Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

==307

жизни, не исчерпывающейся  аскезой, подвигом любви и неотступностью молитвы.

    Четыре года тому назад отец Сергий Булгаков в своей актовой речи увлекательно соединил рассеянные знаки мистической жизни преп. Сергия вокруг имени Пресвятой Троицы, которой  он был  посвящен  до рождения, которой посвятил и свою обитель. Сегодня я хотел бы указать на связь не богословия, а духовной жизни преп. Сергия с современным  ему мистическим движением на православном Востоке. Это известное движение исихастов, практиков «умного делания», или умной молитвы, идущее от св. Григория Синаита с середины XIV столетия. Новую мистическую школу Синаит принес с Крита на Афон, и отсюда она широко распространилась по греческому и южнославянскому миру. Св. Григорий Палама, тырновский патриарх Евфимий, ряд патриархов константинопольских были ее приверженцами. Богословски эта мистическая практика связывалась с учением о Фаворском свете и божественных энергиях.

    С середины, особенно с конца XIV века начинается (или возобновляется) сильное греческое и южнославянское влияние на Северную Русь. В эпоху преп. Сергия в одном из ростовских монастырей  изучаются  греческие рукописи. Митрополит  Алексий переводил или исправлял евангелие с греческого подлинника. Сам преп. Сергий(1) принимал у себя в обители греческого епископа и получил грамоту от константинопольского патриарха, повинуясь которой устроил у себя общежитие. Одним из «собеседников» преп. Сергия был тезоименитый ему Сергий Нуромский, пришелец с Афонской горы, и есть основание отождествлять ученика Сергия Радонежского Афанасия, серпуховского игумена, с тем Афанасием Русином, который списал на Афоне в 1431 году «под крилием св. Григория Паламы» сборник житий для Троицы-Сергия(2). Библиотека Троицкой Лавры хранит древнейшие  славянские списки ГригорияСинаита XIV и XV  веков. В XV же веке там были списаны и творения Симеона  Нового Богослова(3). Все это еще не устанавливает прямых  влияний Греции  на религиозность преп. Сергия. Его духовная школа для нас загадочна. Мы не знаем других учителей его, кроме таинственного старца, благословившего  отрока Варфоломея и старшего брата Стефана, под началом которого Сергий начал подвизаться, но кото-

________________________

1 См.: Путь  N.5. Благодатные заветы преп. Сергия русскому богословствованию.

2 Орлов А. С. Иисусова молитва на Руси в 16 веке. СПб., 1914. П. Д. П.   CXXXV.

3 Архангельский А. С. К изучению древнерусской литературы. Творения   отцов Церкви в древнерусской письменности. СПб., 1888. С. 141, 142.   Примеч. СПб., 1888.

==308

рый оказался не в силах вынести лесного пустынножительства. Но пути духовных влияний таинственны и не исчерпываются прямым  учительством и подражанием. Поразительны не раз встречающиеся  в истории соответствия, единовременно и, по-видимому, независимо возникающие в разных частях земного шара духовные и культурные течения, созвучные друг другу. В свете мистической традиции, которая утверждается среди учеников преп. Сергия, его собственный мистический опыт, озаряемый для нас лишь  видениями (можно  сопоставить светоносные видения Сергия с Фаворским светом исихастов), приобретает для нас большую определенность.

5.

   Первый  русский мистик, преп. Сергий был и первым русским  пустынножителем. Для него, как и для древних мистиков  Востока, пустыня была учительницей богомыслия. Медведь был первым его другом в безлюдной глуши. С грустью описывает его ученик постройку будущей лавры: «исказили пустыню». С грустью принял преподобный первых  своих учеников: «Аз бо, господие и братия, хотел есмь один жить в пустыне сей и тако скончатися на месте сем». Но  он не противится воле Божией, ради любви урезывая созерцание.

    Таково было и все новое русское сергиевское монашество. Оно уходило в пустыню, в лесные дебри, бежало от нагонявшего мира, но уступало ему, оседало в хозяйственных обителях, строилось, создавало иногда крупные культурные очаги, опорные пункты  русской колонизации. XV век — золотой век русской святости, давший более всего преподобных русской Церкви,  покрывший  монастырями  всю Северную — тогда воистину святую Русь.

