Глеб Успенский - Том 1. Нравы Растеряевой улицы

• Название: Том 1. Нравы Растеряевой улицы
• Автор: Глеб Успенский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1955

В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.

В первый том вошли очерки «Нравы Растеряевой улицы», «Растеряевские типы и сцены», «Столичная беднота», «Мелочи» и другие очерки и рассказы 1812–1866 гг.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— А! Готовы… Я сейчас: надо на дорожку посошок… — произнес он и скрылся опять.

— Федор, — поспешно и топотом говорил он кучеру в сенях: — беги, — бутылку донского:.. Проворней!

— Да зачем это вы, право? — во всю глотку орал в зале чиновник, желая, чтобы его услышали.

— Живей, живей!

Принесена была бутылка, через час другая, через полчаса — графин водки.

— Я все делаю; я страдаю. Я мучусь… — говорил один из подгулявших чиновников.

— За что они меня тиранят? Я руку вывихнул на следствии — этого мало?

Чиновники говорили такими жалкими голосами, что у непривычного человека сердце разорвалось бы, на части.

— Скоро ли? — твердил Костя.

— Счас, счас! — нетвердо владея языком, говорил чиновник.

— Лошади готовы… устали.

— Счас, милушка… Иди сюда… — Чиновник хватал Костю за шею, тащил к себе и потом целовал мокрыми и слизистыми губами, так что Костя после поцелуя принужден был обтирать рот рукавом.

А у тарантаса в это время происходили такие сцены. Няньки вытащили ребят, сажали их на подушки, причем, держа подмышки, заставляли слегка подскакивать, приговаривая:

— Вот поехали, вот поехали…

Дети захлебывались от радости.

— Меня… меня… — пищала девочка, протягивая с тротуара руки.

— Погоди, и тебя… Ты сколько ехала; Ванечку: только посадили, опять тебя?.. Ишь завидущие глаза… — строго сказала нянька.

Девочка поднесла к глазам кулаки и залилась, а за ней заревели и все ребятишки.

Нянька расставила руки, присела и сказала:

— Слава богу!.. Дождались! Вот папенька услышит, он вас… плаксы… высекут как…

— Что такое? Кто? Передеру всех!.. — раздался голос папеньки, высунувшегося в окно.

Ребятишки утихли…

Часов в десять вечера, наконец, уселись все.

— Ты ел? — от нечего делать спросил мальчишку чиновник, весь налившись, как рак, и с трудом всползая со дна тарантаса на подушку.

— Никак нет…

— Трогай!

Уехали. Выехав в поле, чиновник сразу почувствовал потребность спасать отечество: именно в это время с особенною настойчивостию шумела у него фраза: «немедленно», и он с особенною ревностью кричал: «пашел!», но препятствия попадались попрежнему на каждом шагу. Только что они отъехали несколько верст от города и проезжали посредине небольшого подгородного сельца, как на дороге попался здешний священник: тары да бары — начались разговоры.

— А то чашечку чайку выпьем? — сказал священник.

— Разве одну… — согласился чиновник.

Заехали. Выпили и чайку и водочки и, стало быть, разговорились еще душевнее. Прощанье совершалось долго; сначала прощались в зале, потом в передней, потом на крыльце — и везде по крайней мере по часу. Наконец-таки тронулись. А между тем ночь была безлунная, и тьма кругом царствовала кромешная. Тарантас подвигался медленно; истомленные дневным стоянием на жаре, лошади плохо двигались вперед, колеса иногда не попадали в колею, и тарантас ехал боком, — чиновник злился.

Наконец дорога уперлась в какую-то лужу непроходимую, — чиновник вылез и приказал ямщику проехать с пустым тарантасом, чтоб не утонуть неравно. Тарантас зашумел колесами и скрылся во тьме: слышалось только хлясканье, и наконец лошади вернулись — переехали. До сборни, где должно было переменить лошадей, было всего верст пять, и эти пять верст ехали наши путники по крайней мере пять же часов; наконец въехали-таки в село. Тишина была мертвая, спали даже собаки и не лаяли по этому случаю. На улицах, черневших плетнями и непроходимою раскислою грязью от вчерашнего дождя, царствовала топь. Наконец добрались до сборни. Ямщик слез и принялся ногой дубасить в дверь. Послышался какой-то глухой голос, и на дворе залаяли собаки. Ямщик продолжал колотить; наконец во тьме вытянулась какая-то длинная фигура в белой рубашке.

— Ты десятский?

— Так точно, десятский.

— Проведи к батюшке.

Десятский без шапки забрался на козлы.

В доме батюшки все спали, и удары десятского в ворота не получили никакого ответа, только собаки страшными басами голосили на весь двор.

— Ах, собаки страшные! — сказал десятский.

— Толкуй! — оборвал его чиновник.

