Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2008)

• Название: Новый Мир ( № 1 2008)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Журнальная “История одного знакомства”, наверное, не могла познакомить с собой (каламбур случайный) многих, как это в силах сделать отдельное издание. Сегодня книгу прочтет куда большее число читателей (и каких — молодых, подросших, новых и других!); к тому же Кучерская, выступая на презентации книги “Бог дождя” 5 июня 2007 года в Духовной библиотеке (Москва), так объяснила собравшимся второе явление “того же самого”: “За те 10 лет, когда я его написала, я очень сильно изменилась. Тогда сюжет писала девочка без жизненного опыта, имеющая только опыт страстной и сильной юношеской влюбленности. Но моя героиня многого не понимала из того, что понимаю сегодня я. И получалось, что к старому тексту я, сегодняшняя, практически не имела никакого отношения”. Исповедальность, по мысли автора, в новом варианте уступает место “стилизации исповеди”; “окончательный роман заключает в себе больше литературной мистификации, нежели реально отраженных сюжетов из собственной жизни”.

В этом торопливом отречении от “старого текста” чудится что-то ненатуральное, какое-то слишком разгоряченное, сказанное в пылу дискуссии слово. Ведь “новый” текст практически не отличается от “волжского”, сравнительный — даже постраничный — анализ не дает картины “полной переработки романа”: сюжет, композиция, стиль — словом, все смысловые и формальные признаки остались в новой версии без существенных изменений. В новой редакции автор дистанцируется от своей героини не изменением ее внутреннего облика и ее позиции, вообще — не переосмыслением событий и образов, а переназванием романа, переименованием главных героев, переводом текста из прямой речи рассказчицы в косвенную (повествование во второй редакции ведется от третьего лица). Лаконический текст “черновика” (первого варианта) дополнен, поменялись местами некоторые главы, фрагменты; редактируя роман, Кучерская внесла в него логические и другие коррективы. Но и “десять лет спустя”, и под другим названием — это все тот же роман, с той же страстностью и страстью обращенный на тех же персонажей; пафос — и любовный, и критический, и обличительный — остался прежним. Чем новый текст отличается от “юношеской” энергической прозы, так это несколько иной моторикой: Кучерская как будто внесла в него размеренное дыхание, отстраненность, взгляд “сверху”; “исповедь” поверена взрослым охлажденным разумом, — все это позволило настроить читателя на более созерцательный и вдумчивый лад, на обдумывание смыслов, в то время как “исповедальность” первой версии толкала на лихорадочное сопереживание, “участие”.

Несмотря на эти отличия, “Бог дождя” по-прежнему читается как остросюжетная литература, на одном дыхании, “за ночь”; захватывающая интрига, увлекательная манера повествования — писатель до конца держит читателя в неведении о “конце”, — что же будет? Это сильная, “предельная”, искренняя вещь.

Временами это чтение становится мучительным, если не сказать покаянным, потому что многие могут узнать себя в тяжких переживаниях новообращенных, по сути — первых христиан, в искушениях, сомнениях, в ужасающей раздвоенности, которой неофиты обязаны всем предыдущим своим жизненным опытом и воспитанием. Кучерская правдиво показала духовный путь немалой части своего поколения и опасности, подстерегающие на этом пути.

Исповедь — одно из ключевых слов повествования. И жанр, и сюжет.

Исповедь — первое после крещения важное событие в церковном опыте героини; исповедь — главный христианский и, так сказать, “профессиональный” талант героя — священника и монаха; исповедь — место встреч героев, счастливое начало их духовных отношений, контрапункт их диалога, развивающийся в романе как идейный, даже богословский конфликт. Во время исповеди совершается встреча с Богом, ради которой человек приходит в Церковь (одна из глав так и называется “Встреча”).

