Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2005)

• Название: Новый Мир ( № 1 2005)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Продолжаю изучать вид сзади. Там, ниже, еще одна зона белая-незагорелая, и никакого протеста на этих открытых страницах не читается. Припадаю к прохладе, одновременно поглаживая рукой твои сложно завитые волосы: много работала девушка над прической. Ты пытаешься повернуть голову и осуждающе на меня взглянуть, но низы вступили в контакт, не спрашивая разрешения у верхов, и неожиданная встреча уже состоялась. Еще ближе мы стали… Свою благодарность я выражаю, касаясь губами солоноватой спины, а ты уже начинаешь бравировать приобретенной властью. Садишься, спустив ножки на пол, и с видом оскорбленной добродетели вопрошаешь:

— И это все, что ты смог придумать?

Ну почему “придумать”? Разве нельзя некоторое время вообще не думать ни о чем, а просто и нежно чувствовать друг друга?

...Ты быстро и прозаично, по-бытовому одеваешься, не улыбнешься даже. Почти не ответив на робкий мой поцелуй, уходишь к себе в номер. Я отправляюсь в неуютный душ, где и никель и эмаль изрядно искусаны ржавчиной. Начинаю с большой неохотой смывать частицы тебя со своего довольно усталого, но невероятно осмелевшего, как бы захмелевшего тела. Черт, зачем отпустил? Могли бы вымыться вместе, продлить близость и укрепить ее. А то теперь встретимся через час — с виду чистые, а в душах — смятение и раззор.

Везут нас на экскурсию в Печоры. Подземный монастырь — это именно то, что нужно теперь нам обоим. Уйти в глубину, в тайну, не рассуждать, а погрузиться, понять, как таинственно все в этой жизни переплетено. Всем выдали по свечке, и мы трепетно несем в руках свою новую маленькую тайну. Но слегка портит настроение не в меру активный монах-экскурсовод. Держится с нами как учитель со школьниками. “А когда это было? Правильно, в восемнадцатом веке”. Тут не понимаешь, что с тобой было вчера, сегодня, а что мы можем знать о столь отдаленных временах и людях? Да еще морализирует то и дело, ведет агитацию против курения и питья, против телевидения и Америки... А, вот и до нас добрался…

“Прелюбодеяние — самое страшное зло!” И пальцем своим длинным указательным потрясает в нашу с тобой сторону. Следил за нами, что ли? “Оно хуже наркомании, оно ведет к СПИДу, к полному вырождению нации”.

Минуточку, ваше святейшество! Или как вас там принято называть? Грешны мы, да. Но при чем тут СПИД? Он в нашей стране, согласно объективной статистике, крайне редко передается половым путем. Именно грязные шприцы наркоманов у нас на первом месте. Потом, давайте хладнокровно сравним два зла — по степени вреда для здоровья и личности. Вот мой или ваш сын, допустим. Что для родителей юноши страшнее — наркотическая зависимость или мучительная раздвоенность между двумя одинаково хорошенькими и сексуально смелыми подружками? И насчет вырождения нации я бы поспорил. Низкая рождаемость у нас именно оттого, что мужики постарше пьют в мужской компании, пареньки помоложе ширяются в компании бесполой — в то время как уцелевшие еще старомодные поклонники прекрасного пола как раз работают на демографический прогресс. Примечаю я, что многие богатенькие буратины заводят себе не просто содержанок, а вторую, младшую семью. И рожают там новых российских граждан, приумножают нацию.

Но все это шутка, конечно. Не Жириновский я, чтобы призывать к введению узаконенного двоеженства. Этими мыслями я себя отвлекаю от неминуемого прощания...

Ты уезжаешь первой. Я иду вслед за тобой в твой номер — якобы помочь донести вещи. Взгляд падает на кровать, но нет, не хватит времени, чтобы полностью прикоснуться друг к другу. Хотя бы присесть туда, где ты ночь тому назад спала одна, уже немножко помечтывая обо мне.

Ты садишься рядом и целуешь меня — без любовной жадности, грустно-грустно. И из меня телесность куда-то улетучилась. Ни вкуса губ твоих не чувствую, ни запаха тела, ни его формы и массы. Что такое? Так это же душа с душой встретились и теперь должны разъехаться в разные стороны. Вот до чего мы с тобой допрыгались!

Пока я веду тебя к микроавтобусу, твое лицо становится изрядно зареванным, так что репутация среди землячек и земляков уже неизбежно будет подмочена. Почему бы тогда не поцеловаться еще раз на прощание?

