Жак Шардон - Эпиталама

• Название: Эпиталама
• Автор: Жак Шардон
• Издательство: Терра
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02213-6

Романы «Эпиталама» и «Клер», написанные одним из самых ярких и значительных писателей современной Франции Жаком Шардоном (1884–1968), продолжают серию «Библиотека французского романа». В своих произведениях писатель в тонкой, лиричной манере рассказывает о драматичных женских судьбах, об интимной жизни семьи и порою очень непростых отношениях, складывающихся между супругами.

---

— Видите, вон там наверху Эрвье? Вот сейчас он медленно поднял руку в перчатке и взял лорнет. Такое впечатление, что он смотрит на нас.

Он приподнялся, чтобы бросить взгляд на какую-то ложу, но тут свет погас, и в зале сразу воцарилась тишина.

Альбер осторожно сел и вытянул ногу под кресло Кастанье. Потом он привстал, чтобы рассмотреть актера, чей голос ему был незнаком. Снова усаживаясь, он прислонился головой к перегородке, заслоняющей от него происходящее на сцене, и стал внимательно рассматривать лицо Одетты, слабо освещенное отраженным светом сцены.

Одетта сосредоточенно слушала, потом вдруг заглянула в программу и задвигалась, словно ей стало жарко.

Неподвижно обратив лицо к сцене, Берта размышляла: «Он не слушает. Он смотрит на нее. Он думает о ней, а в ней все тянется к нему. Я делаю вид, что не замечаю. Они условились встретиться здесь. Мне это известно. Я чувствую себя выше этих детей. Мне кажется, я старая, терпимая и утратившая способность страдать. У этой актрисы такой вид, словно она верит своим слезам. Ведь можно и в самом деле подумать, что она плачет».

Как только занавес опустился, Берта поднялась; проходя позади Одетты, она взглянула на подол ее платья, и он показался ей разорванным.

Склонившись к Одетте, Альбер сказал очень серьезным тоном:

— Прекрасная пьеса.

— Вам же ничего не видно из своего угла.

— Мне слышно. Можно все хорошо себе представлять, внимательно слушая.

Кастанье, стараясь не привлекать внимания, взял свою соломенную шляпу и пробормотал:

— Схожу поприветствовать чету Николье.

Берта быстро взглянула на Альбера и Одетту. Внезапно ей пришла мысль выйти, оставить их одних, как бы желая убедить себя в своем безразличии и бросить жестокий вызов судьбе.

Она легонько толкнула дверь ложи.

В коридоре, где ей в глаза ударил яркий дневной свет, она натолкнулась на Кастанье. Он смотрел на молодую женщину с изумительно белым лицом под большой розовой шляпой, приближавшуюся к нему маленькими грациозными шагами.

Рядом открылась дверь одной из лож. Из нее медленно выплыл пузатый мужчина с бородой и прислонился к стене, держа руки в карманах и покачивая головой.

Берта посмотрела на розовую шляпку дамы и узнала в ней ту, которую она сама недавно хотела купить. Она пожалела о том, что не купила ее, хотя выглядела шляпа странновато.

Берта быстро удалилась, опасаясь, как бы Альбер не последовал за ней. Затерявшись в толпе, она поднялась по небольшой лестнице и оказалась в другом коридоре, запруженном самыми разными людьми, которые, однако, казалось, все знали друг друга и непрерывно двигались, но трудно было понять, убегали они друг от друга или, наоборот, искали встречи.

Возвращаясь обратно, Берта остановилась на верхней ступеньке лестницы; взглянув в нижний коридор, она заметила там облокотившегося о перила Кастанье. Он разговаривал с женщиной в розовой шляпе.

«Какое у него глупое выражение лица!» — подумала Берта.

Она посторонилась, пропуская мужчину в дрянном костюме каштанового цвета, который с брюзгливым и надменным видом медленно спускался по ступенькам.

«Сколько тщеславия у всех этих мужчин! — подумалось Берте. — Причем тщеславия злобного, у одних скрытого, у других — явного. Их лица меняются только тогда, когда они разговаривают с женщинами. Кастанье стало бы стыдно, если бы он узнал, что я его вижу». Вспомнив выражение лица Альбера, когда он наклонялся к Одетте, Берта подумала: «Ну а его я разве знаю лучше, чем этих вот прохожих?..»

Ей вспомнилось время, когда она, совсем еще юная девочка, вырывалась из его объятий, страшась его поцелуев.

«Да, конечно, знаю, — подумала она, стремительно спускаясь по лестнице, словно все еще убегая от отвратительного зрелища. — Суть его я поняла уже давно. Эта его сегодняшняя холодность, которую он пытается представить мне, как новый этап любви, является не чем иным, как пресыщенностью и извращенностью… Почему он хочет отправить меня в Нуазик? Если бы я сейчас неожиданно вошла в ложу, то увидела бы его таким, каким он бывает для других.

Дверь заперта! — пронеслось у нее в голове, когда она остановилась перед ложей. — Они закрыли дверь. Это все. Я уезжаю. Я поеду в Нуазик. И больше никогда не вернусь…»

По коридору в ее сторону шла билетерша; Берта постучала в дверь, а в голове у нее вертелось: «Теперь я знаю».

