Хуан Марторель - Сатанель. Источник зла

• Название: Сатанель. Источник зла
• Автор: Хуан Марторель
• Издательство: Клуб Семейного Досуга
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011

Его истинное имя хотели похоронить навеки. Сатанеля изгнали в небытие, однако и там он с каждым годом накапливал силы и верные себе души, даруя бессмертие. Чтобы вырваться на свободу, ему нужно восстановить разрушенный символ зла «666» — и сделать это руками избранной. Но, кажется, за плечами Николь Паскаль незримо присутствует один из архангелов, а ее возлюбленный стал ее ангелом-хранителем на земле. Так какова же миссия невинной девушки, рождения которой Сатанель ждал более трех тысячелетий, — помочь князю тьмы вернуться в мир людей или помешать этому?

В центре кладбища стояла фигура высотой в три человеческих роста и излучала силу, которая обладала абсолютной властью…

Все в нем было черным: от жестких волос, покрывающих его тело, до толстых, оканчивающихся кривыми когтями пальцев на его конечностях. Единственным ярким пятном на этом мрачном фоне были его глаза грязно-желтого цвета, окруженные налитыми кровью белками.

Николь увидела, что все звероподобные существа как загипнотизированные наблюдают за происходящим. Грубые черты лица Сатанеля изменились, стали прекрасными. На мгновение вокруг него вспыхнул удивительно белый свет, и Николь почувствовала, что перед ней предстала изначальная сущность этого создания…

---

Хуан с невозмутимым видом выслушал предъявленные ему обвинения и недрогнувшим голосом заявил, что раскаиваться ему не в чем. Еще дважды ему предлагали покаяться, обещая ему милость как Божию, так и человеческую — в виде быстрой смерти перед сожжением на костре. Понсе остался непоколебим. На третий раз он вообще не удостоил инквизиторов ответом.

Герцогиня невольно испытала прилив гордости. Пусть ее кузен жил как безумец, зато он умирал как граф. «А кроме того, — подумала она, слегка пожав плечами, — его смерть позволит всем вздохнуть свободнее».

Далее она утратила интерес ко всему, что происходило на роковом погосте. Все новые и новые обвиняемые, все до единого реформисты, выслушивали приговоры, но женщина уже не обращала на них внимания. Ее мысли были заняты участью кузена, дальнейшей судьбой дяди и тети, графьев де Байлен, и тем, что ожидало ее саму. Она с горечью думала о том, что личность Хуана Понсе де Леона разделила жизнь обеих семей на «до» и «после».

Около двух часов в аутодафе объявили перерыв. Инквизиторы и гости поименитее покинули свои места и направились перекусить позади трибун или в окружающих площадь домах. Простой люд воспользовался затишьем, чтобы, расположившись прямо на земле, подкрепиться прихваченными из дома продуктами, а бродячие торговцы громкими криками оглашали площадь, предлагая то, что до этого предлагали шепотом.

— Давно пора, — донеслось до герцогини бормотание епископа Луго, с трудом поднимающего свое грузное тело из кресла. Прелат жевал все утро, то и дело протягивал руку к подносам, которыми их обносили слуги. Но уже с половины второго он ерзал на сиденье и жаловался, что время обеда давно миновало. Подхватив полы сутаны, он поспешно проследовал к лестнице, ведущей к парадной двери ближайшего дома. Впрочем, он быстро сообразил, что оставил позади герцогиню.

— Ах, сеньора! — произнес он, подходя к ее креслу и силясь улыбнуться. — Сегодня вам выпал чрезвычайно грустный день, но я уверен, что пища, которую нам предстоит вкусить, и которую нам посылает Создатель, способна вернуть силы вашему телу и укрепить ваш дух. — Тут в его голос вкрались назидательные нотки. — Поверьте мне, сеньора, здоровый дух нуждается в питании и отдыхе, и все это нам предоставят гостеприимные хозяева этого дома.

Гиомар Лопес де Мендоса и Арагон не прикоснулась к кушаньям, расставленным на большом столе, а предпочла удалиться в прилегающий к столовой зал, чтобы немного побыть в одиночестве.

Ей не хотелось возвращаться на трибуну, но она понимала, что не может себе этого позволить. Поэтому, когда дворецкий громко провозгласил: «Аутодафе возобновляет работу!», герцогиня вместе с остальными направилась к двери.

Расположившись в кресле, она опять окинула взглядом площадь. Когда она разглядывала заключенных, ее пронзила мысль: перерыв этих людей не коснулся; они провели это время в загороди… голодные, грязные, удрученные… Многие из них были одеты в уродливые санбенито и капюшоны, а некоторых по-прежнему мучили жуткие кляпы, в которых несчастные еще утром вошли на площадь. В загороди стояли ряды скамей без спинок, на которых под зоркими взглядами гвардейцев и инквизиторов плечом к плечу сидели преступники и ждали оглашения своего приговора.

Почти все они сидели, понуро опустив голову и глядя на землю. Некоторые закрыли глаза и беззвучно шевелили губами, то ли разговаривая с собой, то ли вознося молитву Всевышнему. Герцогиня увидела, как с Марии Боркес снимают кляп и протягивают ей чашку с водой. Первым делом девушка пошевелила губами и помассировала себе щеки — видимо, раньше с нее уже снимали кляп. Это произошло незадолго до перерыва, когда ей предстояло выйти на помост, чтобы предстать перед инквизиторами и выслушать свой приговор. Герцогиня знала Марию Боркес совсем маленькой девочкой, но сейчас ее красота поразила донью Гиомар. Она подумала, что за время, проведенное в заключении, девушка стала еще прекраснее и более зрелой: она похудел:, ее тонкие черты заострились, а пышные черные волосы создавали резкий контраст с бледностью нежной кожи. Темные круги под глазами сделали ее взгляд более глубоким и загадочным. На ней было позорное санбенито, указывавшее на то, что она осуждена на сожжение.

