Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2004)

• Название: Новый Мир ( № 11 2004)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Кстати, это качество (раздвоение “я”) вообще было характерно для Горького. Оно проявилось уже в письме к Е. П. Волжиной, невесте, а затем жене. Это раздвоение имело как будто иронический характер: жених, естественно, слегка кокетничал перед возлюбленной. Но за этой иронией сквозило и что-то серьезное.

“Прежде Пешков недостаточно прост и ясен, — пишет он в мае 1896 года, — он слишком убежден в том, что не похож на людей, и слишком рисуется этим, причем — не похож ли он на людей на самом деле — это еще вопрос. Это может быть одной только претензией. Но эта претензия позволяет ему предъявлять к людям слишком большие требования и несколько третировать их свысока. Как будто бы умен один Пешков, — а все остальные идиоты и болваны. <...> А главное — его трудно понять, ибо он сам себя совершенно не понимает. Фигура изломанная и запутанная. Помимо этих очень крупных недостатков, есть и другие, из которых одни я позабыл, другие не знаю, о третьих не хочу говорить, потому что скучно и потому, что мне жалко Пешкова — я люблю его. И только я действительно люблю его. О достоинствах этого господина я не буду говорить — ты, должно быть, лучше меня знаешь их. Но вообще — предупреждаю, и совершенно серьезно, Катя, — вообще этот человек со странностями. Иногда я склонен думать, что он своеобразно умен, но чаще думаю, что он оригинально глуп. Главное — он слишком непонятен, вот его несчастье”.

Это письмо написано уже “М. Горьким”. И даже более или менее известным писателем, так как в 1895 году самый популярный в России “толстый” литературно-публицистический журнал “Русское богатство” напечатал рассказ “Челкаш”.

И в то же время, повторимся, это письмо написано влюбленным женихом — невесте. Так что Горький тут, без сомнения, “рисуется”.

Тем не менее оно вызывает сложное чувство. Здесь смешаны ирония, нарциссизм и раздвоение личности, даже страх пред самим собой.

30 августа того же года в Самаре Горький обвенчается с Екатериной Павловной Волжиной, а уже в октябре он настолько серьезно заболеет туберкулезом, что три месяца будет находиться на грани жизни и смерти. Начало болезни совпало с каторжным каждодневным газетным трудом и тяжелым материальным положением. И у железного человека психика не вынесла б такого.

Но зачатки этого тяжелого душевного состояния прорастали в нем в детстве.

Поэтому пристальное прочтение двух повестей производит на читателя двойственное впечатление. Автор как будто сам удивлен формирующейся перед ним личностью, с недоверием изучает ее и делает для себя какие-то выводы, о которых не сообщает, а только намекает читателю.

Он как бы говорит: “Черт знает, что это за мальчик? Но мне кажется...”

Далее попадаем в густой лес знаков, символов, намеков, странных открытий.

Ну не странно ли, например, что на исповедь в церковь крещеный Алексей Пешков впервые попадает, будучи подростком, когда работает прислугой в семье подрядчика, родственника своей бабушки? Как такое могло быть? В семье В. С. Сергеева, согласно “Летописи жизни и творчества А. М. Горького”4, он оказался примерно в сентябре 1880 года, а сбежал в мае 1881-го. Следовательно, двенадцати-тринадцатилетний крещеный подросток ничего не знал ни о том, что такое церковная исповедь, ни как свершается обряд Причастия?

Невероятно, но так получается, когда читаешь “Детство” и “В людях”. Если только Горький не заставил себя “позабыть” о сознательном посещении им церкви, когда писал в повести “В людях”, что Сергеевы обязали его ходить в церковь “по субботам — ко всенощной, по праздникам — к поздней обедне”. “Мне нравилось бывать в церквах; стоя где-нибудь в углу, где просторнее и темней, я любил смотреть издали на иконостас — он точно плавится в огнях свеч, стекая густо-золотыми ручьями на серый каменный пол амвона; тихонько шевелятся темные фигуры икон; весело трепещет золотое кружево царских врат, огни свеч повисли в синеватом воздухе, точно золотые пчелы, а головы женщин и девушек похожи на цветы”.

Это как бы первое открытие для Алеши обряда православного богослужения. Его отправляют исповедаться к отцу Доримедонту, он невероятно напряжен. Уходит от священника, “чувствует себя обманутым и обиженным: так напрягался в страхе исповеди, а все вышло не страшно и даже не интересно...”.

