Сергей Пономареко - Седьмая свеча

• Название: Седьмая свеча
• Автор: Сергей Пономареко
• Издательство: Книжный клуб "Клуб семейного досуга"
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9910-0454-1, 978-966-343-989-1

Верите ли вы в черную магию? Молодой киевский психолог Глеб Костюк, главный герой романа Сергея Пономаренко, не верил: до определенного момента. На похоронах тещи он узнает, что та была ведьмой, а ведьмы просто так из жизни не уходят. С Глебом начинают происходить непонятные, жуткие вещи. В сумасшедший водоворот несчастий вовлекаются все новые и новые действующие лица. Но не черная магия играет их судьбами. Съедаемые завистью, страхом, жадностью, похотью, они сами испытывают судьбу. И каждый расплачивается за это сполна.

---

Бабка тем временем вытащила из кошелки теплый платок, завязанный узлом, а из него извлекла небольшой треножник и два металлических блюдечка. На блюдечко побольше установила треножник, положила таблетку сухого спирта и подожгла. На огонь поставила блюдечко поменьше, на него сверху поместила несколько кусочков воска. Галя достала с десяток яиц и положила их на тумбочку, рядом с треножником.

— Соколик, выбери яйцо, — попросила бабушка.

— Вот это. — Глеб взял первое попавшееся яйцо.

Бабушка приняла его в свои руки и разбила над стаканом. Оранжевый желток поплыл в слегка мутноватом белке.

— Ловкое такое, свеженькое, — удовлетворенно отметила бабушка и рассказала, что Глебу дальше надлежит делать.

С помощью Гали он переместился на табурет и сел лицом к выходу. Бабушка зажгла и установила вокруг него три свечи. Гале дала блюдечко с водой, в которое вылила кипящий воск и приказала держать его над головой Глеба. Сама прочитала подряд три раза «Отче наш». Затем взяла яйцо и начала катать вокруг головы Глеба, быстро приговаривая:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа аминь, от Богородицыной молитвы, от Иисусова креста, от Христовой печати, от святых помощи, от моего слова, изыди, бес нечистый, дух проклятый, на сухие дрова, на мхи и болота, и там тебе место, житие, пребывание и воля, и там точи недугом, а не в рабе Божьем Глебе. Сам Господь Иисус Христос, сама мать Пресвятая Богородица, все небесные силы, Михаил Архангел, Авоид-ангел и все святые чудотворцы, и мое слово страшно и заговор силен: запрещаю тебе, бес проклятый, дух нечистый, нигде не живи и не будь в рабе Божьем Глебе, выйди вон обратно в гогу, сейчас и в сию минуту, со всеми порчами и чарами и отойди от раба сего прочь и поди в свое место, где был и куда тебя Господь Бог, Иисус Христос, послал и где тебе велел жить, в бездну преисподнюю, в землю пустую неделанную, туда и поди, там и живи, а сего раба оставь навсегда, отныне и до века. Аминь. Аминь. Аминь.

Тихий голос бабушки, снимающей порчу, прикосновения прохладного яйца к лицу все больше вгоняли Глеба в сонливость, и он с трудом таращил глаза, чтобы не заснуть, боясь, что, закрыв их, сразу отключится. Бабушка, закончив, вновь разбила яйцо в стакан — желток оказался темно-коричневым, почти черным, а белок был зеленоватого оттенка.

— Тебе, соколик, очень сделано, но не беда. Даст Бог силы, справимся.

Она взяла новое яйцо и повторила обряд и заклинание. В конце снова разбила яйцо, желток оказался уже бледно-оранжевым с коричневатым оттенком, а белок — бледно-салатным. Затем бабушка все повторила сначала, но Глеб впал в полубессознательное состояние и уже не соображал, что происходит, сколько раз совершался обряд. Он только смутно видел, как в палату входил Петя, и Галя выходила с ним в коридор, и больше бабушке никто не мешал. Начал приходить в себя уже лежа на кровати.

— Все, — сказала Галя. Они уже собрались уходить, а в коридоре мелькала лоснящаяся от жира физиономия Пети. — Мы, может, снова приедем через две недели, чтобы повторить, но уже и этого достаточно. Вы сейчас поспите и проснетесь совсем другим человеком. Только не принимайте ни от кого больше передач, и все наладится.

