот языческий комплекс для России XIX века означал кричащее противоречие между политикой  государства и заветами ее духовных вождей. Русская литература была совестью мира, а государство пугалом для свободы народов. Потеря Империи есть нравственное очищение, освобождение русской культуры от страшного бремени, искажающего  ее духовный облик.

                Освобожденная от военных  и полицейских забот, Россия  может вернуться к своим внутренним проблемам — к построению  выстраданной страшными  муками свободной социальной  демократии. Но после тридцатилетия коммунизма  русский человек огрубел, очерствел, — говоря слова ми  народного стиха, покрылся «еловой корой». Вероятно, не одно поколение понадобится для его перевоспитания, то есть для его возвращения в заглохшую традицию русской культуры, а через нее — и русского христианства. К этой великой  задаче должна уже сейчас, в изгнании, готовиться русская, интеллигенция вместо погони за призрачными орлами  Империи.

==328

00.htm - glava23

О ГУМАНИЗМЕ ПУШКИНА

Пушкин! Тайную свободу

Пели мы вослед тебе.

                Дай нам руку в непогоду,

Помоги в немой борьбе!

                А. Блок (1921)

                Не всем и не во всем может помочь Пушкин. Блоку,  пожалуй, он уже не мог помочь, как и большинству модернистов нашего фашистского и предфашистского времени.  Им  нужны иные, более могущественные средства, чтобы  спасти их от разложения. Но я принадлежу к тому поколению, или душевной формации, для которых Пушкин еще  не утратил своей целительной и возрождающей силы. В часы тоски и отчаяния, сомнений в человеке и человечестве  мы раскрываем Пушкина, все равно на какой странице, и  медленно пьем, — как назвать этот напиток? — не воду, конечно, но и не вино, — а какой-то божественный нектар,  который вливает успокоение, надежду и любовь к человеку.  Словом, Пушкин для нас это то, чем был для Тургенева  русский язык, уже не целительный для нас с тех пор, как  мы узнали всю ту меру или безмерность лжи, какую он  способен нести в мир. Но Пушкин жив, и пока он жив, еще  не умер гуманизм, ибо Пушкин и есть наш великий гуманист, в каком-то смысле, может быть, даже единственный.

                В последнее время — вероятно, с легкой руки Горького,  а может быть, и под влиянием русского народничества —  слово «гуманизм» у нас утратило свой настоящий смысл и  стало употребляться как синоним гуманности. В этом понимании гуманистами  оказываются и Некрасов, и Глеб  Успенский, то есть люди, гуманизму совершенно чуждые и  даже враждебные. Слово «гуманизм» родилось в Италии в  XV столетии и всегда употреблялось для обозначения куль туры Ренессанса, или всей, или одного из ее аспектов, пре  имущественно литературного. Но что может быть более чуждого гуманности, чем великолепный и жестокий век Леонардо да Винчи или Борджиа? Без всяких объяснений

О ГУМАНИЗМЕ  ПУШКИНА                      

==329

и доказательств предлагаем такое краткое определение: гуманизм  есть культура человека как творческой личности. Это покроет все — от Петрарки до Бердяева. Но человек как страдающее существо, нуждающееся в спасении, каким он дан в христианстве и в старом социализме, не человек, «преследующий  свое счастье», каким его видит буржуа, а человек, создающий ценности, — вот человек гуманизма.

                В России струя гуманизма  всегда была чрезвычайно слабой. Рядом с Пушкиным, но, конечно, на большой дистанции, можно назвать разве одно большое имя — Вячеслава Иванова. Не случайна и связь обоих с классической древностью: едва ли возможен гуманизм вне предания Греции. Но если бы даже мы имели одного Пушкина, мы не смеем роптать: живет же англосаксонский мир с одним Шекспиром!

                Приглядитесь пристальнее к гуманизму  Пушкина: из каких элементов составлен его драгоценный сплав?

                Несколько лет тому назад, когда мне пришлось писать о Пушкине,  я напал на одно стихотворение, где поэт сам дает совершенно точное определение своего миросозерцания. Это всем известный «Демон» («В те дни, когда мне были новы...»).

                Когда возвышенные  чувства

Свобода, слава и любовь

И вдохновенные искусства

Так сильно волновали кровь...

                Демон (Раевский?), который искушал его  тогда отрицаельно утверждал ту же систему ценностей

Он звал прекрасное мечтою:

Он вдохновенье презирал;

Не верил он любви, свободе

Формула Пушкина  четырехчленна: слава, свобода, искусство и любовь. Демон отрицает три из них. Понятно, что он не отказывается от славы. Гордость и похоть власти составляют самую  основу демонизма. Слава — это единственное, что и фашизм оставляет от гуманизма и что дало Муссолини ложную  претензию считать себя преемником Ренессанса. Для Пушкина  характерно то, что он в своей ясной цельности не желает ничего уступить демону. Отрицать гуманизм для него значит «искушать Провидение». Иначе Лермонтов. Его демон говорит о себе, вслед за Байроном: «Я дух познанья и свобо-

==330                                                    Г. П.

  ды», и этим начинает роковой раскол в мире ценностей,   взорвавший русскую культуру.

                Четырехчленная  формула пушкинского гуманизма может показаться искусственной. Я предлагаю читателям   проверить ее на любом из созданий Пушкина, — предварительно дочитав до конца эту статью.

                Какое место занимал Пушкин в истории гуманизма вообще? Итальянский Ренессанс выше всего поставил славу   и творчество. Любовь досталась ему по наследству от средневековья:Петрарка связан с Данте и трубадурами Прованса, которые изобрели любовь. О свободе мало помышляли гуманисты,   скитавшиеся по дворам тиранов. Свобода, столь обаятельная  для Пушкина  и его современников, есть дитя XVIII века, как  французской, революционной, так и германской, гуманистической, его традиции. В послепушкинской России Лермонтов и  Гоголь отказались от славы и этим нанесли Империи первую  смертельную рану. Радикализм 60-х годов пытался убить всех  четырех пушкинских богинь, как и самого Пушкина. Не без  труда они воскресали одни за другой, в борьбе и примирении  с ценностями других, негуманистических порядков, пока, на  конец большевизм не покончил со всеми... кроме славы. Верный своей фашистской природе, он возродил лишь культ Империи и войны (Суворов, Кутузов и проч.).

                Но  вернемся к Пушкину. Действительно ли служением  четырем богиням — Славе, Свободе, Музе и Любви — исчерпывается его отношение к миру и жизни? Конечно, нет.  Ведь их мы находим и на Западе, во французском романтизме, например, но в совершенно иной тональности. Сами по себе они совместимы с горделивой отъединенностью  творческой личности (Байрон), с олимпийским презрением к жизни простых людей (Гете), даже с острой ненавистью к их быту и судьбе (Ничше, Блок). У Пушкина мы дышим   особенным, ему свойственным, воздухом велико душной  человечности, которая близка уже к гуманности XIX века, хотя и не совпадает с ней. Ведь написал же Пушкин о своем «Памятнике», то есть на своем памятнике: