Грачья Матевосян - Наша бестолковая жизнь

• Название: Наша бестолковая жизнь
• Автор: Грачья Матевосян
• Жанр: Русская классическая проза

---

Матевосян Грачья Наша бестолковая жизнь

Грачья Матевосян

Наша бестолковая жизнь

Перевод Ирины Маркарян

И в жене, и в муже была врожденная серьезность, основательность, никогда и намека не было на легкомыслие, чтобы в случае чего кто-то мог сказать: значит, все-таки было что-то, таилось под спудом, да вот и выплыло, а то с чего бы им такую глупость учудить! С другой стороны, тут и дом, и хозяйство, плюс хаос мировых событий, и в особенности армянский хаос последних лет: тут поневоле разум растеряешь! Обычно их размолвки ограничивались укоризненным взглядом либо молчаливым, невысказанным упреком - тем все и кончалось, а нет, так ночь-примирительница венчала дело, и словно ничего меж ними и не было: ни косых взглядов, ни упреков, ни обид. До остального мира им дела нет: у них своя забота - дети в семье растут. Потому, что бы ни приключилось за день, он завершался ночным примирением, и новое утро вставало над миром: для них свое, особенное, для остального мира - свое. При чужом разладе они, видит Бог, ни одной из сторон не подпевали, зато и в свои неурядицы никого из умников-доброхотов в советчики да в судьи не призывали и уж тем более на весь свет о них не трубили. И как это случилось, непонятно, - точно сглазил кто, но только однажды ночью они, сами себе удивляясь, вдруг не поладили: муж настаивал на своем "да!", жена стойко держала оборону со своим "нет и нет!". Вот так среди ночи супруги рассорились друг с другом, и каждый замкнулся в молчании, в душе возводя горы обид на другого.

Муж был настроен не слишком воинственно и напролом идти не стал, а то наверняка добился бы своего. Подумал: женские штучки, это бывает. Видно, ей подуться охота. Что ж, пускай, пара дней размолвки да легкий каприз так любовь разжигают, что только держись! Но то ли самолюбие его было крепко задето, то ли взыграли старые обиды - в нем вдруг заговорила гордость, уязвленное мужское самолюбие, и он решил про себя (а может, и вслух проговорил): вот, значит, как! Ты - женщина, жена - отталкиваешь меня, на все замки от меня запираешься? Ну так я тоже могу вот прямо сейчас, среди ночи, неслышно прикрыть за собой сначала дверь спальни, потом осторожно притворить входную дверь и уйти куда глаза глядят. Поглядите на нее: мужу перечит, да еще и обиженную из себя строит! Как будто он виноват, что жизнь вокруг пошла наперекосяк! Ну так вот гляди теперь, обидчивая ты моя: передо мной весь огромный, необъятный мир, человек я молодой, здоровый - как говорится, все при мне. Опять же машина под рукой - езжай куда душа пожелает!

А жена подумала (а может, и вслух проговорила): ступай-ступай на все четыре стороны: счастливого тебе пути, давным-давно известно, что земля круглая, - куда б ты ни ушел, в конце концов домой вернешься. Жена знала, что муж далеко не убежит. Он такими цепями к ней прикован, что не разорвать: пусть мир перевернется - он своих детей не оставит. Не такой он человек, чтобы вот так просто закрыть дверь и уйти, да только с кем не бывает: жизнь круто изменилась, работа у него уже не та, что прежде, так что временами и на него дурь находит, правда ненадолго. Час-другой пройдет (ну, может, день-другой) и снова он все тот же Арто, будто и не сердились они друг на друга, не ссорились вовсе. Дети даже не догадываются, что в семье была размолвка. Вот и сейчас на него что-то нашло. Теперь он пойдет на кухню, покурит, кофе попьет, захочет - ляжет на диване в гостиной, там телевизор. Жена и подумать не могла, что сегодняшняя мужнина дурь не на пару часов и даже не на пару дней, что на сей раз она надолго к нему пристала и протянет не меньше недели, и ей еще придумывать придется, что говорить людям: куда муж подевался и почему. Нет, в роду у него такого не случалось, вздохнула жена, это приобретенное. И то сказать: ведь люди месяцами и от холода тряслись, и без света сидели, и голод уже вот-вот стоял у порога. Он ведь тоже человек: никогда не жаловался, на уличных митингах не выступал, в разговорах с попутчиками в транспорте или с соседями душу не отводил, ни единым словом не обмолвился - но ведь переживал, нелегко ему пришлось! Не в ее отказе тут дело - просто тревога и напряжение тех дней боком выходят. Но она-то тут при чем? Она что, не думает, не тревожится? У нее у самой только и мыслей что о завтрашнем дне.

Арто тихонечко притворил дверь спальни, наспех оделся, потом, ступая мягко, по-кошачьи, прошел в детскую поцеловать спящих детей. Перецеловал их вкусные сонные мордашки - ничего на свете нет слаще! Укрыл каждого, улыбнулся: в темноте ему показалось, что улыбка разлетелась по комнате миллионом брызг и опустилась на спящие личики. Арто заглянул в кухню, открыл холодильник: ничего не скажешь, он хоть не вор и не министр, а в доме у него полный достаток. И "левый" свет есть, и собственный аккумулятор есть. Все соседи приходят к ним погреться, сушат детские одежки возле их печки. Так чего же тебе еще надо, женщина? Такого мужа отхватила! А времена нынче трудные, сама видишь.

Арто пошел в ванную, смочил руку под краном, пригладил волосы, потом глянул на себя в зеркало, поправил галстук, затянул узел потуже: а что, красавец, да и только! Парень, смотревший на него из зеркала, вовсе не выглядел отвергнутым. Вот только он не припомнит, чтобы еще когда-нибудь гляделся в зеркало среди ночи. Он улыбнулся. Ну разве это улыбка отвергнутого? Если при свете да с такой улыбкой к жене подойти... На секунду он задумался, потом покачал головой и на цыпочках вошел в спальню. Жена, надо думать, спит сладким сном. И ладно, но не может же он уйти, не простившись с ней, - она имеет на это полное право. Жена все-таки: детей ему в муках рожала, над хозяйством спину гнула, дом теплом наполнила. И стоило им из-за ерунды ссориться! Во всяком случае из дому с тяжелым сердцем нельзя уходить. "С женой ссориться - все равно что с домом своим в раздоре быть". Это его, Арто, собственные слова. Были б не его, а какого-нибудь древнегреческого философа их бы всюду цитировали, называли бы "мудрым изречением". Но поскольку их говорит он, Арто, да еще про себя, да к тому же среди ночи, то даже собственная жена их понимать не хочет. А ведь он уходит, отправляется странствовать по свету - разве не должна жена пожелать ему доброго пути, броситься на грудь, поцеловать жарким поцелуем и шепнуть на прощанье заветное слово? Не вслух проговорить, так одними губами прошептать, глядя мужу в глаза. И тайком ото всех плеснуть ему вслед чистой воды. Вот как надо! Арто погладил теплую, румяную от сна щеку жены, зарылся пальцами в разметавшиеся по подушке волосы. Потом сказал себе: не подкаблучник же ты, Арто! Будь, наконец, мужчиной, решил уходить - так уходи. Люди сейчас сплошь и рядом закрывают дверь своего дома и уходят кто куда. Ничего не поделаешь, жить-то надо. Работы нет, молодежь едет кто в приграничные районы, кто в Карабах. Ты не в Россию уезжаешь, не в Германию, не в Америку и, слава Богу, не воевать едешь - ты всего-навсего уходишь из дома. Правда, хоть ссоры-обиды у них и раньше бывали, но среди ночи из дому уходить еще не случалось. И все-таки, решил Арто, прямо сейчас, в ночь, и надо уходить. Жена утром глаза откроет - глядь, а его ни в постели рядом нет, ни в доме нет. Холодильник полный, в кладовке всего навалом, деньги, слава Богу, есть - он может не беспокоиться: многим трудней приходится. Что осталось сделать? Он высвободил пальцы из волос жены и про себя, а может, полушепотом в ночной тишине проговорил: "Детям скажешь, отец велел, чтобы слушались, учились как следует и мать не сердили. Будут спрашивать, куда подевался, придумай что-нибудь веселое: скажи, с другой планеты срочно вызвали". Жена точно так же, то ли мысленно, то ли вслух, ответила: "Глупая твоя голова, что я тебе, курьер, что ли? Сам и скажи". И отвернулась к стене. А если бы и не отвернулась, все равно в темноте не разглядела бы, каким ее муж франтом вырядился, даже галстук повязал, словно на официальный прием собрался.

Арто вышел во двор. Вот она, ереванская ночь: черным-черна, беспросветна, и горожане, словно поддавшись колдовству ее темных сил, проваливаются в сон до первых рассветных лучей. При свете дня каждый сам себе хозяин, а ты сумей-ка, Арто, ночью быть себе хозяином - вот сейчас, прямо в ночь, отправляйся в дорогу. Хороша ночка, для ночного путника в самый раз! Выбери себе в небе звезду и на всем пути не теряй ее из виду. И когда рассветет, тоже не теряй, помни, где она, твоя звезда.

Эх, что за ночь, прямо как у них в деревне! Что это ему их деревня на ум пришла, никак он туда ехать надумал? Вот где благодать что днем, что ночью! Не то что в городе: одни заботы, беготня да суета. У него, благодарение Богу, все есть, чужому куску завидовать не приходится, но вот по деревенским рассветам соскучился, это да. Уж если в такую минуту он не забыл, какие в деревне рассветы, какие вечера, значит, жизнь продолжается. Нет, он вовсе не поэт, он экономист, специалист по финансам. Но мечтой его жизни всегда было найти способ использовать солнечную энергию. Ведь у кого еще столько солнца, сколько у нас! По солнцу деревенскому он тоже соскучился. В институте он был не из последних, со своей мечтой аж до Санкт-Петербурга добрался и, если бы не развал Союза, определенно многого бы достиг. В страшные дни землетрясения всем, чем мог, людям помогал, тогда впервые и ощутил, как щедра на помощь его рука: кому-то и она слезу утерла. И позже, что бы ни приходилось делать, он делал на совесть: спасал раненых солдат, провожал в последний путь погибших. Он щедро отдавал, что мог, но ведь все не отдашь, так что и собственный дом у него есть, и машина есть. Вот сейчас он сядет за руль и помчится в свое село. По пути, в Апаране, поглядит на звезды, а к рассвету будет уже в деревне.