Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2005)

• Название: Новый Мир ( № 6 2005)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Далее повествуется о гибели шкафа. Лев Шестов: говорят, от грошовой свечи Москва сгорела — от двух грошовых свечей, Распутина и Ленина, сгорела Россия. Вот и шкаф тоже сгорает от грошовой свечи, запаленной в его недрах двумя мелкими безмозглыми существами для ничтожной картежной надобности. Какой шкаф погубили! Прямая апелляция к булгаковской Аннушке, возможно, той самой (наверняка той самой!), что разлила масло, идиотическая небрежность ее — и нету дома, сгорел дом.

Большая часть мышиной фамилии погибла во время пожара, и наша героиня живет в отблесках его пламени, теперь ей уготована та же злая участь. Пожар вспыхивает ночью, когда мышь спит и почивает. А надо бы бодрствовать! Шкаф (неодушевленная проекция мыши) со всеми его сокровищами погибает в огне. А надо бы собирать сокровища, огня не боящиеся! Само собой, я не имею в виду рукописи, что за глупость, один ляпнул — все наперебой повторяют, рукописи горят отменно. Шкаф погибает — Мышь чудесным образом спасается. Впрочем, спасение ее можно понимать и метафизически: как спасение в жизнь вечную. Огонь освобождает Мышь от порабощающей вещественности шкафа (скорее — Шкафа). В таком случае и брак ее с тараканом по ту сторону заключенного в шкаф бытия — брак мистический, хотя и наполненный убедительными приметами посюсторонней жизни, можно представить, что все это происходит в раю Сведенборга, где (допускаю) смешанные браки бывают счастливыми.

В инобытии Одинокая Мышь перестает быть одинокой, становится самой обыкновенной мышью, теряет интерес к творчеству (писание поздравительных открыток) — тщетной компенсации неполноты бытия, жизнь ее, как и любая иная, наполненная семейным счастьем, тривиализуется, если только считать тривиальным брак мыши с тараканом, а почему бы, в сущности, нет, я сам знаю несколько: раз, два, три, четыре, нет, все-таки три таких брака.

1 Эко Умберто. Маятник Фуко. СПб., “Симпозиум”, 1999, стр. 75.

2 Эко Умберто. Маятник Фуко, стр. 144.

"Замкнутый гений"

“Замкнутый гений”

Владимир Корнилов. Собрание сочинений в 2-х томах. М., ИД “Хроникер”, 2004.

Том первый — Стихи и поэмы, 480 стр. Том второй — Проза, 432 стр.

У Владимира Корнилова есть такие стихи:

Я себя не дурил мечтами,

Сколько мог, отгонял их прочь,

Всю дорогу менял местами

Два глагола — мечтать и мочь.

Оттого-то любая малость

Невпопад, а порой впопад

Удавалась мне, исполнялась,

Правда, лет через пятьдесят.

Когда удается и складывается все, что человек намечает (намечтает), — это, конечно, хорошо. Когда исполнения надежд и воплощения замыслов нужно ждать “лет пятьдесят”, это значит, что человек шел по собственному, ему одному предназначенному пути, но дорога была очень тяжелой, почти непосильной.

Двухтомник Владимира Корнилова — самое полное собрание сочинений большого русского поэта, вышедшее после его смерти. Поэт умер 8 января 2002 года. На обложке книги помечено: “Издание осуществлено благодаря гранту Президента Российской Федерации, присуждаемому для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства”. Что-то вроде посмертной госпремии.

Владимир Корнилов родился в 1928 году. Олег Чухонцев вспоминал в программе на радио “Свобода”: “Впервые я услышал о Корнилове, когда в первом „Дне поэзии” в 1956 году вышло его звонкое стихотворение

Взвод устал в походе,

Взвод от пота взмок,

А святой колодец

Заперт на замок.

Видим, в рясе синей,

С цепью золотой

Поп идет красивый,

Очень молодой.

Это замечательное, звонкое, молодое стихотворение сразу сделало Корнилова известным в литературных кругах” <http://www.svoboda.org/programs/HR/2002/HR.010902.asp> .

В 1961 году в сборнике “Тарусские страницы” была опубликована стихотворная повесть Корнилова “Шофер”, которая принесла поэту читательский успех. Анна Ахматова в 1964 году, давая Корнилову рекомендацию в Союз писателей, так представила его поэзию: “Яркий гибкий стих, талант точной и выразительной обрисовки современных характеров, настойчивые и плодотворные поиски путей освоения современной разговорной речи”.