Когда на следующий день его с пятиалтынным (для пожертвования) отправляют уже причащаться, Алексей пропускает литургию, да еще проигрывает деньги в бабки. В панике, что в доме Сергеевых обман раскроется, Алеша спрашивает “празднично одетого паренька:

— Вы причащались?

— Ну так что? — ответил он, осматривая меня подозрительно.

Я попросил его рассказать мне, как причащают, что говорит в это время священник и что должен был делать я”.

Согласно православному правилу, которое в ХIХ веке было законом для крещеных людей, до семилетнего возраста ребенка причащают без исповеди. После семи он обязан исповедоваться.

Неужели в православной семье Кашириных не знали того, о чем знали в православной семье их ближней родни?5

Непонятно.

В одном из писем Груздеву Горький признался, что всегда был не в ладах с датами и фактами, но память на людей у него исключительная. Значит, если Горький вспомнил того паренька (кстати, он отказался рассказать о процедуре причащения), то к тому моменту Алеша действительно не знал, как происходит главнейшее из церковных таинств? Так же, как не знал и того, что образ Богородицы на иконе не целуют в губы? Это Алексей в порыве любви к Богоматери сделал, когда в дом Сергеевых внесли чудотворную икону Владимирской Божьей Матери из Оранского монастыря:

“Я любил Богородицу; по рассказам бабушки, это она сеет на земле для утешения бедных людей все цветы, все радости — все благое и прекрасное. И, когда нужно было приложиться к ручке Ее, не заметив, как прикладываются взрослые, я трепетно поцеловал икону в лицо, в губы.

Кто-то могучей рукой швырнул меня к порогу, в угол”.

Четыре факта, связанные с воспоминаниями о живых людях, событиях и впечатлениях (посещение церкви, исповедь, обман с Причастием и целование лика Богородицы), как будто говорят о том, что в семье деда с бабкой Алешу никогда не водили в храм.

Впервые его отправили на исповедь именно родственники, которые, оказывается, куда больше заботились о душе Алеши, нежели любимая бабушка и весьма щепетильный в вопросах религии дедушка.

“Через несколько дней после приезда он (дед. — П. Б. ) заставил меня учить молитвы. Все другие дети были старше и уже учились грамоте у дьячка Успенской церкви; золотые главы ее были видны из окон дома”.

Главы-то видны были... Но, оказывается, ни деду, ни бабушке не пришло в голову, что Алешу нужно отвести на исповедь. Во всяком случае, в “Детстве” нет ни слова об этом. Хотя есть очень много размышлений о Боге бабушки, добром, и Боге деда, злом.

Сами-то супруги Каширины и их сыновья с семьями ходят в церковь исправно. “По субботам, когда дед, перепоров детей, нагрешивших за неделю, уходил ко всенощной, в кухне начиналась неописуемо забавная жизнь”, — пишет Горький. И рассказывает о фокусах с мышами и тараканами Ивана Цыганка, подкидыша и вора, который воровал для жадного на деньги деда провизию на рынке. Тараканы изображали тройку архиерея, монахов. Почему Алексея дед не брал с собой? Понятно — Цыганок, кличка которого говорит сама за себя. Но Алексей почему не в церкви?

Когда братья Каширины, Яков и Михаил, убили Цыганка (случайно или преднамеренно — не совсем ясно), задавив его комлем огромного креста для могилы жены Якова, дед и бабка находились в церкви, куда за ними посылают.

В глазах же маленького Алексея православный крест, панихида, которую служат по жене Якова (будто бы замученной Яковом до смерти), дед с бабкой на церковном кладбище, странное поведение дядьев (“Сволочи! Какого вы парня зря извели! Ведь ему бы цены не было лет через пяток... Знаю я, — он вам поперек глоток стоял...” — кричит примчавшийся из церкви дедушка) и кровь, текущая изо рта Цыганка, связываются в единый образ. И этот жуткий образ едва ли приближает маленького Алексея к православной церкви.

Но главное, когда семья в храме, на кухне двое. Иван и Алеша. Первый подкидыш. Его любят дед и бабка. Но он не свой. А Алексей? Вроде бы свой. Наполовину — Каширин. И тем не менее его положение в доме почему-то напоминает положение Цыганка. Положение подкидышей.