— Прощавай, соколик. Вовремя мы приехали, храни тебя Господь. Слушайся Галю, правду она говорит, ибо сказано в Священном Писании: бойся данайцев, дары приносящих, — но Глеб уже ничего не слышал, провалившись в глубокий сон без сновидений.

Глава 28

— Лицом к стене, — контролер загремел ключами, открывая дверь. Приказал Глебу: — Проходи. Садись. Свидание пятнадцать минут. Деньги, спиртное не передавать. За нарушение…

— Я знаю, — перебила его Ольга, — не в первый раз. У меня передача: копченое сало, варенье, печенье разное — ее уже досматривали.

— Ладно, — осклабился контролер Вася, — я вас помню. Не буду мешать. И что этому доходяге надо — такая женщина добивается, а он норов показывает! Мне даже завидно.

— Если завидно, то можем поменяться местами, — огрызнулся Глеб.

— Но-но! Разговорчики! Пятнадцать минут и ни секунды больше. — Он улыбнулся Ольге и вышел.

— Глеб, что случилось? Ты отказываешься от свиданий со мной… В прошлый раз я уехала ни с чем, в этот раз пришлось обращаться к здешнему начальству, чтобы они на тебя повлияли. Спасибо, помогли. Я тебя не понимаю.

— Ничего. Просто не хочется ни с кем видеться — вот и все.

— Как твое самочувствие? Ты тяжело болел, я так волновалась… Даже ходила в церковь ставить свечку за твое здоровье.

— Видишь — помогло, — иронично сказал Глеб. — Уже стал передвигаться самостоятельно, на своих двоих. Через пару дней выпишут из лазарета снова в барак.

— Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что ты выздоравливаешь, но плохо, что снова придется общаться со здешним контингентом. Как тебе здесь?

— Терпимо. Уже привык.

— Ты знаешь, Степан погиб.

— Знаю.

— Интересно откуда?

— …

— Если не хочешь — не отвечай.

— Не отвечу.

— Меня вызывали к следователю. Ты подал апелляцию?

— Не я, а адвокат.

— Ты вообще не хочешь со мной разговаривать?

— Не хочу.

— Ты продолжаешь на меня злиться за прошлое? Но ведь Степан мертв!

— Степан был моим товарищем, и я сожалею о его смерти.

— Мне больше не приезжать к тебе?

— Не стоит, так мне спокойнее.

— А я все равно буду! Я не могу тебя покинуть в беде, здесь, среди страшных уголовников.

— Как хочешь. Везде есть люди, даже среди уголовников, тем более я теперь один из них.

— Я хочу. Это у тебя последствия от болезни. Я тебе привезла яблок, всякой всячины, а это поливитамины в таблетках — они помогут восстановить твое здоровье.

— Спасибо. Ольга!

— Что, Глеб?

— Ты стала хуже выглядеть. Позаботься и о своем здоровье тоже. Время сейчас такое — надо беречься!

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего, кроме того, что сказал. Мне пора. Слышишь, Вася насилует дверь своими ключами. Прощай.

— До свидания, Глеб! Возьми передачу.

— Заключенный Костюк, на выход!

Глеб передернул плечами, но передачу взял. Вышел не оборачиваясь.

— Лицом к стене. Что для тебя краля припасла? — И контролер профессионально, благодаря длительной практике, обыскал его. — Что это такое?

— Витамины. Возьми себе — здоровее будешь. В аптеках они дорого стоят.

— Конечно возьму. Где деньги спрятал?

— Нигде. Не брал я денег.

— Ты что, поц? Половину оставь себе, утаил — все заберу. В ж…у засунул?

— Можешь полюбопытствовать. Там, кроме дерьма, ничего нет.

— Ну ты, профессор, доиграешься! Крутым, как я погляжу, стал. Пошли на досмотр!

Через полчаса Глеб входил в барак с передачей под мышкой. Ему навстречу попался Чуб.

— Бля, наш доходяга воскрес! — воскликнул он, сверля взглядом сверток. — Что несешь, бля?

— Передачу от мары. Ты был прав тогда, Чуб!

— Чего-чего, бля?

— Все бабы — прости Господи! В глаза — ангелочки, а в душе — дьяволицы. Эту передачу она, наверное, со своим хахалем собирала. Тошно мне от одного ее вида. Отдам пацанам! Не надо мне от нее ничего!

— Ладно, бля! Давай сюда!

— Держи. Ну, я пошел.

— Куда, бля?