Слава обещалась и уже подступала, но Владимир Корнилов оказался человеком, который идет только своей дорогой, вне зависимости от того, как меняется конъюнктура. Корнилов стал диссидентом. Его перестали печатать. Сначала стихи, а потом и переводы. Исключили из Союза писателей. Но Корнилов гнул свою линию, и она оказалась прочнее, чем линия партии. Кто бы мог подумать.

Олег Чухонцев сказал о Корнилове: “Мне кажется, в каком-то смысле он должен был стать чуть ли не главным поэтом оттепельного призыва. Но — задержался в своем общественном проявлении в силу того, что трудно было напечатать это. И последующая цепь замалчиваний, трудностей с цензурным прохождением текстов сделала его судьбу такой, какой мы ее знаем”.

А могло ли быть иначе? В стихотворении “Эстрада”, написанном в 1962 году, Корнилов ответил на этот вопрос.

Нелегкое дело — эстрада.

Попробуй пойди подрядись:

Естественных качеств растрата.

Почти что душевный стриптиз…

Вовсю громозди перехлесты,

Давай за мою немоту,

Где надо, потворствуй, притворствуй,

Актерствуй, а я — не могу.

Насколько же поверхностной была эта оттепель, насколько тонок оказался оттаявший слой. А чуть глубже как была, так и осталась вечная мерзлота. И я здесь говорю не о поэтах-шестидесятниках, а о читателях — о тех, кто слушал эту эстрадную поэзию, о тех, кто ей рукоплескал. Этот читатель не хотел знать тех безжалостных истин, о которых готов был говорить Корнилов. Николай Работнов написал в статье “На руинах тайн мироздания” (“Знамя”, 2005, № 1): “Часто говорят: нет ничего страшнее неизвестности. Это отнюдь не всегда так. Истина определенна и безжалостна, она слишком часто разрушает надежды, тайна же создает их или по крайней мере позволяет сохранить. Многим тайна нужнее истины, и от истины поэтому отгораживаются”. Очень часто люди взамен одного разрушенного мифа спешат отгородиться от действительности другим, который создан из обломков компрометированных руин. Корнилов просто в силу устройства его голоса и дара не мог не договорить до конца. Он говорит: не могу, потому что все равно придется лгать, не сегодня, так завтра, не лгать — так умалчивать, потому что, поднявшись на эстраду, придется снизить планку последней точности. “Я не могу”. Можно было бы назвать Корнилова правдоискателем. Но мне больше нравится говорить о нем как об искателе истины. Почти научной. Но вечной и точной. Единственной доказанной и подтвержденной, потому что соткана она из слов, дыхания и ритма.

Корнилов встретил новые времена очень трезво. Хотя именно они позволили ему выйти на свет и обратиться к своему читателю.

Не готов я к свободе.

По своей ли вине?

Ведь свободы в заводе

Не бывало при мне…

Что такое свобода?

Это кладезь утех?

Или это забота

О себе после всех?..

Я ведь ждал ее тоже

Столько долгих годов,

Ждал до боли, до дрожи,

А пришла — не готов.

Это одно из самых цитируемых стихотворений Корнилова. Во втором томе, где кроме корниловской прозы собраны еще и воспоминания о поэте, почти каждый счел своим долгом привести строчки из этого стихотворения. И так невольно выходит, что Корнилов не спрашивает, а утверждает. А он-то именно спрашивает, и сила этих строк — в их растерянности и вопрошании. Поэт не знает, что такое свобода. Кажется, что ответ на все вопрошания: да. Но поэт этого-то как раз и не утверждает. И в этом сила и удача. Свобода, кроме прочего, заключается еще и в неокончательности ответа, еще и в методологическом сомнении. Поэт спрашивает не для виду, он на самом деле не знает. Когда корниловская “Свобода” цитируется, она очень часто преподносится как дидактическая пропись. Большие поэты иногда говорят прописные истины: “Быть знаменитым некрасиво” — или: “Не позволяй душе лениться”, и по иронии судьбы и готовности человека присягнуть раз и навсегда установленной истине именно эти стихи входят в хрестоматии и школьные учебники, и унылые школьники их затверживают перед уроком, чтобы после урока навсегда забыть. А то, что эти поэты — великие не благодаря этим стихам, а как раз вопреки, это в голову не приходит. Корнилову удается не быть дидактичным. И спасает его от этого — честность и точность. Он не знает, что есть свобода, и поэтому может разделить с читателем только поиск, но не вывод.