Филипп Джиан - Вот это поцелуй!

• Название: Вот это поцелуй!
• Автор: Филипп Джиан
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94145-401-3

За свои пятьдесят с лишним лег французу Филиппу Джиану приходилось неоднократно и подолгу жить в США: он оказался редким для современной французской литературы примером экспериментатора, упорно прививающего на европейскую почву опыт американской книжной индустрии, американского кинематографа, американского телевидения. Первый крупный успех ему принес роман «37,2° по утрам» 1985 года, экранизированный Жан-Жаком Бенексом с Беатрис Даль в главной роли, и вслед за тем переведенный более чем на двадцать языков. В конце прошлого года Джиан запустил серию романов из шести книг, в которых подражает американскому сериалу «Шесть футов под землей».

«Вот это поцелуй!» – странная смесь из типичного американского нуара, детектива и психологического романа. Двое полицейских, Натан и Мэри-Джо, расследуют зверское убийство девушки, дочери злодея-магната. Это книга о взаимонепонимании и жестокости, о бессмысленности существующего порядка и попыток ему противостоять.

---

Вернувшись к столу, я сообщил Фрэнку, что Мэри-Джо спит, и он доел телятину. Потом мы покурили травку – Мэри-Джо покупала ее на углу у психа-китайца, но она была гораздо хуже той, что продавала Жозе. В доме напротив, на том же этаже, двое гонялись друг за другом по комнатам, а этажом ниже мужчина смотрел телевизор, немного подавшись вперед. Ночь пахла акацией и расплавившимся за день асфальтом, теплый воздух медленно просачивался в комнату через окно. Фрэнк обмахивался веером, а я смешивал коньяк с содовой. Мы беседовали о защите свидетелей.

– Защита свидетелей! Черта с два! – восклицал Фрэнк. – Какая, к дьяволу, защита?! Преступников выпускают на свободу через две недели! Не рассказывай мне сказки!

Да, мы выходили из доверия, с каждым днем все больше и больше. Я просто констатировал этот факт.

С тех пор как двенадцатилетние мальчишки стали совершать налеты на банки, тюрьмы были готовы лопнуть, как переспелые плоды. Нас просили подавлять, и мы подавляли. Превосходно. Да, но что делалось в это время на другом конце города? Что я мог сказать Фрэнку в ответ? Общество трещало по всем швам, даже на уровне школы и семьи. Чем больше власть пыталась взять все в свои руки, тем больше краснело небо от зарева пожарищ (не говоря уже о том, что рушились дома, взлетали на воздух мосты, а какие-то психи взрывали себя посреди толпы). И люди утрачивали к нам доверие. Они больше не верили в нас. Как можно было на них за это обижаться? На месте городов возникали какие-то дикие джунгли, война стучалась в двери, таяли наши радужные надежды на благополучие и справедливость, которые мы питали на заре нового тысячелетия, они улетучивались, оставляя у нас над головами пелену мрака, и как после этого можно было обижаться? Фрэнк смотрел на меня со злобной улыбкой, и я никак не мог найти слова, чтобы переубедить его. Я вспомнил, что говорил мне Вольф: «Уже хорошо, что ты сам понял, в какой хаос ввергли нас некоторые». Не так важно, что я не находил слов. Когда мне доводилось говорить с Вольфом на эту тему, я всякий раз ощущал, что становлюсь как бы меньше ростом и мне приходится смотреть на него снизу вверх.

Из-за Вольфа у меня развился довольно серьезный комплекс неполноценности.

– Я сознаю, сколь велика проблема, Фрэнк. Я ведь не слепой. Я говорил об этом с Вольфом на днях. Мы насмехаемся над итальянской системой правосудия, но наша-то ничуть не лучше, сказал он. И я с ним полностью согласен.

По мнению Фрэнка, мы получили то, что заслужили. Ему теперь все равно. Абсолютно все равно!

После непродолжительного молчания он улыбнулся, глядя в пространство, и сказал, что покурил бы еще травки. В глубине души, продолжал он, он ни о чем не жалеет. Жизнь его была непроста, но он принимал ее такой, какая она есть.

– За тем, чего желаешь очень сильно, всей душой, приходится отправляться далеко. Если ты понимаешь, что я хочу сказать… Но дело это трудное, оно не проходит бесследно ни для тебя, ни для других.

Фрэнк растянулся на диване, положив под голову подушку, а я уселся в кресло и уставился в потолок.

– Почему бы тебе с ней не поговорить? – спросил он.

– Она не отступится. Никто не заставит ее отступиться, никто и ничто. Забудь об этом.

– Да, думаю, ты прав. Бесполезно биться головой о стену.

До нас доносился рев машин, ехавших в гору, оглушительная музыка и подпевавший ей нестройный хор, потом шум стих, и молчание казалось почти дружелюбным. Вдалеке виднелся поезд надземного метро, остановившийся между двумя станциями, а со стороны реки возвышалось огромное светящееся панно фирмы «Телефункен», из которого на крыши домов то и дело гроздьями сыпались искры. На севере в небе висел гигантский экран, на котором молодые люди неосторожно обменивались жвачкой, и бегущая строка предупреждала всех об опасности болезней, передающихся половым путем.