— Обратно в лазарет. Еще пару деньков там покантуюсь. Пока. — Глеб развернулся и вышел.

Чуб достал из передачи яблоко и со смаком начал им хрустеть.

В лазарете Глеб пробыл не пару деньков, а целую неделю — после посещения Ольги у него поднялась температура и все никак не падала. За день до того, как его выписали, в лазарет привезли Чуба. Он был иссохшим, желтым, похожим на выжатый лимон. Глеб навестил его.

— Что с тобой приключилось, Чуб?

— Не знаю, бля. Хворь прицепилась, и дохтура не знают, что такое. Но это все херня. Наклонись, что-то скажу!

Глеб наклонился, не ожидая ничего хорошего. Еще ухо откусит, чтобы повеселиться!

— Мужик мне каждую ночь снится. Страшный мужик. Живых не боюсь, а этот, во сне… Жуткий. Кровь из меня сосет. От него хворь. Дохтурам не говорю — в дурку упекут. Вот такие дела, бля! На щеке у него шрам в виде буквы «х». А ты правильный пацан. Еще свидимся на нарах.

На следующий день Глеба выписали, а через месяц он узнал, что Чуб умер от лейкемии в лазарете, и не ощутил никакого сожаления. Душа Глеба словно одеревенела: не было в ней ни сострадания, ни злорадства, а только бешеное желание вернуться на волю. Дело его находилось на дорасследовании, так как вскрылись новые факты, свидетельствующие о его невиновности. Но если бы у него вдруг появилась возможность бежать отсюда, он, не раздумывая, воспользовался бы ею.

Глава 29

Большой черный кожано-хрустящий диван. Квартира подружки по институту. Уже не помню, как ее зовут. Замухрышка, никогда с ней не только не дружила, но и не общалась. Я сижу на диване с ребенком на руках. Ребенок — мальчик. Упитанный, но не толстый, крепко сбитый, чувствую его мышцы. Ему не больше трех лет, а мышцы у него накачаны. Играю с ребенком, он крутится, как юла. Вглядываюсь в его лицо, а у него нет глаз. На похоронах матери у нее приоткрылись веки, были видны белки. Взгляд без зрачков. Жуткий взгляд. Но я не боюсь, а удивляюсь и думаю, что мальчик — инвалид с детства. Затем более внимательно вглядываюсь и замечаю узенькие щелочки, в которых появляются маленькие зрачки. Начинаю его укачивать, чтобы он уснул, но он плачет, плачет. Спрашиваю у подружки: почему он плачет? Она отвечает, что он боится тех цифр, которые записаны после запятой на запотевшем окне. Число вроде 1999,67. Я прошу подружку стереть их, но она не хочет их вытирать, так как боится той руки, которая появляется, когда она подходит к окну. А мне становится жалко ребенка, и я иду к окну, чтобы стереть те цифры. Подхожу к окну. На улице скоро вечер, смеркается. Начинаю вытирать пальцем стекло, и тут появляется с той стороны нечеловеческая рука. Она свободно проходит сквозь стекло, не нарушив его целостности. Она вытягивается, растет и хватает меня за руку. Но хватает несильно, и я вырываю руку. Вспоминаю, что подружку зовут Света, но в то же время я знаю точно, что это не так. Говорю ей: давай закроем окно шторами, он не увидит цифры и тогда уснет. Окно закрыли, и ребенок уснул. Иду с мужчиной по пустынной пыльной мощеной дороге. Подъем пологий, но очень долгий. Наконец поднимаемся и выходим к костелу. Нам очень хочется пить. Возле входа стоит мужчина, одетый в балахон, но не монах, скорее, бродяга. Я говорю ему, что хочу пить, а он молча, мимикой дает понять, что не знает, где можно взять воду. Подходим поближе к костелу, и я вижу скульптуру святого с курчавой длинной бородой. Знаю, что он отвечает за воду, но не знаю, как его зовут. Из этого святого вынимаю тоненький шланг, и из него извергается вода. Напор сильный, а вода очень чистая. Струя не разбрызгивается, а выходит широким потоком. Пью эту воду, чувствую ее соленый вкус. Напиваюсь, вставляю шланг на место и думаю: это надо же, люди сидят в подвале этого храма, замаливают грехи, плачут, а их слезы попадают в эту воду, и я чувствую привкус этих слез. Проснулась и подумала, что приснился странный, очень странный сон, — закончила Ольга свое повествование.