Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Фартовая любовь

• Название: Месть фортуны. Фартовая любовь
• Автор: Эльмира Нетесова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Боевик
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-021323-9

Дети – преступники?! Дети, чья жестокость превосходит порою жестокость взрослых?! Это – не миф, а реальность. Обычная, повседневная реальность нашей жизни. Сломаны, истерзаны судьбы пацанов и девчонок, выросших по воровским «малинам» и едва ли не с молоком матери усвоивших звериный блатной «закон»: ИЛИ ТЫ – ИЛИ ТЕБЯ. Они давно уже ничего не боятся и ни во что не верят. Они готовы на все…

---

— А Ванечка? Его выпустили?

— Конечно! Седьмого ноября он вышел из зоны. В тот день шел сильный снег. Все зэки видели из машины, увозившей их на прииск, как следом за Ваняткой, шагах в пяти, шел волк. Он был совсем белый… Как снег, как смерть, как воля…

Капка сидела чуть дыша, смотрела на Лангуста широко открытыми глазами.

Старик закончил грустную светлую сказку. А Задрыга никак не могла вернуться из нее — небыли — в свои будни. И все шла по снегам Колымы, холодным и колючим. То ли рядом с Ванечкой, то ли следом за волком…

— Данила возник! — сунул голову в дверь стремач, глянув на Лангуста. Тот засуетился, встал, вышел к парню, шагнувшему в хазу. Обнял его, расцеловал, как родного. Капка пристально вгляделась в необычно теплую встречу. И впервые увидела, что Данилка чем-то похож на Лангуста. Такой же могутный, те же пронзительные, хитрющие глаза, тот же упрямый, тяжелый подбородок с ямочкой посередине. Та же львиная- складка меж бровей, характерная для вспыльчивых, сильных натур, и уши — у одного — у правого — мочка намного длиннее и на ней родинка с маковое зерно, на какой пушистым комком росли волосы.

— Лангуст, а почему ты ни разу не вякнул мне, что у тебя сын имеется? — прищурилась Капка.

Старик онемело уронил руки с плеч Данилки, тупо уставился на Задрыгу, не зная, что ответить девчонке. Он был застигнут врасплох и никак не ожидал этого вопроса.

Данилка смотрел на старика, словно увидел впервые. Он не присматривался к нему, закрутившись в буре новой жизни. Ему было недосуг. Он относился к Лангусту по-доброму, отвечая теплом на его заботу. О большем не подозревал, не искал сходства. Да и забыл, для чего существует оно, это родство? Его сердце давно остыло к тем, кого считал своими.

Данилка оглянулся на Капку, потом на Лангуста. До него враз дошел смысл сказанного. Задрыга ничего не говорила случайно. И парень впервые вгляделся в Лангуста.

— Отец? — парень растерялся от внезапности. Он все детство промечтал о нем. Воображение рисовало сильного, большого человека, с крепкими, пудовыми кулаками и громовым голосом. Самого умного, способного защитить от домашних и от всех соседей. Он — единственный на свете понял бы пацана… Как нужен он был ему тогда — в детстве. Он уберег бы его от подземки. Он взял бы его к себе, приютил бы и обогрел. Дал бы вволю хлеба.

Даниле вспомнились сырые, темные тоннели, где он жил не один год в грязи и холоде, умирая от сырости, постоянного недоедания и побоев. Как трудно было выжить там в одиночку. Никто его не искал, не позвал к себе. Он жил забытым, лишним и ненавистным повсюду: От него отреклись — от живого. Его стыдились.

В своей семье он никогда ничего не знал и не слышал о своем отце. Однажды Данилка спросил мать, кто его отец и где он теперь? Почему они не живут все вместе, как другие? Женщина смахнула слезу, невольно выкатившуюся из глаза, ответила скупо:

— Ему нельзя жить с нами…

На все другие вопросы не стала отвечать. Постаралась отвлечь внимание от темы, самой щекотливой, больной.

Данилку все соседи называли нагулянным. Никто не знал и никогда не видел его отца. Лишь однажды, отшлепав мальчишку полотенцем, после очередного воровства у соседей, бабка сказала сгоряча, забывшись:

— Весь в отца пошел, антихрист окаянный!

Но тут же спохватилась. Отбросила в сторону полотенце, расплакалась, и, притянув к себе внука, просила:

— Прости меня, дуру старую, сиротина наша горькая! Будь умницей, не лезь к соседям. Не срамись, и нас не позорь!

Данилка тогда забыл сказанное бабкой. А вот теперь вспомнилось все. И давнее, и недавнее…

Он считал — Лангуст выделил его из всех лишь потому, что он старше и сильнее. Быстрее других может сгодиться в малине. Потому и внимателен…

Но невольно вспомнилось, как впервые приведя в притон, тщательно выбирал для него шмару. Чтоб молодой и красивой была, здоровой и ласковой. Уступчивой и опытной.

Отыскав почти такую, девка оказалась все же старше Данилки, подвел к парню и сказал:

— Конечно, кобылка не первой свежести! Холка потерта, вымя потрепано, морда подвяла. Ну да на первый случай сгодится! С себя не скинет. На ней ничего не отобьешь и не утонешь! Объезжай! Набивай руку, набирайся опыта! — боялся искренне, чтобы в эту — первую — не влюбился ненароком. Но Данилка был далек от этого чувства к шмаре. И прямо заявил о том Лангусту, забравшему его утром от чувихи.