Десятский, видя, что без особенных стараний горю не пособишь, стал одной ногой на оглоблю, потом взобрался на дугу, с дуги на ворота, перелез через верх, и с улицы было слышно, как в топкую грязь плюхнули его лапти.

Скоро приезд чиновника всполошил весь двор; священник был очень рад гостям, бегал, суетился, торопил с самоваром и проч. Между разными разговорами шли толки и о саранче.

— Что, не слыхали ли про Лемеши чего? — спрашивал чиновник.

— Как не слыхать!

— Что же?

— Да там какую-то новую штуку изобрели.

— Какую же?

— А что-то такое вроде колотушки. Барин наш нарочно ездил — в случае, чего боже сохрани, вдруг у нас то же несчастие, так чтобы как-нибудь запастись преждевременно мерами-то…

— Да, да… Ну, так какая же колотушка-то?

— А видите ли: это палка такая, а на конце ее доска, так что палка-то втыкается в средину доски, и с этим орудием мужик должен ходить за саранчой: как увидит ее где кучу — так и должен прихлопнуть на месте.

Но сообщив это, священник, вместе с тем, сообщил некоторые мнения старожилов по этому поводу: во-первых, говорил он, колотушка эта неудобна потому, что она не раздавит, а только вдавит насекомое в землю, после чего оно всегда может выбраться оттуда и путешествовать дальше, а во-вторых, потому неудобен выше изображенный снаряд, что саранча боится всякого шороха и ваши шаги слышит бог знает за сколько расстояния, — следовательно, вам никогда не придется догнать ее, потому что о своем приближении вы напомните шуршаньем ног в колосьях и проч.

Разговоры эти тянулись долго за полночь, и поэтому на другой день чиновник проснулся очень поздно. Начались закуски, проводы, и в путь можно было двинуться только в два часа. Через два дня после таких путешествий, поминутно прерывавшихся разными посещениями помещиков и проч., путники наши кое-как добрались до Лемешей. День был жаркий, и в деревне не было ни одной души. Словно вымер или ушел куда-нибудь весь народ; даже на улицах не было заметно ничьих следов; ветер, слегка подувавший по временам, замел песком колеи от проехавших колес и следы прохожих.

Чиновник пробрался в сборню; заглянул в одну половину — пусто, заглянул в другую — на лавке сидела старуха, положив на колени руку, завернутую во множество разных тряпок.

— Где десятский?

— Нету, милай, десятского.

— Как нету?

— На сарану все пошли… сарану бить…

— Все-таки кто-нибудь из мужиков есть?

— Никого нету… Сыну маму очередь ноне… Ну, только все они пошли на сарану, я за сына села караулить.

— Кого ж ты караулишь?

— Бог е знает…

Чиновник приказал ехать в поле. Несколько времени на дороге не попадалось ни одного живого существа; наконец вдали, изо ржи показалась одна голова, потом скоро выглянул целый ряд мужчин и женщин. Все они стояли длинной шеренгой, все были вооружены метлами, которыми слегка шумели по ржи, осторожно подвигаясь вперед и по уходе оставляя несколько пригнутые к земле колосья.

При виде чиновника всякий говор замолк. Один из мужиков, командовавших делом, первый снял шапку, — это был писарь.

— Что, братцы, как? — спросил чиновник.

— Теперь, слава богу, благополучно.

— Как?

— Гоним… Бежит очень шибко, потому шуму боится… Вот теперь изволите пройти вперед — долго не увидите ее… Очень далеко ушла…

— Куда же вы гоните ее?

— А в Махровский уезд; тут в двух верстах граница, — к вечеру, поди, выгоним всю…

— И тоже в рожь?

— Тоже; что делать-то?..

— Так ведь она и там есть рожь начнет.

— Что же-с… Пущай…

Чиновник был озадачен: спасать себя верной гибелью других — было не слишком добросовестным делом, тем более, что уезд Махровский был одной и той же губернии; дело неладное.

— Как же там-то?

— А там как знают… Мы донесем, что ушла… Бывают такие случаи — уходит.

Чиновник думал-думал и со вздохом пришел к тому заключению, что донести со слов писаря можно и что в этом случае от начальства за быстроту действий перепадет что-нибудь вроде признательности…

— Ну, как знаете… — проговорил он и тронулся назад в село.

К вечеру лемешовцы начали подвигаться к границе Махровского уезда. От ходьбы и усталости некоторые останавливались и пили воду из круглых кувшинов с узеньким отверстием, другие затягивали песни, говор слышался веселее и шумнее, и когда вся саранча действительно перебежала за границу, — песни загуляли на селе целую ночь; народ был счастлив, к начальству неслось донесение с известиями о разных усиленных мерах и проч. Отслужен был еще один молебен, и настал покой.