Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Фартовая любовь

• Название: Месть фортуны. Фартовая любовь
• Автор: Эльмира Нетесова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Боевик
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-021323-9

Дети – преступники?! Дети, чья жестокость превосходит порою жестокость взрослых?! Это – не миф, а реальность. Обычная, повседневная реальность нашей жизни. Сломаны, истерзаны судьбы пацанов и девчонок, выросших по воровским «малинам» и едва ли не с молоком матери усвоивших звериный блатной «закон»: ИЛИ ТЫ – ИЛИ ТЕБЯ. Они давно уже ничего не боятся и ни во что не верят. Они готовы на все…

---

— Ну, а дальше что? — торопила Капка.

— Пришли они в парк. Сели на скамейку под фонарем. Мы — за кустами притырились. Ждем свой момент. Этот ее хахаль — не дурак. Сел там, где людей полно. Все на виду друг у друга. И этот паскудник втесался в толпу. Ни с какой стороны его не взять. Ну, мы уж хотели вернуться к дому и там их накрыть. Фраер проводить ее должен, так мы понимали. Но, смотрим, они решили по аллее погулять. Этому хмырю моча в кентель стукнула. Мы как увидали, враз ожили…

— Короче, припутали мы их в самом глухом месте парка. В конце аллеи. Они там тискались. Стояли, как срослись. Мы к ним с трех сторон. С четвертой — высоченный забор, через него только фартовый сумеет перемахнуть. Фраер — ни в жизни! Мы уже вплотную возникли, они не ловят. Лопухи заклинило им наглухо. Он ей стрекочет:

— Когда моей женой станешь?

Она ему в ответ проворковала:

— Вот поймаете Черную сову — всех до единого, расстреляют их, сразу же распишемся.

— Ну уж этого мы не могли стерпеть, Пахан как вякнул:

— Зачем тянуть, падлы? Теперь распишу обоих! На месте!

— Тоська, как услышала, так и повалилась в руки хахаля. Он не то защищаться, отмахнуться не мог. Стоял, отвесив челюсть. Никак до него не допирало, откуда мы взялись. А пахан ботни:

— Кто тут трехал, что Шакала с шакалятами накроет и под «вышку» подведет? Уж не ты ли, пидер, это вздумал устроить, вместе со своей шмарой? Так засеки, не обломится вам эдакая лафа! Раньше нас откинетесь, падлы! И вогнал ему перо! Потом ей. Они дернуться не успели. Отволокли мы их к люку. Сбросили в штольню. И крышкой закрыли. Пусть теперь мусора дыбают своих. Стукачами они были. Оба… Теперь надо зелень вывозить из Брянска, вместе с Сивучем. И чем скорее, тем файнее! — заметил пахан.

— В другой предел их надо. Подальше занычить от всех! Чтоб никто не пронюхал! — поддержал Лангуст.

Утром в Брянск поехали Глыба, Мельник и Хайло. Они должны были незаметно увезти из Брянска Сивуча и пацанов. Пахан велел приткнуть их в глухой деревушке Орловщины или в Белоруссии, где занятый делом люд не суется в чужие жизни и судьбы.

Шакал велел им уложиться за неделю.

Когда кенты уехали, Шакал собрал фартовых в своей комнате. Говорил, какие дела можно провернуть за неделю.

— В Советск?! Да это глушь!

— Зато пархато дышит банк!

— Озерск? Да куда? Грязный поселок!

— Кенты! Шухер! — послышалось со двора. И фартовые мигом выскочили через окно.

Капка спала. Рядом в комнате храпел Лангуст. Семь часов утра… Никого не ждали к себе законники.

Капка проснулась от звуков выстрелов. Их было два. Она сорвалась с постели. Выскочила из комнаты босиком. Но тут же упала. Ее ударили все в тот же висок, или старая боль дала знать о себе? Она не поняла.

В глазах закружилось потемневшее небо. Все в огненных искрах звезд. Кто-то льет ей воду на лицо, тяжело охая, кряхтя и стоная.

Задрыга открыла глаза. Увидела распухшее лицо Лангуста, сидевшего рядом с нею на полу. Под глазом старика черный фингал, губа рассечена. Лангуст измятый, весь в грязи, чуть не плачет.

Капка поняла, что-то случилось. И ей стало холодно, страшно.

— Где пахан, кенты?

— Замели их всех! Менты хазу в петлю взяли. Накрыли до единого. Никому не пофартило слинять. Подчистую уволокли всех! — выкатились из глаз две теплые горошинки-слезинки.

— Плешивого замокрили! Он на мента с «пером» возник.

Тот опередил. Короля пятеро поймали. Ноги ему пробили. Взяли в браслеты. Шакала овчарки попутали. Три сразу насели. Тут и менты возникли, вырубили кулаками. Налима с Чилимом. Всех в воронок запихали. И повезли. Четверо сюда нарисовались. Давай меня трясти. О тебе, мол, кто она? Ответил, что дочка. Приболела шибко. Показал им ксивы свои, документы на дом. Сказал, не мог прожить на малую пенсию, взял квартирантов. За них я не в ответе. Их не знаю вовсе. Они весь дом поставили на рога. Обыск делали. Глянь, что утворили! — плакал старик.

— Лангуст, кентов замели! А ты о чем, плесень? Совсем тыква сгнила? — силилась подняться Капка, но ноги не слушались.