— Это ты? — спросила Одетта. — А ты не встретила Альбера? Он ищет тебя. Мы не видели, как ты вышла. Он ушел сразу же вслед за тобой.

Берта заметила, что у Одетты подчеркнуто предупредительное, обеспокоенное и какое-то намеренно смиренное выражение лица. С чувством жалости к этой женщине, да и вообще ко всем женщинам, и словно желая вернуться к менее печальной теме, она улыбнулась и быстро проговорила:

— Я его не видела. Но в этом нет ничего удивительного: там столько народу! Какие они длинные, эти антракты! Столько странных людей в коридорах. Скорее всего, среди них много актеров… Жалко, что я не увидела Альбера. Он назвал бы мне имена знаменитостей.

Альбер спускался по лестнице, когда заметил вдруг Кастанье.

— Тебе Берта не попадалась?

— Она вышла одновременно со мной. Я ее только что мельком видел; она возвращалась в ложу.

Альбер увлек за собой Кастанье в пустынную галерею.

— Мне хотелось поговорить с тобой, — сказал он, подходя к окну, за которым по широкой улице беззвучно мельтешили черные тени. — У Одетты такой вид, как будто она недовольна тобой.

— Ах дорогой, какая женщина! То она очаровательна, как сегодня, а то вдруг совсем теряет голову. У нас с ней дьявольские ночи. Эту ночь я совсем не спал. Мне бы и в голову не пришло, что в такой мягкой девушке может скрываться такая фурия!

— Ты ведь сам разбудил в ней эту фурию. Ты все еще встречаешься с госпожой де Буатель. Ты как будто и не думаешь о том, что ты женатый человек.

— Да, я женат. Пока разговаривал с этой восхитительной малюткой Россель — та, что в розовой шляпке, словно сошедшая с полотен Греза, — я читал у нее в глазах неприкрытый ужас. Она видела во мне только женатого мужчину. А я об этом мужчине думал не больше, чем о цвете своих собственных глаз. Мне снова было восемнадцать.

— Все-таки тебе надо думать о жене. Она тебя любит. Хотя любви не всегда удается выстоять после таких ударов.

— Я очень люблю Одетту. Скажу тебе даже, что я и не подозревал, насколько я к ней привязан. Если мое чувство к ней и не из самых горячих, то за его чистоту и постоянство я ручаюсь. До недавнего времени ей этого хватало. Без моего глупого признания, которое нас погубило, мы были бы очень счастливы.

— Ты уверен, что твои удовольствия стоят стольких огорчений? — спросил Альбер, упрекавший Кастанье главным образом в том, что он пренебрегает Одеттой ради такой заурядной женщины, как госпожа де Буатель.

— Ты меня смешишь, — ответил Кастанье, услышав звонок, зовущий зрителей в зал. — Ты мне проповедуешь добродетель, как будто я еще ребенок.

Он поискал глазами, не мелькает ли в толпе зрителей, идущих на свои места, розовая шляпа, и, вспомнив голубой, изумленный и ласковый взгляд, продолжил:

— Видишь ли, единственное о чем жалеешь, когда думаешь о проходящей жизни, так это только о прекрасном ощущении в самом начале любви… Еще раз почувствовать себя молодым! Этой малышке я так и сказал: «Вы, быть может, моя последняя весна!»

К ним подошла женщина, чтобы открыть дверь в ложу.

— Ты утомляешь свое сердце, — проговорил тихо Альбер.

Берта повернулась к ним, когда они вошли в слабо освещенную ложу.

— Я искал тебя, — сказал Альбер, склоняясь к Берте.

— Да… я знаю, — ответила Берта и удержала в своей руке, на коленях, руку Альбера.

* * *

— Красивая ткань, — сказал закройщик.

— Мне она кажется слишком светлой, — возразил Альбер, разглядывая себя в нескольких зеркалах.

Он вытянул руку, и закройщик стал осматривать рукав.

— Вы будете носить его у моря, — заметил мастер, приблизив голову к лицу Альбера, чтобы заколоть булавку.

— Слишком светлый, — настаивал Альбер.

Освещенный ярким светом, стоя в новом костюме перед зеркалами, Альбер придирчиво осмотрел себя и пришел к выводу, что изменился. Он заметил на своем слегка бледном лице гримасу усталости, какая бывала у него иногда по утрам после сна, а теперь осталась и закрепилась в его чертах. «А ведь никакой усталости я не чувствую», — подумал он.

Он пересек магазин, на ходу потрогал какую-то ткань, вышел из здания и пошел вниз по бульвару, снова окунувшись в жаркий и пыльный день. Он шагал, поглядывая на сидевших за столиками летнего кафе людей, и узнал в одном из них Реймона Катрфажа, вставшего навстречу ему из-за ряда столов.

— Ну, конечно! Дорогой мой! Давненько… Вы что будете пить? — спросил Катрфаж, жестом подзывая гарсона. — Правда, я часто бываю в отъезде. Завтра вот еду в Лондон.