Такие вечера бывали у нас с Фрэнком нередко. Когда Мэри-Джо уходила спать, а мы оставались в гостиной, я открывал для себя, что такое библиотека. У них там было около двух тысяч томов и еще примерно столько же хранилось в подвале – мы с Фрэнком потратили, наверное, неделю, чтобы протереть их от пыли и пропитать составом, защищающим от сырости, а потом расставить по стеллажам из оцинкованного железа. Так Фрэнк пробудил во мне интерес к литературе. Он предложил мне поупражняться, чтобы посмотреть, способен ли я написать хотя бы три связных строчки; я занимался уже несколько месяцев, и результат до сих пор был не слишком убедителен.

Фрэнк отсасывал у двадцатилетних парней, а я спал с его женой, но мы прекрасно ладили, что, сказать но правде, не так уж и странно. Иногда мы смотрели в окно, как падает снег, как идет дождь, как бегут по небу облака, а то рассматривали рисунок вен на руках или фотографии в журналах и вели бессвязные беседы, нам было хорошо.

– Все-таки ты совершаешь ошибку… – сказал я.

– Во всяком случае, присмотри за ней. Будь рядом. Я не хотел бы, чтобы с ней что-нибудь случилось…

– Да, понимаю, у меня такие же проблемы с Крис. Я знаю, что ты чувствуешь. Мы не можем умыть руки и отмахнуться от того, что с ними происходит.

– Они не осыпают нас подарками. О нет! Они заставляют нас за все платить. Как будто мы им ренту выплачиваем.

– Нас хотят заставить искупить свою вину, Фрэнк. Искупить вину, старина.

Немного позже Фрэнк встал на четвереньки и поднял с ковра светлячка, чье появление нас порядком удивило; Фрэнк посадил его в цветочный горшок. По его мнению, из заметки в разделе происшествий могла получиться хорошая книга, он знал тому немало примеров.

– Самые сливки – это романисты, но я, к сожалению, не из их числа. Нелегко это признавать, сам понимаешь. Но вот мне подвернулась эта история с убийством Дженнифер Бреннен. Я подумал, что взять ее за основу романа – неплохая мысль. Кстати, я и до сих пор так думаю. Многие из моих студентов знали Дженнифер. Они могли мне о ней рассказать, я мог раздобыть необходимый материал, столько материала, сколько душе будет угодно. Раз уж ты не романист, приходится выгребать мусорные баки, сам понимаешь.

Я вдруг вспомнил, как в морге Фрэнк с живейшим интересом склонился над телом Дженнифер Бреннен. Продолжение оказалось логичным. Мы конечно же могли бы это предвидеть. Мы с Мэри-Джо могли догадаться, что у Фрэнка возникла какая-то задняя мысль, могли, если бы хоть ненадолго отвлеклись от наших собственных дел… но каким чудом это могло произойти? Если бы только мы отказались от всякой личной жизни… да и то куда бы девались все проблемы, требовавшие немедленного разрешения? Да, наверное, мы могли это заподозрить и тогда ничего этого не случилось бы.

– Думаешь, писать книги – серьезное занятие для серьезных людей? А знаешь, как распознать плохого писателя? Если писатель утверждает, что он шутить не любит, можешь быть уверен: грош ему цена.

Тут появилась Мэри-Джо, решившая, что уже наступило утро.

Мэри-Джо

У Риты силища была невероятная. Она буквально отрывала меня от пола и бросала на ковер, как цветок, а потом сама падала сверху, чтобы тем или иным способом лишить меня возможности двигаться, отдавая предпочтение захвату шеи ногами.

А ведь я весила на двадцать пять кило больше, чем она!

После, приняв душ, мы пили морковный сок.

– Поверь, через несколько месяцев брюки будут на тебе болтаться.

Слушая ее обещания, я была сама не своя. Я верила ей. Тем более что физической нагрузки мне хватало, так как Натан с некоторых пор взялся трахать меня раз или два на дню, да к тому же у меня была дополнительная работа в кампусе, которую я вела в свободное время, то есть вечером, хотя могла бы пойти домой и отдохнуть.

Рита училась на социологическом факультете. После тренировки я провожала ее на занятия, а иногда мы снова встречались в конце дня, когда дневной свет приобретал розовато-оранжевый оттенок, а я отпускала на волю очередного дурачка, сообщившего мне несколько имен.

Мы отправлялись выпить фруктового или овощного сока, хотя я умирала с голоду, но Рита не разрешала мне ужинать. От этого я становилась нервной. Кафешка, куда она меня приводила, была местом встречи помешанных на диете, и их недоуменные взгляды задерживались на моей фигуре, отчего я нервничала еще больше.

Мне все смертельно надоело. Казалось, я топчусь на месте. И это относилось не только к моему расследованию. У меня было такое чувство, будто вот-вот должно что-то произойти, но все никак не происходит. Может быть, из-за жары, которая изливалась на город, как кленовый сироп на оладьи, и превращала все в липкую массу.

Рита полагала, что все дело в гормонах. Она думала, что девица, у которой нет особых профессиональных забот и которая трахается, так сказать, с утра до вечера, вполне может считать себя счастливой, а если это не так, причину следует искать во влиянии гормонов.