— Смотри! Чтоб кроме башлей, в притоне ничего не оставлял! — учил старик по дороге домой. Он ничего не жалел для Данилы. Тот воспринимал такое, как аванс на будущее, и не подводил.

Он старался на занятиях. Он дорожил каждой похвалой Лангуста, наслышавшись от Сивуча и Капки об этом человеке, какого зауважал сразу.

— Не мелочь, не шпана, не просто фартовый, а недавний пахан паханов предела обратил на него внимание и особо заботливо относится к нему.

Данила подошел к Лангусту. Тот стоял опустив голову, как провинившийся мальчишка, пойманный на шкоде.

— Это правда? — спросил парень тихо, подойдя вплотную к старику.

— Правда, Данил, — выдохнул тот трудно.

Данила уже многое знал о правилах и жестких требованиях воровского закона от Капки и Сивуча. Он понял все. Он не упрекал. Только где-то внутри, глубоко-глубоко в груди, как в самой дальней штольне, хоронясь от всех, заплакал навзрыд, маленький мальчишка — от больных воспоминаний.

Данилке казалось, что все забыто давно. Он вырос и окреп. Стал мужчиной, почти взрослым. Но от чего так сухо и горячо в горле, даже больно дышать? Как хочется глотнуть свежего воздуха, увидеть небо, своих пацанов из подземки — чужую родню. Самую лучшую в свете. Не умевшую предавать, делившую поровну на всех одну сказку, один кусок хлеба, одну на всех беду — полученную в наследство от своей родни и от чужих взрослых…

— Прости меня! Ты вырос, скоро поймешь сам! Не упрекай! Жизнь меня уже наказала. Будь это раньше, скорей бы одумался. Теперь уже поздно. Слишком близко финиш. Я стар. И ничего не смогу изменить в своей и в твоей судьбе… Я проиграл… Прости, если сможешь! — дрогнули округлые плечи Лангуста. Данил стоял напротив, совсем свой и такой чужой, далекий, холодный…

Задрыга смотрела на них во все глаза. Она понимала, что разрубила сложный узел. Но не она, так кто-то другой из малины заметил бы это и, конечно, не смолчал. И все же, наверное, не стоило торопиться. Не всякая правда — в радость. Да и как отнесутся к ней кенты?

— Меня тоже хотели пристроить в подкидыши. Уж куда только не подсовывали, чтоб от меня избавиться. Но малине не повезло. А может, мне! Теперь уже все! Обнюхались, признали все. И вы — свои! Чего уж старое вспоминать? Его уже нет! Прошло. Пора все заново начинать. Оно и в завтрашнем дне друг без друга не обойдемся! И ты, Данилка, успокойся! Вон мой пахан! Законник! А без Лангуста невпротык ему стало! И не только ему! Всем нам — малине! А ты в ней теперь — дважды свой! Допер? Кровный сын Лангуста! Это дороже любой доли. Тебя нынче за одно имя уважать станут все законники предела!

— Похиляли наружу! Покурим! — предложил парень. Старик послушно вышел следом за ним во двор.

Капка вышла в коридор. Через приоткрытую дверь видела и слышала абсолютно все.

— Не мог я с вами жить!

— Я понял. Знаю… С семьей не мог. Со мною — не захотел. Знать, рожей не вышел. Не достоин был. Потому канал в подземке, как падла! — психовал Данил.

— Об этом я не знал! Клянусь волей! Иначе сразу бы к себе забрал тебя! Я твоих давно не видел нигде. Знаю лишь, что мать замуж вышла. За подводника! В Балтийск они переехали с бабкой! Поменялись квартирами. Там она на работу устроилась. А вскоре — расписалась с новым мужем. Он офицер. Хвалилась, что положительный, сдержанный во всех отношениях человек. Не пьет, не курит, не гуляет по бабам. В общем — не мне чета. Заботливый, о семье печется. Но о тебе не сказала, что ушел от них. Соврала, будто с отчимом дружен и отцом его зовешь. От башлей, правда, отказалась, ответила, что их происхождение не сможет объяснить новому мужу и не хочет его подозрительность будить. Я ей верил. Она никогда мне не врала. Так мне казалось. Собственно, я ее мало знал.

— Где ты с нею об этом говорил?

— Здесь, в Калининграде. Она с отчетом по работе приезжала. Три дня в пределе была, потом домой вернулась. В Балтийск.

— Она у тебя останавливалась? Здесь?

— Нет! В гостинице. Туда ей муж звонил каждый день. Она должна была быть на месте.

— А как она объяснила мое происхожденье? Новому мужу?

— Неудачным романом. Сказав ему, что я о сыне ничего не знаю. Ни разу его не видел. И обо мне он знает, как о студенте, приезжавшем на практику, — усмехнулся Лангуст.

— Когда вы с нею виделись в последний раз? — спросил Данил охрипшим голосом.

— Два года назад. Она сказала, что ты уже совсем большой стал. Закончил школу и собираешься пойти по пути отца — поступить в высшее мореходное училище, и отчим повезет тебя в Севастополь. Я попросил у нее твою фотографию. На память. Обещала прислать…