    Однако в послесергиевском монашестве можно различить два течения, прежде всего географически: северное и московское. Уже сам преподобный Сергий, уступая князьям и митрополиту,  отдавал своих учеников — Феодора,Афанасия, Андроника —  в строители и игумены московских и подмосковных монастырей. Другие ученики его — Кирилл Белозерский, Павел Обнорский — шли на север, за Волгу, не в города, а в лесную пустыню. Здесь намечается основная бифуркация русского подвижничества, чрезвычайно существенная, ибо за географическим излучением скрывается излучение духовное: разные направления аскезы. Вполне понятно, что созерцательная духовная жизнь была главной целью северных отшельников. Белозерский край, Кубенское

==309

озеро, южная окраина Вологодских лесов: Комельская, Обнорская, Нуромская пустыни, а за ними далекое поморье — вот главные очаги «заволжских старцев».

    Кириллов монастырь, после Сергиева, был для них вторым  духовным средоточием, питавшим их и тогда, когда (в конце XV века) Троицкая обитель утратила былую высоту духовной жизни. После Кирилловой и в тесной связи с нею в качестве таких иноческих метрополий, рассылающих  в пустыню все новые колонии, следует назвать Спасо-Каменный  монастырь на Кубенском озере, выделившуюся из него Глушицу св. Дионисия и уже в XVI веке обитель св. КорнилияКомельского.

     При изучении духовного содержания северного подвижничества мы встречаемся с двумя затруднениями: во-первых, почти все жития северных святых остаются неизданными;   во-вторых,  они  невыгодно  отличаются   от московской группы скудостью содержания и чрезмерной общностью  характеристик. Однако, благодаря исследованию  Кадлубовского(1), мы можем бросить взгляд и в недоступные нам рукописи, со страниц которых встают образы великих святых, некогда чтимых всей русской землей, а ныне почти забытых.

   Северные, «заволжские», группы подвижников хранят в наибольшей чистоте заветы преп. Сергия: смиренную кротость, нестяжание, любовь и уединение, богомыслие. Таков прежде всего величайший среди них — Кирилл, который именуется «противящихся  тихим увещанием, безымения учителем», «иже нань всуе гневающемуся благоуветливым». Эти святые легко прощают и оскорбителей своих, и разбойников, покушающихся   на .монастырское имущество. Преп. Дионисий  даже улыбается, узнав о похищении монастырских коней. Нестяжание в самом строгом смысле не личного, а монастырского отказа от собственности — их общий  идеал жизни. Преп, Кирилл отказывается от дарственных  сел с принципиальной мотивировкой: «Аще села восхотим держати, болми будет в нас попечение, могущее братиям безмолвие пресецати». Св. Кирилл предпочитает принимать милостыню. Но  вот Димитрий Прилуцкий(как и Дионисий Глушицкий)  отказывается даже от милостыни христолюбца, внушая ему отдать ее на питание рабов и сирот. Также отвергает дар князя преп. Иоасаф: «Злату и сребру несть нам треба». Разумеется, полнаянестяжательность есть идеал, от которого отступают даже самые строгие подвижники. По смерти святых основателей их мона-

________________________

1 Очерки по истории древнерусской литературы житий святых. Варшава, 1902.

==310

стыри богатеют; но и изменяя заветам святого, хранят память о них.

      Полная независимость от мира дает святому дерзание судить мира. Его обычная кротость и смирение не  мешают  ему выступать обличителем сильных мира сего. Св. Кирилл, оставивший отеческие поучения князьям, отказывается посетить князя Георгия Дмитриевича: «Не могу чин  монастырский разорити». Преп. Мартиниан, напротив, появляется в Москве в хоромах великого князя (Василия II),  заключившего  в оковы боярина вопреки данному слову:  «Не убоялся казни ниже заточения... но помяну Иоанна  Златоусого глаголюща, яко прощение царево ярости львове уподобися». Григорий Пельшемский обличает князя Юрия  Дмитриевича  и его сына Шемяку, неправедно захвативших великое княжение.

    Впрочем, эти столкновения с миром, как и всякий выход в мир, редки и исключительны. Северный подвижник  жаждет безмолвия. Павел Обнорский отправился у преп.  Сергия в уединение, не терпя и монастырского общежития:  «Яжев пустыне молва ничем же градских мятеж разнствует». Он же именует безмолвие матерью всех добродетелей.  В обнорских лесах преп. Павел поселился в дупле дуба, и  Сергий Нуромский, другой великий пустыннолюбец, нашел его здесь в обществе медведя и диких зверей, кормящим  птиц, которые сидели на голове его и плечах: этот  один образ оправдывает имя Фиваиды, данное русским  агиографом нашему северному подвижничеству.