“Христос невидимо стоял, видимо же стоял человек <…>. Он брал на руки <…> и тихо нес — бережно, как ребенка, перекрученную, изувеченную этой вечной, длящейся сложной ложью себе и другим душу. <…> Только здесь она и встречается с собой, только здесь она — это она настоящая <…>. И никогда сама она не выдержала бы <…> голой правды, последней — но рядом был он. <…> Он шагал этим трагическим путем так, как нужно было идти ей и как она им не шла, но сейчас она идет похоже, сейчас она идет правильно, потому что ступает след в след ему. <…> Уже и не она, а он сам, один нес этот крест, крест ее зла и слабости <…>. Говорил он всегда недолго, но без промаха, всегда как раз то, что так необходимо было сейчас растерянному, истерзанному собственной низостью и оторванностью от неба сердцу. Каждое слово она ждала и впитывала…”

Необходимость посредничества священника в акте обращения человека к Богу — один из “камней преткновения” в споре христиан различных конфессий. В письме к своей духовной дочери отец Антоний объясняет ей свою задачу: “Духовник должен трезво и осторожно вести ко Христу, а не заслонять собой Христа”. (Произносится это словно бы в предчувствии грядущей ошибки.) И вот: исповедь — “таинственное общение, какого не было у нее ни с кем на земле”, — сближает этих двух людей “непоправимей всего”; все “замкнулось и схлопнулось на общении с ним”.

Не случайно деградация отца Антония совпадает по времени с его отказом исповедовать: частые отлучки из храма (мы узнаем, что он пьет), двойная жизнь, тайные встречи с женщиной (не с героиней) подготавливают разлуку с духовными чадами; вызывают потребность в самооправдании; “сторонний” взгляд на Церковь, на порядки в ней, какие-то нестроения — перерастает в ожесточение, при котором даже справедливая критика выглядит злобным наветом. Понятное стремление научить людей большей ответственнoсти за свои поступки, приучить их думать самостоятельно превращается в осуждение паствы и в какую-то злую свою противоположность:

“„Отец Антоний, как вы думаете…” — „Аня, почитай-ка лучше об этом у епископа Игнатия”. <…> — „Отец Антоний, а как же мне…” — „Подумай сама, как тебе лучше”. — „Отец Антоний, а почему…” — „Не имею ни малейшего представления”. — „Отец Антоний, а есть ли на это воля Божия?” — „Откуда ж я знаю!””

Как и Аня, отец Антоний пришел в Церковь на волне религиозного подъема. Он такой же неофит, его духовный и пастырский опыт еще очень мал. В романе складывается историческая, можно сказать, картина: смена веков и вех, приход новых людей в университет, молодых священников и “новых верующих” в Церковь, предчувствие обновления всей жизни. В нем схвачена судьба и духовная жизнь поколения, вернее, даже двух поколений — еще “советского”, шестидесятнического (к нему принадлежит отец Антоний), и перестроечного (Аня), слившихся в одно — на основе отвержения материалистической философии и атеизма как государственной религии и политики — и принявших личное участие в религиозном возрождении страны в конце прошлого столетия.

“Бог дождя”, как и “История одного знакомства”, — это о нас, для которых все было “впервые и заново”. Россия тогда, вопреки известному афоризму, “второй раз вошла в реку” христианской религии. “Юность моей героини совпала с юностью Церкви — земной и человеческой. Тогда у всех нас было общее впечатление расцвета и свежести. <…> Все мы ощущали приход чего-то нового…” (из выступления автора на презентации).

Ну а включение в нынешнюю серию “Самое время!” прямо указывает на своевременность выхода второй редакции романа Кучерской. Роман попадает в нерв времени “сегодня”, он “злободневен”, потому что указывает на место разлома, на болезненную трещину в судьбах и душах людей, в обществе в целом.

“Самое время”, потому что Церковь “неожиданно” начинает играть все большую роль в жизни страны. К ней тянутся люди, ей доверяют, видя в ней часто единственную защиту в мире, полном несправедливости, жажды наживы и поощрения порока, столь ненавистных российскому менталитету на генетическом уровне и отторгаемых исторической памятью. Церковь сегодня “смеет” участвовать в общественных событиях и давать им духовную оценку, распространять свои издания; иереев приглашают высказываться на телевидение. Это раздражает и провоцирует нападки: РПЦ обвиняют в пособничестве “режиму”, в политической ангажированности, в нетолерантности, в противодействии либеральным ценностям.

Не будем отводить взгляд: существует напряжение между противоборствующими станами — верующих и атеистов, сторонников религиозного воспитания и нравственной ответственности и адептов свободы без границ; православных христиан и их непримиримых “светских” противников, — противостояние, угрожающее нешуточными потрясениями, “гражданской войной” идей.