— Надыбали они спертое из музея! Ох и матерились! Обещали всех в ментовке до суда ожмурить…

— А как же твой участковый? Он обещал! Почему его бортанули свои?

— Он уже возникал здесь. Ботнул, мол, об этой проверке его не предупредили. Теперь и ее с работы выпрут, раз улики нашли. Сказал, что попытается помочь кентам. Если не получится, вернет все бабки, какие получил. Но и предупредил, что его за нас с тобой еще трясти будут в лягашке.

— А как тебя не взяли?

— Под подписку о невыезде оставили канать с тобой. Чуют, что перебор получился. Они ж по кентелю тебе дубинкой шоковой въехали, как мужику. Не ждали ребенка. Я и вякнул, что на суде о том ботну. Расскажу, как детей убивают, кто должен их беречь. Трехнул, что эксперта позову, чтоб документально зафиксировал случившееся. Они поняли, что я не пальцем делан и смылись поскорее отсюда.

Капка закрыла глаза, уговаривая саму себя уснуть.

— Нет, это сон, дурной сон, кенты на воле. Все в ажуре! — твердила она сама себе. А над ухом стенал Лангуст:

— Тоську с хахалем надыбали. Вся крышка люка была в крови. Лягавые и заподозрили. Открыли. А эти еще остыть не успели. Так участковый вякал. Собаки след взяли. И привели к хазе. Долго не искали, — вздохнул Лангуст. И добавил:

— Считай, что это убийство доказано! За него влупят либо на Колыму, либо на Мангышлак.

— Не зуди над ухом! — отвернулась Капка. Ей сразу расхотелось спать. Она лежала на полу в одной рубашке. Ей было холодно и больно.

— Вставай, я помогу тебе лечь в постель, — предложил старик. Задрыга послушно встала. Вошла в комнату. Отказалась лечь в постель. Оделась и, шатаясь, вышла умыться.

Заглянувший в хазу сявка доложил о возвращении Данилки. Тот, узнав обо всем случившемся, онемел. Сел потерянно.

— А как теперь жить? — уставился на Лангуста.

— Ты должен был допереть, что фартовые не только дела проворачивают. А еще и в ходках канают, на дальняках в основном. Не только по шмарам лазят, но и под исключиловку подзалетают. Их век короток.

— Но ты-то дышишь?

— Не всем фартит. Секи, из сотни законников своей смертью откидываются пятеро. Остальных не шмонай по погостам. Одни — в зоне! Откинулись в шизо, на сапогах охраны, овчарки порвали, сорвались на пахоте, либо колотун ожмурил, цинга, сырость схавала. Другие, что чаще всего, до зоны не добираются. Тем более, если ментов мокрили. Лягавые с законниками свои разборки проводят, когда те в мусориловке попухают. Устраивают конвейер…

— А это что? — вылупился Данила.

— Петушат! Всем лягавым хором. А после такого кенту уже не дышать. Сам на себя клешни наложит. В камере с ним никто канать не сфалуется. Он — западло всюду. Бывает, откидываются прямо в дежурке или в камере. А скольких расстреляли после суда, в этапах, при попытке к бегству. А сколько косят пулеметы за бузу в зоне? Тебе о том вякали кенты? Не? Не ботали, скольких проигрывают сами? В очко, в рамса? А разве мало засвечивают фартовых суки в зонах? Не десятки и не сотни, большие тысячи полегли! Я много видел и знаю, наслышался всякого. Ты знал лишь шик и сытость — праздную сторону. Но есть еще изнанка, подноготная. Ее еще зовут расплатой. От нее никто не ушел. И даже выжившие, дожившие до плесени кенты не минули ее! Мне — в старости бьют морду и ломают ребра! У меня нет семьи! В любой момент маэстро может повелеть выкинуть меня отсюда, как бездомную собаку и поселить здесь нового пахана, чтобы тот давал ему долю. А мне куда? Даже в подземку не гожусь. На улицу, в чужой подвал! Если оттуда не вышибет участковый или бухари. Кто меня возьмет? Кому нужен Сивуч? В радость ли нам — наши годы? Да я уж давно прошу себе погибели. Да Бог отвернулся, грехов многовато. А дышать ох как тяжко! Сам был в паханах, теперь мною паханят, как сявкой! Из милости держат, дают дышать! А для чего я жил? Что имею? Да ничерта! Ворочал рыжухой! Имел башли! Где они? Все меж пальцев, все, как в пропасть! И сам — живой жмур! Секи! В другой бы раз не вякнул. Теперь все знай, сынок! Не всякое тепло греет, не каждая сытость — в радость, не любая хаза — кров! И сын! Твой кровный сын, если ты не растил его, не откроет дверь, не пустит на порог. Отречется, прогонит, обругает!

— Зачем ты так? — покраснел Данил до макушки. И, справившись с впечатлением от услышанного, посерьезнел, задумался.

— А почему ты вовремя не слинял в откол? — спросил Лангуста.

— Я слишком поздно понял. Когда уже ничего нельзя было изменить. Там — на сходе у Медведя! Когда от ожмурения выкупил меня Шакал. Он же сунул меня на тот сход! Спросишь, зачем он это сделал? Обязанником меня держит. Иначе, разве спас бы я нынче Задрыгу? — глянул на Капку грустно.

Та лежала, широко открыв глаза, не моргая, смотрела на Лангуста. Такое она слышала от него впервые.

— А как теперь жить собираешься? — выдохнул Данил.