Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2006)

• Название: Новый Мир ( № 11 2006)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

— Господи, да не из-за этого же ты плачешь! Ты спала; я уходил совсем ненадолго, — сказал я с раздражением.

— Я знаю, почему ты ушел, и знаю, где ты был, — сказала Вера.

— Тут и знать нечего, — сказал я.

— Тебе безразлично, что я одна, — сказала Вера и неожиданно стала смеяться.

— Да ты совсем не одна была; сама же говоришь, что приходил Асла­мазян, — ответил я.

— А ты не воображай, что Асламазян тебе такой друг. Он хотел меня поцеловать, — сказала Вера.

— Я в этом не сомневался. И кроме того, я вполне уверен, что ты сама его целовала, — сказал я с видом полного равнодушия.

Вера только что смеялась, а тут она зарыдала так отчаянно, что я сейчас же лишился своего равнодушного тона.

— Ну не надо, Верочка, не плачь, ничего ведь не произошло, — сказал я. — Почему ты так отчаиваешься? Может быть, что-нибудь еще было?

— Нет, но мне обидно, что ты так обо мне думаешь, и что ты меня больше не любишь, и тебе не грустно, что мы уезжаем отсюда, и что ты уходил к той, — проговорила Вера.

Под «той» она подразумевала Нину Алексеевну.

— Верочка, я и не думал. Я был в нашей роще и думал только о тебе, — сказал я.

— Зачем же ты оставил меня одну? Ты совсем переменился, — сказала Вера. — Все у нас переменилось: я теперь гораздо больше люблю тебя, а ты любишь меньше. Помнишь, какие были вечера в вагоне? Вот там ты действительно меня любил.

Я подумал, что Вере, должно быть, и невесело, и трудно со мной.

Асламазян вошел в это время, чтобы идти со мной в эшелон. Я успел еще сказать на ухо Вере:

— Неправда! Я теперь еще сильнее люблю тебя, разве ты этого не видишь?

Но я и сам не знал еще тогда, в какой степени все это было правдой.

 

XXIV

В тот же вечер мы уехали из Турдея. О нас, как видно, вспомнили: назначение было получено, нас больше не держали на запасных путях. Триста верст мы проехали в одну ночь. Вагонный быт не восстанавливался. Все сидели нахохленные, берегли свои мешки. Разговоры были вялые; размышляли о будущем житье; песен вовсе не пели. Даже ссоры проходили не по-преж­нему: вежливей и враждебнее.

Мы с Верой сидели рядом и, кажется, за всю дорогу ни слова не сказали друг другу. Я держал ее за руку. Совместное путешествие наше кончалось. Нам предстояла разлука. Вера думала о ней. Я не мог даже думать.

Понемногу все заснули в вагоне. Вера тоже задремала, прижавшись ко мне. Печка еле горела. Больше она не соединяла людей, не была живой и горящей точкой; просто кое-как отапливала вагон. Что-то настороженное было в этом спящем вагоне, в неуверенном храпе, в бормотанье. Я тихонько вы­брался к печке, чтобы в последний раз посидеть одному. Какая-то обреченность почудилась мне в этом. «Кончается; пришли сроки», — подумал я. А что кончается и чему пришли сроки, я сам не знал.

Нас выгрузили на станции Е*** и тотчас же, опасаясь бомбардировки, посадили в огромные грузовики, чтобы везти за сорок верст, в назначенную нам деревню. Я уступил кому-то свое «офицерское» место в кабине, чтобы быть вместе с Верой. Мы поместились на вершине громадного воза, груженного матрацами. Дорога шла по голой степи, через овраги. Снег почти всюду протаял. Стояла ужасная весенняя грязь. Машины еле шли. Мокрый ветер и крупный холодный дождь легко проползали под матрацы, которыми мы укрылись. Как только стемнело, весь караван встал. Мы не отъехали и пятнадцати верст. И тотчас же началась бомбардировка станции. Взрывы подбрасывали целые здания. Это было слышно всю ночь. Дождь и ветер не прекращались. Мы устроили глубокую пещеру в матрацах и лежали там, крепко обнявшись. Кругом был настоящий пейзаж из «Короля Лира». Я не знаю, спали мы в эту ночь или нет. Одно и то же было во сне и наяву: огромное черное поле, полное ветром и холодом, далекие вспышки и глухие разрывы.