Мутное автобусное окошко, а в нем — лик, из одних глаз состоящий. С ресниц закапал черный трагический дождь, с век поползла синева... Вот где настоящий русский импрессионизм, навсегда лишающий покоя. А художник тот только и мог от пространства выше пояса перейти вниз. Пошляк!.. Так, уже и бесплодная ревность обуяла. Да нет, какая там ревность! Это опять хочется отвлечься от новой, надолго пришедшей боли... Поезд мой отходит только в два ночи. Куда мне от себя спрятаться на несколько часов?

 

9. ЧТО ЭТО?

Что произошло? Потерял я или приобрел? Минус покой, а что в плюсе? Открылась новая ниша, как теперь говорят, новое пространство. Но где открылась? В сердце произведена выемка — и глубина и боль новые появились.

Самое страшное — если не будет продолжения. Не в банальном смысле, конечно. Хочется продолжить разговор, для которого не нужно даже в комнате уединяться. Такой разговор, который можно вести при всех. Почему-то вспомнились тюремные свидания в американских фильмах. Сидят дорогие друг другу люди, между ними беспощадное стекло, а они в телефонные трубки говорят самые нежные и тайные слова, не беспокоясь, что кто-то слышит, и боясь только одного — окрика: “Свидание окончено”. А потом их силой начнут растаскивать в разные стороны.

Впрочем, возможность уж такого-то разговора мне стопроцентно гарантирована. Есть у меня и телефон новгородский, и адрес. Могу без звонка к тебе, как тот художник, заявиться, застать женщину без мужа и в белых трусах. Эта картинка меня слегка успокаивает в тот момент, когда поезд пересекает границу Псковской и Ленинградской областей.

А душа тем самым переезжает из боли в боль. Теперь заныла во мне Беатриса. Ну что ты, что ты? Я ведь тебя больше чем люблю. А вчера… Это было… Это земля, заземление… Иначе мы бы упали с твоего неба и разбились. Но не надо, не знай ничего об этом.

Поднимаюсь на второй этаж нашего обветшалого ампира. Отворяю дверь и оглашаю пространство иностранным кличем: “Сэ му-а-а!” (Бета иногда так отвечает на звонки из Парижа, и я включил это в свой попугайский репертуар.) На пароль нет отзыва: куда-то отлучилась, причем недавно и ненадолго: серенький “Сони” на столе раскрыт и дремлет в спящем режиме. Рядом с ним высокая рюмка зеленого хрусталя с красной каплей на донышке и розовый блокнот в клеточку с синенькими каллиграфическими полуфразами. Дух — не запах, а именно дух Беатрисы разлит повсюду, отпечатан в только ей присущем сочетании аккуратности и небрежности.

Вот и шаги ее по лестнице. Так я и думал: ходила вверх по Гороховой в новое кафе, где водятся эклеры-наполеоны-безе-буше всех видов и притом не слишком дорогие. Но лакомиться вместе со мной не собирается. Выходит к себе, возвращается с каким-то листком и занимает позицию посредине кухни. Так, все понятно. Предстоит чтение. Может быть, ты еще на табуреточку встанешь?

— Юрский, представляешь, я, кажется, Витгенштейна разгромила!

Зачем, любимая? Это же вроде наш, русский фельдмаршал. Не он ли французов в 1812 году к Петербургу не подпустил?.. А, кажется, у него какой-то потомок не то однофамилец имеется, генерал-от-философии… И сейчас ему будет дан последний бой.

— Ты послушай, это только полстранички главных тезисов. Я два года над ними думала. Витгенштейна я всегда религиозно презирала, но, честно говоря, временами ему завидовала. Он такую удачную уступку пошлякам сделал, разложил мир по полочкам, и места для тайны там просто не нашлось. Значит, и нет ее. Пронумеровал мироздание, а для любителей сокращенной философии ничего приятнее нет, они и не ищут противоречий между его номерами. А я вот нашла…

Как идет ей эта победоносная поза! Красиво так вытянулось тело, готовое к полету… Одета лаконично, ничего нет стесняющего движения, отвлекающего от внутренней жизни. Синяя кофточка-маечка системы “Бенеттон”, с закрытым воротом и с открытыми круглыми плечами (“американской проймой” почему-то это называется). Черные бархатные джинсы, купленные по случаю где-то в окрестностях Бордо всего за пять евро. А вот туфельки-полуботиночки имени Мефистофеля (“Мефисто” — так ведь?) из кожи двух цветов, темно-коричневого и светло-шоколадного, — те приобретены на рю Риволи без всякой финансовой оглядки — где-то под двести евр этих самых.

Сверкая синими детскими глазами и бело-девичьими, не нуждающимися в дезодорантах подмышками, Беатриса звонко-звонко и высоко заводит песнь мудрости, доступную мне примерно наполовину. Ничего, остальное пронзительным образом дойдет до меня, когда мы в обнимку с моим философом отлетим в нежно-волшебные края…