От жалости к этой девушке, почти ребенку, у герцогини сжалось сердце, но она напомнила себе, что никто не имеет права безнаказанно оскорблять Господа, а значит, Мария понесет заслуженное наказание. Девушка выпила предложенную ей воду, после чего на нее вновь надели кляп. Она с безучастным видом позволила своим мучителям сделать это, как будто все, что ее окружало, не имело к ней ни малейшего отношения. Донья Гиомар прошептала молитву, прося Господа принять душу несчастной в свое лоно.

Она отвела взгляд от Марии и встретилась взглядом с мужчиной, сидящим позади девушки. Хотя до него было далеко, герцогиня не сомневалась, что преступник смотрит на нее. Его взгляд не был ни оскорбительным, ни презрительным, ни даже любопытным. Он случайно остановил взгляд на донье Гиомар, так же, как и она на нем. Герцогиня несколько мгновений смотрела в черные и выразительные глаза мужчины, которые были по-прежнему устремлены на нее. Даже сидя, он возвышался над остальными преступниками, что указывало на его высокий рост. Волосы и борода осужденного были иссиня-черные, а санбенито указывало на то, что его ждет сожжение. Герцогине он был незнаком, и хотя она не особенно следила за ходом аутодафе, она была готова поклясться, что на помост этот человек еще не поднимался.

Наконец она сделала над собой усилие и отвела взгляд. Наверняка это очередной еретик, принявший идеи лютеранства, и уже сегодня вечером его душа вернется к Господу. Герцогиня искренне надеялась, что Всевышний будет милостив к этому несчастному.

Гаспар де Осуна смотрел на женщину, даже когда та отвела взгляд. Он не знал, кто она, хотя, судя по тому, что женщина занимала одно из почетных мест, она была довольно важной персоной. Кроме того, весь ее облик свидетельствовал о том, что перед ним представительница одного из древних аристократических родов. На это указывали и ее отточенные сдержанные движения, и смешанное выражение высокомерия и снисходительности, застывшее на ее лице.

Наконец он тоже перестал ее разглядывать. Ему было скучно и обидно, что последний день его жизни проходит столь бессодержательно. Поначалу все происходящее вызывало у него определенный интерес, но вскоре он перестал слушать, что говорили на помосте. И начал развлекаться, озираясь по сторонам.

Его интерес к аутодафе несколько оживился, когда на помост начали подниматься реформисты. По крайней мере, это были культурные и просвещенные люди, способные отбивать нападки своих обвинителей, вызывая бурную радость толпы. Гаспар смог убедиться, до какой степени эти люди верят в истинность отстаиваемых ими идей. Ни один из них не отрекся от своих убеждений, а Мария Боркес и вовсе заявила, что Лютер пролил свет на истинную доктрину христианства, которая на протяжении многих веков пребывала в забвении, и попыталась подвигнуть своих обвинителей к раздумьям и обращению в лютеранство.

Особенное впечатление на Гаспара произвел Хулиан Эрнандес, более известный как Хулианильо. В отличие от остальных реформистов Хулиан не был образованным человеком. Зато он был бесконечно предан своим убеждениям. Это был маленький горбатый человечек, с большим трудом изъяснявшийся по-испански. Он жил и работал в Нидерландах и на протяжении многих лет тайно привозил в Севилью запрещенные Церковью книги для членов местной лютеранской общины. Он лично привозил их из Германии, Швейцарии или Нидерландов, пряча в бочонках для вина или под видом товаров, навьюченных на спины лошадей. В Севилье он выгружал их в доме Понсе де Леона или отвозил в монастырь Сан-Исидро, приор которого обратил в протестантизм всех своих монахов.

Когда тот самый приор по имени Гарсия Ариас поднялся на помост, на площади воцарилась тишина, как и в момент появления Хуана Понсе де Леона. Приор — человек аскетической наружности с белыми от рождения волосами и бровями — был также известен как Белый Падре. Он продемонстрировал презрение к самому судилищу и тем, кто его чинил, и без малейших колебаний предложил поскорее покончить «со всем этим».

— Я не знаю, ценят ли свое время ваши милости, но мое время представляет для меня определенную ценность, — заявил он.

Во время короткого перерыва в аутодафе Гаспару де Осуне и остальным осужденным предложили чашку воды, кусок хлеба и нечто, что могло сойти за колбасу.

В три часа судьи вернулись на помост, и аутодафе возобновилось. Ювелир понял, что скоро дойдет очередь и до него. Большинство тех, кто его окружал, а именно члены храма Нового Света, уже побывали на помосте.

Последним из них стал брат Хуан де Леон, также монах из Сан-Исидро. На возвышение его занесли на руках, потому что сам он на ногах не держался. В тюрьме Гаспар слышал о том, что его задержали в Нидерландах, откуда он собирался бежать в Англию. Его подвергли пыткам и привезли в Испанию, предварительно надев на него кляп, который так ни разу и не сняли за долгую дорогу. В Севилье его бросили в подземелье дворца Трианы и снова пытали. От других заключенных Гаспар узнал, что бедняга таки ускользнул от инквизиции — он сошел с ума.