 

XXV

Только на следующий день, уже к вечеру, мы приехали наконец в назначенное нам село. В сумерках мы разгружались на площади. Кругом в беспорядке стояли приземистые кирпичные домики, совершенно темные: здесь тоже боялись бомбардировок. Везде была весенняя распутица. На площадь стекала какая-то жидкая грязь, кое-где еще смешанная со снегом. Потоки журчали со всех сторон, и пронзительный ветер не переставал дуть; от него нельзя было спрятаться. Я шагнул было нерешительно в сторону одного домика, потом в сторону другого; повсюду были непроходимые рвы, овраги, полные мутной, глинистой быстрой водой.

Вера как-то неожиданно явилась рядом со мной. Она уверенно шагала по скользким и топким тропинкам.

— Я уже нашла нам квартиру, — сказала мне Вера.

После двухдневного странствия по степи, под дождем и ветром, когда уже даже теплушка вспоминалась как уютное, милое место, настоящая комната, теплая, с лампой и самоваром, показалась мне раем. Вера втащила пери­ну. Мы расстелили ее на полу. Где-то в темноте, за перегородкой, бормотали хозяева. Мы с Верой снова были вместе, вдвоем. Лампадка горела в избе. Ветер отчаянно свистел и бился; солома на крыше шумела. Нам было тепло. Мы тонули в огромной хозяйской перине, пышной и свадебной.

— Село какое-то рассыпанное, ни улиц, ни порядка, все куда-то катится с горки на горку, — сказал я.

— Нам только три дня здесь жить вместе, — ответила Вера.

— Знаешь, Верочка, после нашей турдейской жизни я как-то ни разу еще не опомнился. Путешествие, степь, ветер — все это как будто остановка, как будто время остановилось перед каким-то событием, — сказал я.

— Это событие — твой отъезд, — ответила Вера.

— Вовсе нет. Мы ведь не на век расстаемся. Я буду недалеко и, наверное, смогу приезжать, — сказал я.

— Мне будет плохо без тебя. Меня будут преследовать, — сказала Вера.

— Нет. Я все сделаю, чтобы без меня тебе сносно было здесь жить, — ответил я.

— Что же ты сделаешь?

— Я буду говорить о тебе.

— С кем?

— С Ниной Алексеевной. Она много может для тебя сделать.

— Может, но не захочет, — сказала Вера.

— А я уверен, что сделает, — ответил я.

— Ради чего же? — спросила Вера.

Я подумал, что в самом деле, если я люблю Веру, это еще не значит, что все другие тоже должны любить ее. Но мне никак не понять было, как можно ее не любить.

— Верочка, тебя нельзя не любить, — сказал я.

— Зачем же ты уезжаешь? — сказала Вера. — Тебе со мной скучно. Ты никогда не говоришь со мной ни о чем.

Я подумал, что все дни после Турдея я был рядом с Верой, почти не­отлучно. Я вспомнил, что я все время смотрел на нее. Но, кажется, мы в самом деле не говорили — разве что именно «ни о чем».

— Вера, ты так близка мне, что я не могу с тобой говорить. Это все равно, что я бы стал вслух сам с собой разговаривать, — сказал я.

— Только сумасшедшие сами с собой разговаривают, — сказала Вера.

— Ну вот видишь, я просто тебя люблю; я чувствую, что ты тут, что ты существуешь, а что же еще я скажу тебе? Я и не знаю ничего, и не вижу. Ничего нет, кроме тебя. Только ты существуешь, — сказал я.

— Так зачем же ты уезжаешь? — спросила Вера.

— Ты знаешь, Верочка, что мне нельзя не ехать. Но это вздор. У нас еще три дня, и я думаю, что они никогда не кончатся, — сказал я.

— Как никогда не кончатся? — сказала Вера.

— Ну, просто не кончатся, будут вечно. Время остановится. Я уже чувствую, как оно останавливается, — сказал я.

— По-моему, ты говоришь какие-то глупости, — ответила Вера.

 

XXVI

Перед отъездом я пошел прощаться к Нине Алексеевне.

— Я не надеялась, что вы придете, — сказала Нина Алексеевна. — Я вас не видела, кажется, с того времени, как перешла в другой вагон. То есть видела, конечно, потому что мы ехали вместе, но это не в счет. Я бы даже хотела не видеть некоторых вещей, например, как вы красовались на возу матрацев. А по-настоящему не видала, вы не показывались.

— Я не решался... — сказал я.

— Просто вы не хотели. Вам было не до того. Вы не думайте, что я как-нибудь обижена и говорю с упреком. Только я считала, что вам теперь не до дружбы, — сказала Нина Алексеевна.

— А я пришел именно в надежде на вашу дружбу, — сказал я.

— Вы хотите о чем-нибудь меня попросить? Да я угадываю вашу просьбу, — сказала Нина Алексеевна.